Одно время даже ходили слухи о нетрадиционной ориентации. Потом выяснилось, что Володя когда-то был женат, но его супруга ушла в мир иной лет 15 назад, и с тех пор он так и не нашёл себе пару. Об этом нашей главной сплетнице Леночке по большому секрету рассказала секретарша генерального директора. Больше о Володиной жизни никто ничего не знал, даже начальство. Почему такой мачо оставался не у дел, можно было только гадать. Но один случай всё изменил.

В то утро Добров явился подавленным, на планёрку плёлся с убитым видом и даже на обед не пошёл.

Наши столы располагались рядом. В тот день я задержался на службе, уже почти никого не было. Потихоньку собирался домой, но вдруг заметил, что Володя не отрываясь смотрит на экран монитора и никуда не уходит. Время – восемь вечера.
– Володя, что-нибудь случилось?
– Нет, ничего, – тихо ответил коллега, – всё нормально.

Выглядел он неважно, мне даже показалось – слегка осунулся.
– Вы не заболели?
– Со мной всё в порядке. Только вот… – коллега оглянулся по сторонам и убедился, что нас никто не подслушивает, – утром я потерял портмоне, там всё – деньги, карточки. Расплачивался с таксистом, торопился – видимо, сунул мимо кармана. Да ещё телефона нет, он рядом с бумажником лежал. Только на работе обнаружил пропажу. Номера тех, кому можно позвонить, остались в телефоне. Написал в соцсети паре знакомых, но пока молчок. Теперь, боюсь, придётся здесь заночевать.
– Так в чём же вопрос? – удивился я. – Держите деньги.

Я вынул из кошелька 2 тысячи и протянул Володе. Тот начал отнекиваться, но мне пришлось настоять.
– Почему никого из наших не попросили? – поинтересовался я у Доброва.
– Как-то неудобно. Я свои проблемы привык решать сам.

С работы мы уходили вместе. Добров вызвал такси, на прощанье пожал мне руку – крепче обычного.
– Выручили.
– Давай на «ты»? – предложил я.
– Согласен.

Мы стали приятелями. Володя о себе не особо рассказывал, просто мы стали с ним больше говорить на отвлечённые темы.

После зарплаты Добров потащил меня в бар. Мы выпили пива, Володя достал 2 тысячи и вручил мне.
– Ты даже не представляешь, как меня выручил, – сказал Добров. – Страшно представить, какими взглядами меня встретили бы наши тётки утром.
– Ерунда, не о чем говорить, – улыбнулся я, а про себя удивился: надо же, неприступный секс-идол беспокоится, что о нём подумают женщины. – Да и насчёт наших дам не переживай, они на тебя глядят, как дети на мороженое. Разве что не облизываются.

Тут Володя отвернулся, и я понял, что сморозил не то.
– Извини, – поспешил я исправить свою оплошность. – Не хотел.
Добров вздохнул.
– Ничего, я уже привык. Сам вижу, что они меня считают законченным холодным кобелиной. Но только они обо мне ничего не знают. Сколько этой Леночке? – почему-то спросил у меня приятель. – Тридцати ведь нет?

Я пожал плечами.
– Двадцать восемь или двадцать девять. Странно, что ты об этом спрашиваешь. Слышала бы сейчас нас Леночка – дар речи потеряла бы.
– Вот и я про то же, двадцать восемь, – кивнул Добров, не особо вникая в мои слова. – А на мужиков смотрит, как на сумки в магазине. Не знает, что такое настоящая любовь. А мне уже почти полтинник, я кое-что повидал в жизни.

Володя выпил ещё пива и рассказал мне удивительную историю из своей юности, которая многое расставила по местам.

– Эти трясогузки даже не знают, что такое женщина, – убеждал меня коллега. – Им не понять, что такое ждать мужа с вахты, не спать по ночам, воевать одной против всех… Ты же, наверное, слышал, что у меня была жена.

