Катя и Котя
21.07.2018 00:30
Едем в Москву разгонять тоску

Катя и КотяЗдравствуйте, любимая газета! Расскажу о своей двоюродной сестре. Томуся – москвичка в первом поколении. Это важно, если вспомнить, что значило для некоренных москвичей наличие многочисленной родни в провинции.

Ранним утром, добравшись с Курского вокзала на метро с пересадкой, деревенская родня отчаянно звонила в дверь. Суета, топтание у брошенных в прихожей сумок, корзинок, кошёлок, возбуждённые разговоры гостей – разве многомиллионный город оставит кого-нибудь равнодушным? Другой хозяин, обалдев от такого «десанта», всеми силами скрывал бы свою растерянность, уныло прикидывая вычеркнутые из жизни дни.

Но это не про нашу Томусю. Она искренне радовалась деревенским родственникам, иногда привозившим с собой соседей или друзей, которым ну совсем негде было остановиться. Томуся ободряюще кивала: разместимся. И размещались. Двухкомнатная квартирка на пятом этаже, а ещё чулан – практически хоромы.

В чулане стояла коротенькая оттоманка, туда на ночёвку перебиралась Томуся с мужем Костей, или Котей, как звали его дома. Миниатюрная Тома умещалась на полутораметровой лежанке, а ноги долговязого Коти торчали из кладовки, как доски из кузова грузовика. Ему подставляли табуретку, гостей предупреждали. Но кто-нибудь, выйдя в темноте на кухню попить воды, обязательно с грохотом выбивал табурет из-под Котиных ног.

Порядка у Томуси не было никогда. В углу в передней валялись ботинки с прошлогодней засохшей грязью, в мойке – вечно мутные стаканы и щербатые чашки, из шкафа высовывались защемлённые чулки, на спинках кресел и стульев висела одежда на все сезоны. Порядок был только на Котином письменном столе – туда Томуся не допускалась даже с тряпкой, да она и не стремилась. Котя был высокооплачиваемым учёным-физиком, работал в секретном институте. Так что бедлам в доме возникал вовсе не от нужды.

Тома не работала. Она писала акварели – надо сказать, не бездарные, – ими были увешаны все стены. Художница наша посещала выставки, пила чай в мастерских и тесных старых квартирках таких же, как она, живописцев, вела с ними нескончаемые разговоры об искусстве. Гости уезжали, увозя с собой подаренные картины.

С понаехавшими родственниками Томуся обходила ГУМ и ЦУМ, объезжала более отдалённые торговые точки, желающим доставала билеты в театр – посмотреть на Татьяну Доронину или Ольгу Аросеву. Сама выглядела так, словно только что вышла из голливудского особняка, а не из тесной запущенной квартирки: яркая, эффектная. И спутницы в крепдешине, рукав фонариком, нисколько её не смущали. Томуся активно доставала им отрезы качественной ткани, болоньевые плащи, глазированные сырки – таявшее во рту гастрономическое чудо тех лет. Совала в кошёлки отъезжающих сырокопчёную колбасу, банки с крабами или тресковой печенью.

Как тут не обратиться к ней за помощью, если каждому ясно: кивнёт и поможет.

Её родственнице, девочке, недавно окончившей сельскую школу, понадобилась Москва, не погостить, а как место постоянного проживания. У девочки распался брак – быстро поженились, быстро разошлись. А в Москве больше возможностей заново устроить личную жизнь. И ещё там живёт безотказная, всех принимающая Томуся. Итак, в Москву, разгонять тоску.

Эту девочку, Катюшу, я видела один раз. Ну что сказать, хорошенькая, застенчивая, тихая. Открыла мне дверь, спрыгнув с подоконника с тряпкой в руке, – мыла окна, а то в Томусину квартиру солнце еле пробивалось сквозь стёкла мутным пятном.

Тома и придумала, как девушке получить столичную прописку: требовался брак с москвичом. Вступить в него быстро можно лишь фиктивно, замужество по любви требует времени. Котя! Вот кто годился в фальшивые мужья – верный, безотказный Котя. Его даже уламывать не пришлось – Томусе лучше знать. Покажите мне ещё женщину, которая согласилась бы на фиктивный развод с родным мужем! Даже если ей посулить златые горы. А Томусе никто ничего не сулил. Оформили всё быстро, так как детей у Томы с Костей не было.

