Сначала к ней относились как к местной юродивой. По утрам неопрятного вида чёрно-серая ворона с тремя остевыми перьями вместо хвоста садилась на островерхую крышу беседки и, вытягивая вперёд шею, начинала что есть мочи орать: «Бя-а-а, бя-а-а, бя-а-а!» Сперва эти крики вызывали изумление жильцов. Некоторые – к примеру, старая Луму-хала – видели в этом недобрый знак.

– Вороны овцами блеют! – пророчески вскинув костлявый перст и закатив к небу водянисто-серые рыбьи очи, вещала старуха, сидя у распахнутого окна. – Близок! Близок Судный день!
– При такой жизни и рыбы воробьями зачирикают! – смеялся в ответ её сосед Вадим. – В море мочи и хлора больше, чем воды. Я недавно на рыбалке леща поймал. Так у него водоросли на спине росли. Как шерстью оброс, блин.
– Погрязли люди в грехах, – назидательно продолжала старуха. – Близок! Близок день гнева Аллаха!

Блеющая ворона оставалась совершенно равнодушна к Судному дню календаря, и она, преследуя свои корыстные цели, бесстрашно опускалась на землю, прихрамывая, увязывалась за человеком, решившим вынести мусорное ведро.

Отсутствие кошек во дворе делало эту птицу ещё смелее. Блеявшая ворона постоянно сопровождала хозяек на помойку, и вскоре жильцы заметили её привычку и правильно её истолковали – начали подкармливать. В плохую погоду, когда харчей становилось меньше, ворона прохаживалась у подъезда и издавала жалобные ягнячьи звуки. Хромота её усиливалась. Такая тактика давала положительные результаты – кто-нибудь непременно выносил для несчастной калеки кусочек хлеба или колбаски. Насытившись, Бяка, как её успели прозвать жильцы, улетала вздремнуть на разлапистую ветку сосны. Там в окружении густых игольчатых стен её не доставала непогода.

Вскоре кто-то из жильцов заметил, что сытая Бяка переставала хромать.

– Бестия! – смеялись соседи. – Вот и говори теперь о птичьем уме! Где она набралась такой хитрости?
– Поживёшь среди нашего брата, и не такого наберёшься.

Вскоре к Бяке настолько привыкли, что ей уже не приходилось притворяться хромоножкой. К ней были снисходительны за ум и изобретательность. Птица стала местной достопримечательностью, а жильцы соседнего двора называли ее «вороной из седьмого дома».

Но однажды тёплым и солнечным октябрьским утром никто не услышал привычного голоса Бяки.

Кто с удивлением, кто с грустью, жильцы выглядывали в окна, присматривались – крылатой притворщицы не видать!

– Ай! – вдруг послышался возглас Айбениз, выходившей из блока с мусорным ведром. – Чтоб тебе провалиться, негодник!

Прямо перед входом в подъезд сидел здоровенный пятнистый кот, довольно жмурясь и умывая морду лапой. Рядом валялось несколько чёрных остевых перьев вороньего хвоста.

– Кот Бяку сожрал! – причитала Айбениз. – Мерзавец! Мало ему курятины на помойке!

Печальная весть о трагической кончине «вороны из седьмого дома» быстро облетела жильцов и огорчила абсолютно всех. Даже старуха Луму глубоко вздохнула и покачала головой.

– Конец света переносится на более поздний срок, – грустно произнёс Вадим, отправляясь на рыбалку. Он пнул ботинком пятнистого кота, который обиженно мяукнул и молнией вскарабкался на оливковое дерево.

Соседи вскоре смирились с утратой, но кота всё же выгнали со двора. Время от времени, сидя на скамейке перед домом, кто-нибудь да и произносил, вздохнув печально:
– А помните Бяку? Жаль бедолагу. Умная была. Как её угораздило коту в лапы попасть?

Прошла слякотная, дождливая зима. И однажды в самый канун весеннего праздника Новруз знакомое «бя-а-а», доносившееся с мокрой крыши беседки, заставило жильцов дома прильнуть к окнам. Да-да, именно «бя-а-а»! Не «кар-кар», не «кра-кра» и даже не «кукареку».

– Бяка вернулась! – закричала снизу Айбениз, чуть не выронив из рук мусорное ведро.

А птица, опустившись на землю, стала важно прохаживаться, виляя бесхвостым задом. Там, где должны быть чёрные остевые перья, виднелось короткое, едва проклюнувшееся новое хвостовое оперение. Соседи повылезали в окна, радостно приветствуя драную, бесхвостую птицу. Бяку встречали, как земляка-космонавта, воротившегося из длительного космического полёта.

– Ай да ворона! – восхитился Вадим. – Всем воронам ворона! Зверь, а не ворона!

Обрадованные возвращением блеющего дворового талисмана, соседи вынесли Бяке столько угощения, что та и сама несколько опешила. И на всякий случай снова стала прихрамывать, втянула голову и чуть-чуть приоткрыла клюв, приняв жалкий вид несчастной твари. Кто их знает, этих людей? А вдруг что недоброе задумали? Уж чрезмерно щедры. Даже зловредная старуха, которая прежде пялила на неё свои рыбьи глаза и говорила что-то явно нехорошее, – сейчас бросила Бяке кусочек бараньего жира.

Но опасения вороны вскоре рассеялись, она перестала хромать и дёргаться и принялась неторопливо клевать кусочки сосисок, булочек, котлеток и даже праздничной пахлавы с миндалём.

– Интересно всё же, – покачивая головой, проговорила Айбениз, – почему она овцой блеет? Ворона, как-никак. Каркать ей положено.
– А почему бы и нет? Каркают же воронами некоторые люди, – Вадим с усмешкой показал глазами в сторону балкона старухи Луму. – А Бяка наша – умница! Увидишь, она однажды и человеческим голосом заговорит.
– Ага, и попросит тебя поймать для неё мохнатого леща! – засмеялась Айбениз.
– А что! И поймаю, мне не жалко.