Я кивнул.
– Да, Люда была настоящей женщиной, – вздохнул снова Володя, и я заметил в его глазах слёзы. – Вот уже шестнадцать лет, как её нет, а до сих пор не могу отделаться от чувства, что она где-то рядом. Мы очень любили друг друга. И её, и мои родители были против нашего брака, мы в жизни пробивались сами. Друзья, конечно, помогали чем могли, но в девяностые все занимались своими проблемами.

Люда тогда только окончила институт, искала работу. Я перебивался чем мог, пока однажды один знакомый не предложил поехать с ним на Север валить лес. Тогда как раз начинались большие коммерческие вырубки, древесину гнали в Финляндию и Китай. Лесорубы получали очень приличные деньги, за вахту можно было срубить пару тысяч долларов, целое состояние! Лишь одно плохо – разлука с Людой. Вахта длилась три месяца.

Но приходилось терпеть и, стиснув зубы, вгрызаться в любые условия. Тем более мы наконец-то выбрались из долговой ямы, обзавелись приличными вещами, начали копить на первую машину. А однажды Люда сообщила главную новость, которую хочет услышать мужчина.

После новости, что у меня будет ребёнок, я не ходил, а летал. Всё теперь должно наладиться. Вот только как будет Люда выкручиваться одна, пока я валю лес на северах? Ладно, думаю, попрошу помочь кого-нибудь из друзей. Или же чёрт с ней, с вахтой, уволюсь, найду работу поближе и поспокойнее.

– Даже не думай, – остановила меня Люда. – Такую работу ты больше нигде не найдёшь, сейчас это наш единственный шанс. А если не удастся устроиться, что тогда?
– Но ты ведь одна не справишься.
– Кто тебе сказал? – жена задрала подбородок. – Когда мы с тобой питались одними макаронами и ночевали по друзьям, ведь справилась? И сейчас выдержим.
До сих пор помню её победный взгляд.

Предстояла особенно долгая вахта, четыре с лишним месяца. Но нам обещали выплатить солидные сверхурочные, и я скрепя сердце согласился. Хотя сердце как раз было не на месте: на кого оставляю беременную жену?

При первой же возможности звонил Люде из ближайшего таёжного посёлка или слал телеграммы – мол, жив-здоров. Жена рассказывала, что у неё всё хорошо, но отвечала как-то скупо. Видимо, её мучили токсикоз и прочие «радости» интересного положения, но не хотела огорчать меня подробностями.

Срок беременности близился к концу, да и моя вахта скоро должна была завершиться. Оставалось только выпилить один дальний участок тайги. Пока оборудовали стоянку, случилось несчастье: мой товарищ Лёха Коренной сломал ногу. Перелом вышел очень неприятный – открытый, в двух местах. А тут ещё, как назло, наш вездеход вечером отправился на ремонт в посёлок и должен был в лучшем случае вернуться только через несколько суток. При этом стоял тридцатиградусный мороз.

Все прекрасно понимали: Леху нужно вывозить как можно скорее. Наших буржуек едва хватало, чтобы поддерживать минимально необходимое тепло. Не дай бог начнётся гангрена – на морозе эта дрянь доконает человека очень быстро. Лёха и так лежал уже весь зелёный.

Нужно было срочно смотаться в посёлок за двадцать восемь километров от места стоянки, чтобы привести помощь и желательно хоть какую-нибудь технику для транспортировки больного на Большую землю. Я вызвался как самый здоровый и плечистый.

Вышел утром. Пока добирался до посёлка по старой лесной дороге, налетела пурга. Дорогу заметало, снег слепил глаза – ничего не разобрать. Уже недалеко осталось, каких-нибудь километров десять, и тут я понял, что сбился с пути. В зимней тайге это очень просто.

Забрёл в какое-то болото, а пока из него вылезал, пока плутал, сгустились сумерки. Стало ясно, что в посёлок этим вечером вряд ли попаду. Передо мной стояла совсем другая задача – выжить.
Ветер, мороз, снег, а сил уже нет, все потрачены на хождение кругами. Унты отяжелели, но надо двигаться, отдыхать нельзя, иначе замёрзнешь! Из последних сил начал сгребать снег вокруг старой сосны, чтобы сделать нодью – северный охотничий костёр, единственное спасение в таких условиях. Пока сгребал снежное крошево, потратил остаток сил.

