– Чего у тебя хорошего, как житьё-бытьё? – спросил я.

Он совсем тихо пробормотал:
– И не спрашивай! Хреново живу, хуже некуда. Вот видишь, с работы чешу. Хотя какая это работа? С шести утра по электричкам шастаю – газеты и журналы продаю, потом выпью и домой ползу. И нету просвета. А как Борю три месяца назад похоронил – совсем плохо стало.
– Похоронил? Прости, Артур, я не знал. А что случилось?

Перед моим внутренним взором возник образ вихрастого балагура Борюшки, с которым я в детстве лазил через заборы по чужим садам.

– Пошли ко мне, помянем братушку, вы ж с ним кореша были – неразлейвода, – предложил Артур. – Пошли, у меня есть в сумке, я прихватил. Письмо его прочтёшь, тебе можно. Потому как просто так не расскажешь – дело вышло сложное.

Мы вошли в их маленький домик. Разделись, сели за стол, выпили. Артур не торопясь закурил и стал рассказывать.

– Невероятное вышло. Он из-за жены хотел покончить жизнь самоубийством, письмо написал мне, но получилось по-иному. Пошёл в баню с друзьями напоследок. После они сидели в кафе, а туда зашла и она с каким-то очередным хахалем. Боря её увидел, шашлыком подавился, посинел и у всех на глазах умер. «Скорая» поздно приехала. И только через пару недель после похорон я случайно нашёл в его вещах это прощальное письмо для меня.

Артур поднял клеёнку, выдвинул ящик и подал мне мятый, грязный конверт. Я достал письмо, развернул, стал читать.

«Артурчик, родной, прости! Так вышло, братишка. Я понимаю, тебе будет пакостно без меня, но по-другому не могу поступить. Мучения такой адской силы, что, кажется, распадаюсь на клеточки живьём.

Только сейчас я понял, как была права наша мама, когда говорила мне, чтоб я не женился на Тамиле, что стерва она. Предупреждала, что имя это на старославянском означает «мучительница», это мамане поп сказал. А я не поверил, ослушался – за то, видно, и наказан!

Но ведь много лет мы жили неплохо, дочку Олечку вырастили. А потом… В сентябре исполнилось три года, как я не прикасался к Тамилке. Отказал мой «герр» напрочь, как говорят в народе, всегда на полшестого. Сначала она посмеивалась: «Понятно, бабу завёл!» А потом и спать со мной рядом ложиться перестала, смотрела на меня с неприкрытым презрением, злая была, расстроенная. Но выход быстренько нашла. С работы являлась далеко за полночь, опять стала весёлой и частенько бывала нетрезвой. Я всё понимал, но что мог сказать?

Когда Оля получила диплом, её мамочка вообще двое суток не появлялась дома. Девочка плакала, ей так хотелось, чтобы её поздравила мама. У меня всё спрашивала: «Папочка, что произошло? Вы сейчас почти не разговариваете, а ведь раньше так классно жили. И в театры ходили, и на шашлыки ездили, вспомни!»

Да я-то всё помнил, дочура, помнил! Прикинь, Артурчик, как жизнь меняет людей. Когда мы с ней стали встречаться, она бредила Грином, чуть не наизусть читала мне «Алые паруса», меня Греем называла! Сколько мы изъездили в студенческие годы по моим биологическим экспедициям. И Среднюю Азию исколесили, и Русский Север. Были мы – одно целое! И Олечку она всегда любила, часами разговаривала с ней. А в последнее время словно сила какая-то мою жену гнала из дома. Всё прошлое лето где-то по пляжам шлялась. Загорела дочерна и разжирела до неприличия. Другая стала. И внутри – другая. Тут наткнулся я как-то в шкафу на её старую сумку, а из неё фотки высыпались. Такая порнуха крутая – у меня волосы дыбом встали. Да, думаю, жёнка моя сильно прогрессирует. Не по дням, а по часам, как в сказке.

Такая вот Ассоль! Брат, я не просто переживал – я заболел. Перестали слушаться руки, ноги, голова. А душонка металась как в зацементированном карцере. И пил, и на книги и искусство пытался отвлечься – не вышло! Слабаком я оказался.

