Во всём была виновата мама! Хотя нет, очередной мировой кризис… Я припеваючи жила в Москве, снимала квартиру в центре, всё прекрасно. В начале двухтысячных работы было навалом, деньги текли рекой, и я думала, так будет всегда. Но в 2008 году всё изменилось. Один ушлый тип посоветовал вытащить деньги из банка и оказался прав. Коммерческий банк Nсо дня на день собирался объявить себя банкротом, и мне пришлось пережить настоящее Бородинское сражение, чтобы отвоевать свои тугрики.

– Срочно что-нибудь покупай! – кричала в трубку мама. – Если что-то случится, свой угол будет!

Наши бабушки и дедушки впрок запасались керосином, солью и спичками. Родители категорически не доверяли банковской системе. Предпочитали хранить деньги под матрасом или прятать между страницами книг. Вдруг опять какая-нибудь денежная реформа, деноминация или дефолт. Я доказывала родительнице: на покупку квартиры пока не хватает, годик-другой подкоплю, вот тогда…

– Комнату купи! – рявкнула мама.

Поначалу всё шло неплохо. Тихий зелёный район, добротная трёхкомнатная квартира: просторный коридор, большая кухня, светлая комната, не требовавшая ремонта. Покупая квадратные метры, в первую очередь смотришь, каких соседей приобретаешь. Но и тут всё оказалось в порядке. Один собственник, парень по имени Костя, проживал в Москве у невесты, а во второй комнате обитало семейство затворников. Муж и жена утром уходили на работу, взрослый сын – в институт, вечером возвращались, ужинали, смотрели телевизор и ложились спать. Да и я там почти не жила, приезжала пару раз в месяц отоспаться и отдохнуть от московской суеты. Впоследствии планировала сдавать…

Но тут случилось несчастье: тяжело заболела мама, и я уехала в Пермь, чтобы за ней ухаживать.

– А можно я пока в твоей комнате поживу? – смущённо спросила подруга Лена.

После развода и переезда в Москву она пребывала в лёгком шоке. Я согласилась. А что такого? Это же временно! Но время – оно хитрое, неумолимо бежит вперёд, и остановить его невозможно.

Прошло четыре года. Мамочки моей не стало. И в нашей коммунальной квартире тоже произошли изменения. Затворники взяли ипотеку и продали комнату. А на их место въехала замечательная семейка: не старая ещё тётя Люба с двумя сыновьями, профессиональными «сидельцами». Один через год погиб при невыясненных обстоятельствах. Второй обзавёлся отдельной квартирой в соседнем доме, но частенько мамку навещал, обычно «на рогах» и с предложением продолжить банкет. А когда получал отказ, громко матерясь, пинал двери, а потом укладывался спать на полу в кухне. Да и сама тётя Люба была ещё та «зажигалка», зазывала первых встречных в гости и веселилась от души.

Лена мне звонила, рыдала и бегала жаловаться в полицию. Но это только начало…

В комнату Кости заселились его родственники – сестра с мужем. Идеальная чета Шариковых, злобные склочники самой высшей пробы. И вот в такую замечательную ситуацию я вернулась, да не одна, а с двумя кошками. Не выбрасывать же на улицу маминых любимцев!

– Переезжаю! Я в этом зверинце больше жить не могу! – сказала Лена.
– Ты моих кошек имеешь в виду? – обиделась я.
– Нет. Соседей.

Соседи встретили меня душевно.

– Мамку похоронила? – спросила тётя Люба и, не дождавшись ответа, продолжила: – А я – собачку. Такая хорошая была. Очень переживаю!

При всей любви к животным я слегка удивилась сравнению, но промолчала.

Шариковы долго и смачно повествовали, какая Любка неряха и гадина. А сын её – алкаш и урод! Тем самым давая понять, с кем и против кого надо дружить. Напоследок посоветовали избавиться от кошек, от них только грязь в квартире. Любка со своей таксой надоела, хорошо хоть подохла несносная собачатина! Я, в свою очередь, заметила, что как собственник на своих метрах имею право содержать не только кошек, но и слона. А если не нравится соседство с животными, надо не снимать, а обзавестись личной жилплощадью.