Катя устроилась на работу приёмщицей в ателье по пошиву верхней одежды. Чисто, тепло, вежливые клиенты: дамы с нестандартными фигурами, мужчины с положением. Жила Катя, разумеется, у Томы – отдельная комната, работа в трёх остановках на метро. Томуся носилась с ней, как с родной дочерью. Приодела, сняла с Кати драповое оранжевое пальтецо с искусственной норкой, достала финское с богатым песцом, шапочку в тон, сапожки австрийские, не девушка – мечта дипломата. Отдала свою японскую куртку, почти новую. Отучила говорить «ложить» и «хочете».

Катя оказалась смышлёной и благодарной ученицей. В долгу не осталась – квартиру преобразила, отдраила до блеска. Обувь перемыла, набила газетами, ту, что не по сезону, убрала в шкафы. Одежду – на плечики и туда же. Кафель в ванной засиял. На кухне запахло жареным-варёным. Котя, прежде питавшийся полуфабрикатами, обалдело втягивал носом аромат запечённой на бутылке голландской курицы.

Однажды он слёг с ангиной. Томуся умчалась по творческим делам – готовить выставку своих картин, поэтому дверь доктору открыла Катюша. Усталая немолодая врач, осмотрев пылавшего жаром Котю, окликнула её: «Вы кем будете больному?» «Женой», – нимало не смущаясь, ответила та. Врач продиктовала назначения, Катя согласно покивала головой.

Котя поправлялся медленно, врач заглянула ещё раз. Дома была Томуся. «Вы кем приходитесь больному?» – «Женой» – «Ну и ну! – подняла глаза врач. – В прошлый раз жена выглядела иначе». Томуся только рукой махнула, рассмеявшись.

Жена не жена, а уход за Котей был хорошим, он поправился, но вскоре заболела его мама. Тома пропадала на выставках, так что Катюша и там организовала дежурство. Приходил Котя, доставал из дипломата апельсины маме и шоколадку – Кате.

Котина мама, Миля Семёновна, легла в больницу на обследование. Томуся вихрем заскакивала в палату, чмокала свекровь в щёку, произносила ободряющие слова, но долго не задерживалась, надо было бежать по делам.

Аннулирование фиктивного брака задерживалось: Томуся не торопила, Котя, как всегда отрешённый от мира, казалось, даже забыл, что по паспорту он женат не на той, с кем делит постель. Катюша готовилась к поступлению в институт на заочное отделение, между приёмом отрезов и выписыванием квитанций читала учебники. А ещё ухаживала за дряхлевшей Милей Семёновной, практически переселилась к ней. Все были заняты.

Через год Мили Семёновны не стало. Катя осталась хозяйкой на освободившейся жилплощади. Никто и не возражал, Томуся только взмахнула густо накрашенными ресницами: «Конечно-конечно, тебе пора устраивать личную жизнь». Катя и здесь оказалась верна советам своей доброй родственницы: устроила как нельзя лучше.

Однажды Томуся выстояла на почте долгую очередь – отправляла очередной родне в деревню бандероль с мохеровой пряжей, пусть пофорсят, сейчас мода и село не обходит стороной.

В нехитрых размышлениях шла к метро, как вдруг боковым зрением отметила красные «Жигули». Повернула голову – точно, их машина, Котя за рулём. Куда же он? У него ведь сегодня конференция, предупредил, что задержится. Томуся радостно рванула к мужу, но резко остановилась: густоволосая изящная женская головка потянулась к Коте. Котя, её родной Котя, всегда сдержанный в проявлении чувств, зарылся лицом в водопад русых волос. Белым днём, на улице! И вообще, как он мог? Девушка подняла голову, Тома узнала Катю.

Развод не состоялся, фиктивный брак перерос в реальный. Томиными стараниями Москва была завоёвана деревенской скромницей.

Думаете, Томуся закрылась в своём горе? Отвадила настырную родню? Ничуть. Она по-прежнему дарила свои пейзажи и натюрморты шумным гостям, совала в здоровенные сумки московские гостинцы, уступала свою кровать, укладываясь в чулане на ночлег. Только свободного времени у неё стало меньше – теперь она вынуждена была работать, преподавала рисование в средней школе.

Из письма Галины Кликиной
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №28, июль 2018 года