Стою недавно на кухне в семь утра, прикидываю, кого бы пристрелить. Параллельно намазываю маслом хлеб и режу сыр. Рядом собирается Муся, она проспала, и я же сама предложила отвезти её в школу. Роми доедает завтрак, её тоже надо в школу, в другую. Семь утра, да? Две школы. Подряд.

– Муся! – говорю я безрадостно. – Не всем людям стоит иметь детей.
– Мама! – твёрдо отвечает ребёнок. – Поздно.

Когда-то я написала маленький рассказ, который начинался так: «Чемберленис был молод, но болен. Болезнь его была не опасна и не заразна: Чемберленис просто не выносил громких звуков. Работал Чемберленис ударником в джазовом оркестре». (По-хорошему, на этом рассказ надо было заканчивать, но тогда я этого не понимала, поэтому там есть продолжение. Впрочем, неважно.)

Это я к чему. Чемберленис, в общем, списан с меня. Это я не выношу громких звуков (и по возможности никаких) и длительного присутствия людей. Не то чтобы всех. Но… как бы так сказать… По большей части мне лучше, чтобы в радиусе десяти километров не было никого.

Теперь про джазовый оркестр.

Моей старшей дочери Мусе шестнадцать лет. Сейчас те, кто помнит старые рассказы про Мусю и Котяню, схватятся за голову: уже? Но мы сделаем вид, что не «уже», а «ещё». Котяне тоже шестнадцать лет, и ни один человек больше не имеет права их так называть. Кроме меня. Своё право я заслужила именно что работой в джазовом оркестре. Дело в том, что Муся и Котяня – не единственные подростки на свете. Сейчас те, кто и сам об этом прекрасно осведомлён, тяжело вздохнут: подростков на свете много.

Временами они все живут у нас.

Начинается это с того, что ко мне подходит сияющая Муся.

– Представляешь, мама, в четверг у Даны день рождения!

Я горячо поздравляю Дану, которую знаю с детского сада.

– Мы хотим устроить ей вечеринку-сюрприз…

Я продолжаю радоваться за Дану.
– …у нас дома.

Пауза.

– Мама! Больше негде!

Понимаете, им всё «больше негде». Больше негде собраться впятнадцатером, чтобы посмотреть кино, больше негде отметить день рождения Даны (а потом Рустама, а после – Авива, там человек шесть родилось только в декабре), им вообще больше негде, потому что среди остальных родителей таких идиотов нет. (Зачёркнуто.) Потому что у нас очень либеральный и открытый дом. (Зачёркнуто густо, вот ещё не хватало.) Потому что у меня слишком хорошее воображение – вот это, пожалуй, правда.

Хорошее воображение, а ещё – высокий уровень тревожности. Особенно в том, что касается подростков. Меня не беспокоят оценки, одежда и ссоры с учителями – я с ходу боюсь героина, СПИДа и смерти с утра в канаве.

Те, кто знает мою дочь Мусю, могут начать смеяться. Но я и не боюсь конкретно за Мусю, я вообще боюсь. Стоит детям признаться, что им, мама, больше негде отметить день рождения Даны, как я мгновенно представляю Дану (ученицу лучшей иерусалимской школы), оставшуюся без дня рождения, получившую пожизненную травму, от огорчения заболевшую СПИДом, пытающуюся забыться героином и встречающую следующий день рождения в той самой канаве, где уже никто не устроит ей вечеринку-сюрприз.

Я сдаюсь, не успев начать бороться. Помните про джазовый оркестр?

Надо сказать, за собой они убирают сами. В начале встречи наводят жуткий бардак, в конце встречи его ликвидируют, и выходит вполне пристойно. А я потом собираю забытые тёмные очки, кожаные куртки, шерстяные свитера, наушники и даже мобильные телефоны. Могла бы всем этим торговать, выгодно бы получилось. Но сразу мысль: вот остался ребёнок без куртки, простудился, кашляет, лечится героином, запивает некачественным портвейном, просыпается утром в канаве…

Короче, я настаиваю, чтобы Муся всё это раздавала обратно. А между прочим, одни очки там были очень ничего.

Зато полгода назад мы обнаружили под пианино военный билет на имя старшего сержанта Йонатана Рубинштейна. Муся небрежно пояснила, что это забыл её приятель Яша Коган.

Наш старший ребёнок – очень занятой человек. Она делит своё время между литературной студией, танцевальным ансамблем, молодёжным движением, а также богатой социальной жизнью. Ах да, ещё школа. Поэтому, чтобы припахать Мусю к домашнему труду, нужен повод. Она не сопротивляется и не возражает, она за. Её просто нет. А мне надоедает ждать, когда же наш домовой эльф вернется с семинара по средневековому стихосложению и согласится разобрать посудомойку.

Я подстерегаю эльфа после семинара, надеваю на лицо выражение крайнего отчаяния и говорю:
– Муся! Больше некому…

В теории родители нужны лишь для того, чтобы распределять работу между домашними. А на практике всё вечно как обычно: дворецкий в отпуске, кухарка заболела, горничная уволилась, младшая горничная не справляется, шофёр уехал в гараж, гувернантка на даче, официант под арестом, садовник занят, привратник умер, а сторож спился.

На стороже выражение крайнего отчаяния переходит с моего лица на Мусино, и она ненадолго обретает совесть. Разбирает, убирает, подметает и даже моет, жалея то ли привратника, то ли младшую горничную. Аргументом «Муся, больше некому!» от неё можно добиться примерно того же, чего от меня – фразой «мама, больше негде»: глубокого понимания, что в конце концов нас всех победит добро.


Я тут отличилась – встретила в городе Мусиного друга, поболтала с ним пару минут, распрощалась и думаю:
– Какой взрослый, самостоятельный парень. Приятно разговаривать, прямо на равных. А ведь он почти годится мне в сыновья. Теоретически у меня мог бы быть такой ребёнок. Ну, плюс-минус. Сколько там ему?

И остановилась потрясённая. У меня есть такой ребёнок. Мальчик – ровесник Муси. Вот эти высокие люди – наши дети. Вон те, маленькие, – понятно. Но эти… Они откуда? И куда делись – те?

Когда мне приспичит её повоспитывать, я прихожу к ней в комнату и говорю:
– Уроки-знания-образование-аттестат-свобода-выбора-финансовые-возможности-одиннадцатый-класс-потеря-времени-кассирша-в-супермаркете.

Муся всё понимает правильно и отзывается:
– Плохая компания, дешёвый портвейн, героин, некачественные шприцы, СПИД, канава. Кстати, вы с папой никуда не собираетесь в пятницу вечером? Понимаешь, мы давно не встречались все вместе, и нам…
– Понимаю, – киваю я, – больше негде. Уборка до, уборка после, и я оставляю вам ребёнка. Выкупать, вымыть голову, уложить и почитать перед сном.
– Договорились! А вы куда пойдёте? – интересуется взрослая детка.
– К Динке съездим.
– Ой, без меня к Динке? Почему без меня? Это нечестно! Я тоже хочу!

И сразу маленькая, нос курносый, веснушки, чёртики, зелёные глазищи. Вот же она, никуда не делась. И в этот момент я понимаю, почему моя мама, провожая меня вчера до лифта, вдруг спохватилась:
– Простудишься! – и тревожно поправила на мне полосатый шарф.