Мой свёкор Степанович достойно и трогательно ухаживал за тяжело болевшей супругой и на похоронах искренне оплакивал её. После смерти жены был безутешен. Остаться одному в 70 лет – тяжёлое испытание. Свёкор собрался умирать. Даже составил план похорон и со всеми жуткими подробностями рассказал детям. Когда через полгода привезли заказанный им заранее памятник на двоих, устроил во дворе подобие кладбища и возлагал к нему цветы. Кстати, никому не советую так поступать.

Степанович замкнулся, не принимал помощь ни в каком виде, сделался страшно экономным, стал меньше следить за собой. Однажды в минуту откровенности сказал мне:
– Женщинам легче во вдовстве. Стирка, готовка, уборка – это для мужика без привычки просто наказание. Поневоле начинаешь думать о спутнице.

Возможно, он хотел себе кого-нибудь найти, но дальше намерений дело не шло. А через три года Степанович встретил Сергеевну. Вернее, им подстроили встречу, но это неважно. Наверное, возникла любовь с первого взгляда, потому что всё очень быстро сладилось. Сергеевна – тоже вдова. Моложе свёкра лет на восемь, симпатичная, энергичная.

Степанович преобразился, даже вкусы кардинально изменились. То, что ранее он ни в каком виде не воспринимал, теперь стало допустимым и даже милым. Это касалось и отношения к животным, и еды, и привычек. Сергеевна продала свою квартиру в другом городе и переехала к Степановичу. Они всюду ходили под ручку, счастливые, помолодевшие. В церковь – вместе, на базар – вместе, в гости – вместе. Кстати, в компаниях все от них просто глаз не могли отвести, так хорошо они смотрелись. Говорили о них все кому не лень: кто – с завистью, кто – с осуждением, но многие радовались их счастью.

Пара повенчалась, хотя с покойной женой Степанович обвенчаться так и не захотел.

Не скрою, поначалу мы, родственники, настороженно восприняли их отношения. Ревновали – со свекровью-то он не был таким покладистым. Подозревали Сергеевну в корысти. Но вскоре все наши сомнения развеялись как дым. Сергеевна оказалась добрым, открытым и светлым человеком, щедрым и отзывчивым. Мы её полюбили. Да что говорить, её приняли все родственники, соседи, друзья.

Жить бы им поживать, но стала Сергеевна прихварывать: то долго и безуспешно лечила ногу, то сердце прихватило, то бессонница одолела.

– Ничего не пойму, – растерянно жаловалась она. – Раньше здоровье не подводило.

Но мы прекрасно понимали её состояние: жить в доме, где каждая вещь напоминает о предыдущей хозяйке, человеку чувствительному и совестливому было тягостно. Это не её территория. И поэтому, когда через пару лет Сергеевне подвернулось наследство в виде домика неподалёку, супруги, посовещавшись, переехали туда.

К сожалению, на новом месте начались другие неприятности. Теперь это была территория Сергеевны. В гости потянулись её соскучившиеся дети и внуки. Раньше они стеснялись неприветливого Степановича. Но он и здесь вёл себя по-прежнему. Приезжают, понимаешь, без его высочайшего разрешения! Зная непростой нрав Степановича, мы приезжали всего два раза в год: на его день рождения и Рождество – отцу этого хватало. А тут – то сын к Степановне на неделю приехал, то внук на месяц. Не то сказали, не там встали, и вообще «они не такие»! Какие «не такие»?

Ответ прост: Степановичу нужна была одна Сергеевна – без детей, без внуков, без их проблем и нежностей. Он дулся, уединялся, объявлял бойкот. Она плакала, уговаривала, объясняла.

Сошлись на том, что Сергеевна сама станет ездить к детям. Но когда она уезжала к ним на несколько дней, свёкор тосковал. Было больно смотреть на эту поникшую спину, понурую голову. Он гундосил, а не разговаривал, шумно вздыхал, заламывал руки, шаркал ногами при ходьбе. Когда же Сергеевна возвращалась, изображал обиженного и брошенного, но очень гордого. И так это всё надоело, что решили они пожить отдельно.

Степанович поехал к дочери, благо у неё двухэтажный дом и места предостаточно, – в его старом доме уже жила внучка с семьёй. Долго пребывать в разлуке наши мученики не смогли, сошлись опять. Да только ничего не поменялось! Степанович-то хотел добиться своего – до минимума ограничить контакт Сергеевны с детьми, а она, к его сожалению, не перестала любить их. В конце концов после семи лет совместной жизни продала Сергеевна дом и уехала в свой город, а Степанович опять вернулся к дочери.

Но дочь – не любимая женщина. Походы к друзьям и родственникам его возраста не отвлекали и не утешали. Старая гвардия уходила, сдавая позиции: палочки, ходунки, маразм и даже подгузники. Разговоры о болячках удручали свёкра, ведь он по сравнению с остальными держался молодцом. «Применить» к себе чужие болезни не получилось: обследование показало, что для 80 лет его здоровье вполне нормальное. Вот что значит – с молодых лет следить за собой, вовремя лечить зубы, не курить, не пить, не объедаться.

Пару раз Степанович съездил к Сергеевне. Прогуливались вечерами, ходили на море. Она предлагала ему остаться, купленное ею жильё было небольшое, но для двоих достаточно. Свёкор отказался – это опять её территория, со всеми вытекающими. На прощание заявил Сергеевне:
– Это ты виновата, что я один. Бросила меня, а теперь зазываешь.

Дома он впал в уныние, как-то весь съёжился, потух, словно внутри него перегорела лампочка. Стал говорить о скорой смерти, но мы это уже слышали и, признаться, значения не придавали. С чего бы вдруг помирать при хорошем здоровье, прекрасном уходе, в тепле и достатке? А он взял верёвку, да и повесился в сарае однажды вечером…

И это верующий человек! Кого винить теперь? Нас, детей, или Сергеевну?

Может, я ошибаюсь, но думаю, что дело в поздней любви. Ведь она предъявляет людям требования, которые не каждому по плечу. Свёкор и так вначале перекраивал себя, но в таком возрасте это долго не могло продолжаться – характер-то уже сложился. А жить в разлуке с любимой женщиной сил не нашлось.