Кого будили декабристы?

О царе Николае I рассказывают, что как-то на параде он подошёл к замершим по команде «смирно» гвардейцам, немного пригнулся и посмотрел вдоль шеренги. Строй вроде бы идеальный, солдаты подобраны по росту и комплекции, стоят ружьё в ружьё, кивер в кивер, пропитанные ваксой и салом усы сливаются в одну непрерывную чёрную полосу. Красота! Но государь чем-то недоволен, морщится. Стоящий рядом с ним генерал Бенкендорф осмеливается спросить: «Дышат, ваше императорское величество?» И Николай Павлович грустно отвечает: «Дышат, подлецы!» Это, конечно, анекдот, но хорошо отражающий отношение тогдашней элиты к Николаевской эпохе.

Николай Павлович не был ни тираном, ни садистом, ни фанатиком. Репутация палача и душителя свобод приклеилась к нему в самом начале царствования из-за расправы с декабристами. А как, спрашивается, нужно было поступать с людьми, посягнувшими на государственный строй? Ордена им давать?

Да были бы ещё эти декабристы настоящими революционерами, с чёткой программой и пониманием своих интересов. А то ведь просто собирались гвардейские офицеры, пили, болтали о политике, строили фантастические планы. И вдруг свалился на них сюрприз – неясная ситуация с престолонаследием.

19 ноября 1824 года в Таганроге неожиданно умер император Александр I, его место должен был занять следующий по старшинству брат Константин, но тот ещё пять лет назад отрёкся от прав на престол ради того, чтобы жениться на польской графине. В результате покойный император завещал трон третьему брату, Николаю. Но текст завещания не обнародовал, а запечатал в конверт и велел открыть только в случае своей смерти. Понятно, что, когда эта смерть приключилась, возникла запутанная ситуация. Подданные, в том числе войска и сам Великий князь Николай сначала присягнули Константину. А потом, когда выяснилось положение вещей, понадобилась новая присяга, на этот раз Николаю.

Этим заговорщики и воспользовались. Сами-то они прекрасно понимали легитимность нового императора, но своих солдат заморочили, сказали им, что младший брат принудил среднего к отказу от власти. И 14 декабря, в день присяги, вывели на Сенатскую площадь обманутые полки. Ситуация повторяла дворцовые перевороты XVIII века, когда гвардейцы по своему капризу легко меняли и даже убивали неугодных им царей, а посадив на престол своего кандидата, получали от него подачки и привилегии.

Правда, на этот раз амбиции заговорщиков были повыше. Им хотелось порулить по-настоящему, стать республиканскими диктаторами.

Весь день мятежники топтались на морозе, не смея перейти в наступление. Новый император тоже долго не хотел проливать русскую кровь, пока один из генералов не сказал ему: «Государь, или прикажите очистить площадь картечью, или откажитесь от престола». Выхода не было, пришлось стрелять. Причём первый залп был всё-таки произведён холостыми зарядами. Бунтовщики продолжали стоять. И только после того как на них обрушился второй, настоящий залп, бросились наутёк. Как будто именно этого и ждали, будто жестокость была лучшим доказательством правоты власти.

По делу о таком крупном государственном преступлении было отдано под следствие всего 120 человек. Из них казнено лишь пять злостных зачинщиков. Большинству осуждённых сроки впоследствии были сильно снижены, а условия содержания смягчены. Несмотря на это, вокруг декабристов возник ореол невинно пострадавших, а к царю на века прилипло клеймо душителя свободы.


Между тем Николаевская эпоха вовсе не отличалась особой жестокостью. Все российские ужасы вроде шпицрутенов, розог и кандалов были придуманы не императором Николаем, а вовсю использовались его предшественниками. Да и в других странах Европы они просуществовали аж до XX столетия. Других способов держать народ в повиновении тогда не знали. Ведь это только в легендах русский народ выглядит кротким и послушным, привычным к рабству. На самом деле бунты в России не стихали почти никогда и, как справедливо отметил поэт, были не только беспощадными, но и, как правило, бессмысленными.

Взять, к примеру, холерные бунты. Эпидемии холеры, разразившиеся в 30-40-х годах, ежедневно уносили тысячи жизней. Лекарства против этой болезни не было, о том, что надо мыть руки перед едой, крестьянство не знало, да и не имело такой возможности. Единственным способом остановить напасть были изоляция заболевших в холерных бараках и введение карантина, когда войска перекрывали дороги и на некоторое время прекращали сообщение с заражённой местностью. Но ведь народ эти меры не понимал. Считая, что людей косит не инфекция, а врачи-убийцы, взбунтовавшиеся толпы останавливали медицинские кареты, «освобождая» из них больных, громили лечебные учреждения, выбрасывая из окон докторов, убивали пытавшуюся вмешаться полицию.

По одной из легенд холерный бунт в Петербурге был остановлен только благодаря личному вмешательству Николая Павловича. Прискакав на место, где шёл погром, император гаркнул: «На колени!» – и пришедшее в себя население тут же подчинилось приказу. Этот эпизод запечатлён в виде горельефа на памятнике Николаю I на Исаакиевской площади.