Чувствую – больше не могу, надо зажигать любой сухостой, какой найду. Сколько раз проваливался в небытие, не помню. «Нельзя спать, нельзя! – каждый раз щипал себя за лицо, просыпаясь. – Дома ждёт беременная Люда, я должен к ней вернуться!»

Огонь постоянно гас, приходилось снова и снова разводить хилый костёр. Угли еле тлели. Огляделся, чтобы заползти под какую-нибудь ёлку или корягу, укрыться хоть валежником. И опять проваливался в тяжёлое забытьё.

На этот раз меня разбудил странный звук. Почудилось, будто где-то недалеко плачет маленький ребёнок. Я пополз на плач и вдруг увидел свёрток: на снегу лежал грудной младенец и ревел что есть мочи. Откуда же он здесь взялся? «Наверное, кто-нибудь из поселковых тоже заблудился рядом, а сейчас рубит лес на костёр», – подумал я. Но никого не было ни слышно, ни видно. На ум начали приходить самые чёрные мысли. Господи, неужели какая-то разродившаяся сволочь в женском обличье бросила младенца умирать в лесу?

Разум туманился от усталости. Я подполз к кулёчку, расстегнул полушубок и запихнул малыша внутрь, пытаясь отогреть своим теплом. Но кроха продолжала плакать. Костёр совсем погас. Я зажёг ещё несколько веточек, они сгорели быстро. Стало ясно, что мы с младенцем не переживём эту ночь.

Стоп! В голове мелькнула простая и очевидная мысль. Ведь если младенца кто-то оставил в лесу, значит, посёлок совсем недалеко. И нужно не лежать, а пробиваться, люди где-то близко!

Я приподнялся, утопая по колено в снегу. Младенец тихо посапывал за пазухой. Так мы побрели сквозь сумерки. «Ничего, малыш, – успокаивал я ребёнка, а на самом деле самого себя. – Мы обязательно выберемся. И тебя, и меня ждут тёплые мамы».

Сколько шёл, не знаю. Помню лишь, как лес сменился сначала перелесками, а потом потянулись унылые заснеженные поля. Где-то далеко уже виднелись первые огоньки. Потом я уже ничего не мог вспомнить.

Очнулся в хорошо протопленной избе, вокруг суетились какие-то люди. Позвякивал умывальник, трещали поленья в русской печке.
– А где младенец? – спросил я женщину.
– Какой младенец? – удивилась та. – Здесь нет никаких младенцев.
– Ну тот, который был со мной. За пазухой в полушубке.
– Вас одного нашли, около выпаса, – удивилась женщина. – Хорошо, хоть Иваныч на снегоходе ехал после рыбалки. Видит – тело лежит в снегу.

Сколько ни расспрашивал, все только пожимали плечами – наверное, думали, что я бредил, пока шёл к людям. Но ведь я помнил грудничка, его тепло! «Наверное, стерва, которая его бросила, забрала обратно, испугавшись суда. А эти ей потакают».

Но потом я выяснил, что ни в посёлке, ни в окрестных деревнях родивших баб не было. Помню, как сказал людям про Лёху Коренного, и снова забылся сном…

Я звонил Люде, но телефон молчал. Когда вернулся домой, жена лежала в больнице. Там я узнал, что роды было очень тяжёлыми, продолжались несколько часов. Ребёнок родился мёртвым. Кажется, мы с женой тогда выплакали все слёзы.

Но непонятно другое. Мой мёртвый сын появился на свет в тот самый вечер, когда я погибал в заснеженном лесу. Неужели он, едва задержавшись на земле, не поспешил в лучший мир, а явился, чтобы спасти своего отца в морозной тайге? До сих пор не знаю, как объяснить, что случилось со мной в том лесу.

Люда давно ушла вслед за сынишкой, оставив меня одного. Но я знаю, что где-то они ждут меня. И когда-нибудь я вернусь к ним – вернусь домой.