– Мы не квартиранты! Мы здесь прописаны! – возмущённо завопили Шариковы.

Потом на сцену явился Любин сынуля и с ходу заявил, что я должна ему 30 тысяч.

История оказалась запутанной. Как-то раз Любаня покуролесила, упала и сломала ногу, вставать с кровати не могла и частенько ходила под себя. Сынуля, костеря непутёвую мамашу, купил стиральную машину, но сам возиться с обмоченными тряпками не возжелал. Пришлось моей Лене по-соседски помогать. Люба в благодарность милостиво разрешила пользоваться стиралкой. А ещё ей понадобилось погладить и повесить шторы, оплатить счета на почте, сходить в магазин и много чего ещё. За это она подарила Леночке роутер, который покупал ещё погибший сын, но как им пользоваться, Люба не знала.

– Короче, Ленка мою мать на деньги кинула! – напирал сынуля. – Отказалась за аренду машины ежемесячно платить. Теперь ты плати. И за роутер! Это ещё пятнадцать тысяч.

Так я познакомилась с участковым. В присутствии правоохранительных органов сынуля присмирел, поскольку сиживал и порядок знал. Принял от меня 100 евро и написал бумажку, что моральных и материальных претензий не имеет. За приоткрытыми дверями своей комнаты притаились Шариковы и злорадно похихикивали: «Заявилась, собственница! На, получай!»

В квартире воцарился шаткий мир, но ненадолго. А мне надо было просто потерпеть. Пермская квартира уже продана, оставалось избавиться от проклятущей комнатушки и приобрести отдельную жилплощадь.

Но как потерпеть? Утро всегда начиналось одинаково: Шариковы по-хозяйски делали обход территории, а затем голосили: «В ванной волос! На кухне след от тапки! В туалете воняет!» Борьба за чистоту и порядок – дело похвальное, но только в том случае, если ты сам неукоснительно соблюдаешь правила общежития. Однако Шариковы считали, что у них права, а у остальных – исключительно обязанности.

Тётя Люба не соглашалась, начинала спорить, перепалка переходила в скандал с нецензурной лексикой и переходом на личности. Защищать обиженную мать прибегал сынуля. Случались потасовки и вызов наряда из дежурной части.

Надо ли говорить, что 31 декабря нас пришёл проведать не Дед Мороз, а местный участковый. Я долго пыталась сохранять нейтралитет, но когда ты не желаешь конфликтовать, это вызывает у людей недалёких уверенность, что ты – слабый и беззащитный, а такого человека можно безнаказанно гнобить. Мне тоже доставалось!

Подруга свела с московским риелтором, специалистом по сложным ситуациям. Выслушав мою историю, он тяжко вздохнул: «Так у вас ещё и долевая собственность? Трудно будет продать комнату…»

А в нашей коммуналке набирала обороты воронья слободка. По утрам вместо чая или кофе я пила валерьянку, ощущение панической тревоги не отпускало даже к вечеру. Но больше всего страдали кошки.

Они не могли понять, почему их заперли в комнате и не разрешают выходить в коридор. За что наказали? Рыся за 18 лет и Митя за 16 ни разу не опозорились: лоточек уважали, мебель не драли, по столам не скакали.

Но кошки – существа мистические! Много сказано о том, что они чувствуют мир на тонком уровне, лечат хозяина и защищают от негатива, беря его на себя. Слыша постоянные вопли в коридоре, Митя отчаянно линял. Рыся урчала и топорщила усы. Зная её боевой нрав, думаю, она хотела выйти и располосовать всем морды.

Как-то раз я зазевалась, и Рысь проворно выскочила в коридор, но тут же получила от Шариковых струю дезодоранта в нос. Слушая их торжествующий смех, я еле сдержалась, чтоб не пришибить обоих. Но не хотелось ненароком сесть в тюрьму.