С другой стороны, император на редкость адекватно оценивал самого себя и вовсе не нуждался в раболепии. Как-то раз старослужащий солдат Агафон Сулейкин, получив из дому денежную посылку, решил отметить это дело в «Царской корчме». «Царским» это заведение называлось из-за портрета Николая I, висевшего на стене. Солдат напился, начал буянить, а когда ему указали, что он ведёт себя недостойно перед портретом государя, заявил, что ему наплевать на портрет. И не только заявил, но и подтвердил слова действием.

Происшествие, пройдя по инстанциям, дошло до государя. Тот пожал плечами и написал на донесении: «Объявить перед фронтом рядовому Агафону Сулейкину, что я сам на него плюю. А так как этот несчастный в пьяном виде не ведал, что творит, то дело прекратить, а в кабаках царских портретов не вешать».

После этого случая избежавший опасности Сулейкин пошёл в церковь и, поставив свечку перед образом святителя Николая, поклялся не брать в рот спиртного.

Петух в курятнике

Вообще-то Николай I был прекрасным семьянином, любил свою жену Александру Фёдоровну, урождённую прусскую принцессу Шарлоту. Под бюстом императрицы даже велел выгравировать надпись «Счастье моей жизни». Несмотря на большую загруженность, обязательно гулял с детьми и внуками. Да и вообще был мужчиной положительным: не пил, не курил, в качестве спорта ежедневно ездил верхом и занимался ружейными приёмами. Ну и на что было тратить сэкономленное таким образом здоровье?

Вот тут к его услугам оказывалась женская половина. Через постель государя прошли десятки фрейлин. Императрица ничего не имела против похождений мужа, названных кем-то «васильковыми дурачествами». Одну особо длительную связь императора с фрейлиной Варенькой Нелидовой Александра Фёдоровна даже поощряла: пусть уж мужчина ходит к постоянной любовнице, чем бегает за каждой новой юбкой.

Однако расчёты царицы не оправдались. Двух партнёрш для спортивного Николая было явно недостаточно. Вот почему можно понять нежелание Пушкина отпускать свою Натали к императорскому двору. Бог с ними, с разными светскими хлыщами типа Дантеса, в случае нарушения приличий их хотя бы можно вызвать на поединок. А вот что делать, если твоей женой заинтересуется первый мужчина в государстве?

Справедливости ради нужно заметить, что Николай никого не тянул в свою постель насильно. К редким отказам относился без удовольствия, но, в общем, понимал, если дама хотела сохранить верность мужу. Другое дело, когда чужая жена, отказавшая императору, потом изменяла своему супругу с другим мужчиной. Тут уж царь был суров.

Так, красавица Лавиния Жадомирская в своё время не ответила Николаю взаимностью, а через несколько лет завела связь с князем Трубецким и даже решила бежать с ним за границу. Толерантный муж отреагировал на измену вяло. Зато активность проявил император. Взбешённый тем, что красотка предпочла ему не законного супруга, а постороннего мужчину, Николай отправил за прелюбодеями погоню. Их взяли в Одессе, уже при посадке на корабль. Впрочем, когда обманутый муж простил возвращённую изменщицу, царь не стал её наказывать. А вот её любовника разжаловал в рядовые и отправил на Кавказ.

В другой раз Николаю отказала княгиня Софья Несвицкая. Причиной отказа тоже стала любовь к мужу, но эта любовь не помешала лгунье вступить в связь с флигель-адъютантом Бетанкуром. На этот раз любовник не пострадал. Узнав, в какую историю он влип, молодой человек тут же передал государю, что готов отказаться от встреч с Несвицкой, лишь бы не терять царской милости.

Такое решение помогло Бетанкуру в карьере, а княгиня, брошенная и мужем, и любовником, осталась у разбитого корыта. Через много лет, обеднев и состарившись, она подала на высочайшее имя прошение о пенсии. Гуманный Николай, поначалу не понявший, о ком идёт речь, собирался удовлетворить просьбу и только в последний момент, прочитав стоящее в документе имя, разорвал бумагу со словами: «Этой б…и? Никогда и ничего!»

Воруют все!

Когда Николай только вступил на престол и начал осваивать хозяйство своего предшественника, он был возмущён тем, что в канцеляриях скопилось 2800 тысяч дел, которые не рассматриваются годами. Новый император решил навести порядок во всех ведомствах. Он работал по восемнадцать часов в сутки, лично вникал во все процессы, старался услышать всё собственными ушами и увидеть собственными глазами. Ежедневно, если только не было учений, император лично инспектировал учебные заведения, казармы, департаменты. При этом о своём маршруте никого заранее не предупреждал. Так что вся столица в постоянном напряжении ждала его визитов.