После этого случая Рысь заболела, глаз опух и налился кровью, ветеринары поставили диагноз – онкология. Полгода мы боролись, но не справились, ускакала Рысюшка на радугу. Митя страдал, искал подругу, громко мяукал и худел. Я очень боялась, он слабенький, со всем этим мраком не справится. Однажды тётя Люба его погладила и сказала: «Какой хорошенький!» – кота потом два дня тошнило.

Шариковы заявились вечером сильно датые; в таком состоянии они становились ещё агрессивнее. Я собиралась принять душ, но поняла: не получится. Г-н Шариков любил пошутить, мог выключить свет. После этого в темноте приходилось вылезать из мокрой и скользкой ванны, открывать дверь, щёлкать выключателем, и эта весёлая процедура повторялась два-три раза.

Не дойдя до ванной, я попыталась быстро пройти по коридору и закрыть дверь, но не тут-то было, Шариков просунул ногу в проём.

– Поговорить надо! – угрожающе прошипел он. – Ты кем себя возомнила? Хозяйкой? Звездой? А мы – быдло и плебеи?
– Заметь, не я это предложил, – попыталась я отшутиться и потянула дверь. Но Шариков держал её крепко, закрыть не дал.
– Да ты вообще недоактриса, недописатель, недоженщина! – завизжал Шариков.
– Я красивее тебя! – очень к месту протявкала Шарикова. – А с тобой ни один мужик жить не хочет!

Шариков массивным пузом настойчиво выдвигался на территорию моей комнаты. У меня появилось смутное ощущение: он очень хочет, чтобы я попыталась его вытолкать, тогда он отвесит мне в глаз или ухо, а потом в полиции будет доказывать: вынужденная самооборона. Надо сдержаться и не поддаться на провокацию.
– Выйди из моей комнаты, – спокойно сказала я.

А он принялся гримасничать, корчить рожи и передразнивать: «Пюпю! Тютютю! Давай, заплачь!»

– Выйди, я сказала!!!

3акричала так, что, наверное, услышали во всём доме, с первого по девятый этаж. Шариков испуганно отступил и даже поджал хвост, а его верная жучка заголосила:
– Она психическая! Из неё бесы лезут! Её святой водой окроплять надо!

Полночи Шариков бродил по коридору и дискутировал то ли со мной, то ли сам с собой. У меня под боком дрожал перепуганный Митя, а я думала: эдак у меня кот получит инфаркт и лапы отбросит.

Утром отправилась писать заявление в полицию.

Долго стояла на платформе, ждала электричку и наконец-то заплакала. Неужели этот кошмар никогда не кончится? Московский риелтор не подаёт признаков жизни, не звонит и не пишет… Оно и понятно, какое им, москвичам, дело до нас, несчастных жителей Подмосковья. Я вытерла слёзы, подняла голову и вдруг увидела вывеску: «Агентство недвижимости».
В офисе меня встретила милая тётенька, дала водички, чтобы успокоилась, выслушала жалобные всхлипывания и сказала:
– Сейчас телефон Олега дам. Он поможет.

Я спросила, кто такой Олег. Можно ли ему доверять?

Тётушка улыбнулась, протянула мне красивую визитку и добавила:
– Олег – наш бывший участковый. Всё и всех знает.

Созвонились, назначили встречу. Олег пришёл не один, а с эффектной девушкой Аней, которая оказалась его коллегой и отвечала за юридические вопросы. К счастью, соседей не оказалось дома, никто не подглядывал и не подслушивал. Так что квартиру обстоятельно осмотрели и поговорили спокойно. А у меня сразу появилось какое-то странное и необъяснимое предчувствие: всё получится!

Я не ошиблась. События понеслись с необычайной быстротой! Недели не прошло – один показ, потом второй, третий… Нашёлся подходящий покупатель, которого не пугали ни долевая собственность, ни скандальные соседи. Нашлась подходящая мне квартира, по цене и прочим критериям. Но воронья слободка не желала отступать и вцепилась в меня всеми своими зубищами и когтищами. К чему бы я ни прикасалась – всё ломалось и рушилось: дверные и оконные ручки, краны в ванной, плита на кухне…

Но инфернальный апофеоз произошёл аккурат в праздничные дни. Восьмого мая в моей комнате перегорел свет, пришли недовольные электрики, которые уже начали отмечать. Поковырялись в проводах и розетках, сказали: «Не сегодня-завтра короткое замыкание – и пожар будет».

Тут очень вовремя нас начали заливать соседи сверху, в туалете разгулялась весёлая майская капель. И 9 Мая, когда вся страна праздновала великую Победу, моя война только началась.

Выяснять отношения с нерадивыми монтёрами, упёртым инженером ДЕЗа, соседями, которые собираются на шашлыки и не желают вскрывать драгоценные полы и чинить трубы, – это всё равно что держать оборону на Восточном, Западном и Южном фронтах одновременно. Шариковы предусмотрительно схоронились в «окопе». Тётя Люба «по делам» ушла в глубокий тыл. Зато заявился сынуля.

– Я подумал и решил: к нотариусу не поеду, – выдвинул он ультиматум. – Отказ тебе не подпишу. А завтра рыбачить уеду на неделю. Фиг тебе, а не квартира.

На въезде в подмосковный город Химки стоит монумент «Противотанковые ежи», там в 1941 году четыре московские дивизии народного ополчения защищали столицу на случай прорыва фронта.В заснеженных окопах простые горожане, молодые и пожилые, наверное, готовы были выть от отчаяния, но повторяли, как молитву: «Ни шагу назад! Позади Москва!»

Вот так можно описать мои чувства в тот момент.

Ночью было затишье, как после боя. А утром – долгие дипломатические переговоры с Любой: урезоньте сынулю. Клятая долевая собственность! Из-за его несчастных 10 процентов вся конструкция, так долго создаваемая, рухнет, как карточный домик. А у меня уже получен и внесён аванс за продажу и покупку!

– Не, не буду я с ним разговаривать, – насупилась тётя Люба. – Он пьяный, опять обматерит меня…

Тогда был разработан хитроумный план. Сынуля стоял у подъезда, прихлёбывал из банки пиво и расслабленно щурился на солнышко.

– И не уговаривай, не подпишу! Ты меня на бабки кинула! Давай двадцать штук, тогда посмотрим.
– Так это статья за шантаж и вымогательство. А если у меня в сумке диктофон всё пишет?
– Да? – он задумался. – А не надо мне денег! Я просто хочу, чтоб ты кровью похаркала, вот такая я подлая жаба пупырчатая!

А в сумке попискивал телефон, приходили СМС, Олег слал сводки о своём скором приближении в составе боевого усиления: участкового и наряда ППС. Бело-синяя машина резко затормозила прямо перед нами.

– А, полицаи приехали! – радостно оскалился сынуля.
– Почему в общественном месте распиваем? – мирно поинтересовался участковый.
– Праздник сегодня! День Победы. Имею право. Хоть стреляйте меня, партизана!
– А чего хамим? Ты воевал, что ли? И праздник вчера был! – взвился старлей ППС. – В машину его!

На следующее утро сынуля, протрезвевший, переодетый, умытый и небитый, на служебной машине был доставлен к конторе нотариуса. Бой выигран, капитуляция подписана!


У меня в ушах уже звучали победные литавры, но вдруг взбрыкнул мой покупатель. Что-то в документах показалось ему подозрительным, рассорился с риелторами и пригрозил расторжением сделки.

– Оля, хоть вы на него повлияйте. Так… по-женски, – заклинал меня Олег.