Для того чтобы контролировать все сферы жизни, Николай создал свою Личную канцелярию, состоящую из четырёх отделений. Штат этих отделений разрастался с каждым годом, появлялись новые ведомства и департаменты. Механизм управления становился всё сложнее. В результате у Николая лишь создавалась иллюзия контроля над обществом. В принципе он это понимал и в моменты пессимизма говаривал, что Россией на самом деле управляет не император, а столоначальники. Уследить за деятельностью этих мелких тиранов было практически невозможно. Для контроля над ними приходилось создавать новые инстанции, а значит, плодить новых чиновников. Построенная Николаем машина буксовала в бумажном потопе. Бюрократическая путаница порождала и мошенников.

Жёсткая система наказаний могла напугать только наивных людей. Матёрые жулики прекрасно ориентировались в бюрократических лабиринтах. Так, при Николае было заведено дело на проворовавшегося откупщика. Процесс был настолько крупным, что его обслуживали 15 секретарей с несколькими десятками писцов. Бумаги множились, пока не скопилось 300 тысяч листов. Когда, наконец, император решил вмешаться лично, дело погрузили на несколько десятков подвод и отправили из московского департамента в Петербург. До места назначения бумаги не доехали. По дороге пропало всё, включая подводы и извозчиков. Откупщик остался безнаказанным. Нет дела, нет и преступления.

Воровство процветало в непосредственной близости от императора. Например, курьеры Его Величества, отправляясь за границу, обязательно везли в оба конца партии контрабанды, пользуясь тем, что таможня не смела их досматривать.

Ушлые люди наваривали на всём. Николай любил передвигаться максимально быстро, поэтому ездил на самых лучших лошадях. На час впереди него скакал курьер, обязанный предупреждать станционных смотрителей о приезде государя. Свежие лошади выводились на дорогу, и как только император приезжал, ямщики отстёгивали старых лошадей и тут же пристёгивали новых. Поскольку замедлять ход в преддверии станции запрещалось, резко остановленные лошадки часто падали замертво. Естественно, эта смерть отмечалась в документах, составлялись протоколы, предъявлялись счета на оплату. Однажды заглянув в такой счёт, император вышел из себя. Он лично помнил, что за время его пути из Варшавы в Петербург пало 16 лошадей, между тем по документу было списано 200 животных!

С поличным взять никого не удалось. Обвинённые в мошенничестве чиновники объяснили, что увиденные императором потери являются только верхушкой айсберга: просто некоторые лошади погибли не сразу, а скончались позже, так и не сумев восстановить силы. Проверить информацию было невозможно.

Пожарный Европы

Жандармом Европы Николая прозвали после 1848 года, когда русские войска разгромили венгерскую революцию.

Дело в том, что свободолюбивая Венгрия, отколовшись от Австрийской империи, в которую она тогда входила, тут же начала подгребать под себя другие народы, мирно жившие под властью австрийской короны. Одной из жертв агрессивных венгерских националистов стала Трансильвания (часть нынешней Румынии). Там революционеры затеяли натуральный геноцид, истребляя всех, кто не признавал их власть. И вот тут уже Российская империя не могла оставаться в стороне. Не потому даже, что резали православных румын, а из-за того, что эта резня происходила вблизи наших границ. Русские войска пришли на помощь австрийскому государю и быстро затушили разгоравшуюся анархию.

В следующую войну, известную под названием Крымской, Николай Павлович был тоже втянут не по своей воле. Боевые действия сперва шли против Турции, которая вероломно нарушила предыдущие договоры с Россией и провоцировала её на крайние меры. Англия и Франция, напуганные русскими победами, встали на сторону турков. Россия была атакована по всему периметру: на Балтике, Дальнем Востоке, а главные силы противника высадились в Крыму.

Вот тут и выяснилось, что Российской империи срочно требуется модернизация. Не потому что она так уж сильно технически отстала от ведущих западных стран. Были у нас на тот момент и пароходы, и подводные мины, и нарезные ружья. Но перевооружение шло слишком медленно. Новинок не хватало. Начнись Крымская война на несколько лет позже – Николаевская Россия встретила бы её подготовленной. Но, как известно, история сослагательного наклонения не терпит.

Войну мы тогда проиграли. А Николай I умер, не дождавшись её окончания. Версия о том, будто император выпил яд, спасаясь от позора, доверия не заслуживает. Во-первых, на тот момент исход войны ещё не был ясен. Во-вторых, царь был глубоко верующим христианином и на грех самоубийства пойти не мог. В-третьих, ему не в чем было себя винить. Он служил своей стране с полной отдачей, и даже воспаление лёгких, погубившее его, было получено во время смотра отправлявшихся на фронт солдат.

А поражение в 1855 году не было таким уж страшным. Все условия, которые нам навязали победители, через несколько лет были аннулированы. Военная мощь империи быстро восстановилась. Самым неприятным и долгим последствием Крымской войны стал огромный дефицит государственного бюджета. Чтобы залатать эту дыру, сыну Николая Александру II пришлось продать Аляску. Утрата, конечно, досадная, но по сравнению с тем, что нам пришлось потерять в XX веке, она выглядит сущим пустяком.