«По-женски» – это как? Снаряды под названием «молодость», «красота», «соблазнительность» – давно растрачены. В моём арсенале осталась последняя боеголовка, но массового поражения, – литературное творчество. В долгой трёхчасовой беседе по телефону я прочитала покупателю с десяток своих рассказов, с чувством, с толком, с расстановкой… Особенно его тронула «Машкина любовь», история о нелёгкой судьбе собачки-лаечки. Суровый мужчина даже всхлипнул и сказал: «Я по-любому у вас комнату куплю!»

Осталось только пережить саму сделку, но накануне судьбоносного события возник ещё один нюанс.

В отделениях Сбербанка города Химки не оказалось свободных ячеек.

Конечно, можно открыть счёт в другом банке и сделать перевод, но проценты с миллионов получатся немалые. Не хочешь? Тогда бери свои тугрики в охапку и сам неси по улице.

Я металась почти в предсмертной горячке: меня подставят, ограбят, грохнут… Принялась обзванивать бывших и умолять о помощи.

– Годы идут, а ты не меняешься! Всё в последний момент! – гаркнул в трубку первый бывший, полковник государевой службы. – Я в отпуске, у родителей во Владивостоке. Даже если прямо сейчас сяду в самолёт, к завтрашнему утру не успею.

Второй бывший, актёр и каскадёр, накануне отлично погулял в Доме кино. Но выразил горячее желание помочь и готовность встать не только с дивана, но  даже из гроба. Я представила двухметрового гиганта с послебанкетным амбре, с мечом в одной руке и нунчаками в другой – и дала отбой.

Третий бывший когда-то был банкиром, а теперь преподавал в школе хатха-йоги.

– Да не парься, сейчас не девяностые! У тебя риелторы нормальные ребята, так? Им проблем не надо! И запомни: если ты любишь мир, мир любит тебя! Сарва мангалам!

Как ни странно, он меня убедил. Я знала: Аня скрупулёзно проверит каждую буковку в документах, а мужественный Олег, если понадобится, прикроет грудью. С ними я чувствовала себя в полнейшей безопасности и доверяла как родным.

Отделение банка N находилось рядом со Сбербанком, всего-то 200 метров пройти. Но дались они непросто… Олег и Аня подпирали меня плечами с двух сторон, а я, как оружие, несла стаканчик кофе и зажжённую сигаретку. Если что, грабителю кипятком в харю, окурком в глаз…

– Оля, лицо попроще! – умолял Олег. – Такое впечатление, будто взрывчатку на себе несёшь!

На груди, под рубашкой с вышитыми гномиками, я несла пакет с несколькими миллионами.

– А мне кажется, я хорошо держусь.
– Ага, хорошо, – хохотнула Аня. – Третий флакон валерьянки проглотила! Такой дозой можно медведя-шатуна спать уложить.

Когда в банке я достала драгоценный пакет, он был мокрый, деньги тоже. Машинка для перечёта выплёвывала купюры и не желала их принимать. Продавец, у которого я приобретала жилплощадь, работал главврачом психоневрологического диспансера и смотрел на меня с подозрением.

В день переезда прибыли пристыжённые бывшие, дружно и слаженно погрузили мебель и чемоданы. А с балкона злобно зыркали Шариковы. Им очень хотелось напоследок меня облаять или покусать, но людей вокруг слишком много, пришлось притворяться здоровыми и привитыми животными. Тётя Люба вздохнула:
– Счастливая! Как я тебе завидую! В гости позовёшь?

Я сделала вид, будто не расслышала, и незаметно перекрестилась – от дурного глаза.

Уже несколько месяцев я живу в просторной квартире-студии. Есть две ванные комнаты, гардеробная, балкон метражом 6х2,5 и панорамные стёкла. А ещё на своём 18-м этаже я одна, у меня нет соседей! Какое это счастье – просыпаться в тишине, долго пить утренний кофе, выходить из ванной в неглиже и под громкую музыку заниматься аэробикой. Кот Митя стал набирать вес, вальяжно прогуливается по балкону и наблюдает за птичками. Надо мной яркое солнце, голубое небо, внизу пышная зелень и уходящая вдаль дорога, в долгую-долгую и счастливую-счастливую жизнь!