А последние «картинки» из жизни бывшей Ассоль и вовсе лишили меня чувства реальности. Знал бы, ни за что не пошёл бы за ней в тот осенний вечер. Никогда в жизни не подглядывал – считал низостью. И вдруг…

Она в тот вечер как-то особенно расфуфырилась. Я, конечно, понимал, к кому и зачем идёт. От дома направилась к парку, я – за ней. На улице холодно, промозгло. Остановилась возле гаражей, прикурила сигаретку, подошла к одной из дверей, постучала, и ей мгновенно открыл какой-то хмырь – будто ждал. Я заметил только, что он очень высокий. Она шагнула в свет, дверь закрыли. Я подумал: и чего ты припёрся сюда, придурок? Но сама судьба, видно, решила пришпилить меня окончательно. С обратной стороны того гаража были навалены какие-то ящики, кучи старых газет и журналов, и над этим хламом я увидел свет: там было два малюсеньких оконца. Я приник к ним и затаился. В щёлки было видно, что делалось внутри гаража. Оттуда тянуло тёплым воздухом и запахом табака.

То был настоящий удар судьбы. Помнишь, сосед наш бывший, дед Серафим, как выпивал, обязательно говорил: «Ох, хлопчики, не приведи Бог вам в жизни видеть две вещи: мёртвыми своих деток и как имеют на твоих глазах твою жену». Так вот, братишка, мне такое довелось. И, ты знаешь, показалось тогда, что и сердце стучать перестало. Потом она сидела, держала в руке стакан с вином. Половину обзора мне закрывала спина её хахаля. А вообще это был не гараж, а притон: два маленьких диванчика, стол со жратвой и бутылками, видик прямо на столе. Никакими машинами там не пахло. Больше смотреть я был не в состоянии, решил встать и уйти – не смог! Ноги слушаться перестали. И руки тоже.

Не помню как, но всё ж смог распрямиться и уйти. Побрёл по грязи и лужам и незаметно очутился на аллее парка. Лил дождь. И вот там я прямо явственно почуял, что во мне, в самой глубине моей, что-то рухнуло. Навсегда. Сломалось, разбилось, раскололось и полетело в чёрную пропасть. И ещё странность – злость и обида на жену вдруг сменились таким чувством невыразимым… как будто пониманием. Да и что скрывать от тебя – мне захотелось оказаться на месте того гаражного жеребца. Понимаешь, природа всегда права. Я же биолог и прекрасно понимаю: в жизни нет места импотентам, она безжалостно их отторгает. Жизнь всегда на стороне сильного, на стороне эволюции, всё остальное – слюни и сопли. Разве найдёт приют в стае волков беззубый волк? А волк-импотент? Нет, нет и нет!

Я увидел, какую радость доставляет ей вся эта плотская любовь. Так почему она, красивая и здоровая, должна сидеть и оплакивать моё бессилие? Почему должна прекратить наслаждаться жизнью? Бред! Идти против жизни – значит идти против движения вперёд. А что касается того, что между нами когда-то раньше было, так это ерунда. Древняя мудрость: «Всё проходит», – даже на перстне Соломона это было написано. И русский народ на эту тему присказку сочинил: «Был милый – стал постылый». Гениально! Сказать здесь, братишка, больше не-че-го! Поэтому я и решил свалить навсегда, окончательно, чтобы ни её не мучить, ни самому не сходить с ума. Всё – финита ля комедия!
И ещё, как старший, скажу тебе соображеньице о любви. Она, безусловно, существует между человеками, но век её короток. Ты, Артурчик, сам подумай, как же можно без половой, физической близости удержать её, любовь? Ну как без взаимопроникновения удержать притяжение? Никак – закон физики. А то, что плетут о платонической любви, – фигня. Нет её, брат, не было и не будет. Это я говорю как биолог.

Вот, Артурчик, я и выговорился. Прошу тебя – этого всего не нужно знать ни Тамиле, ни тем более дочке, да и вообще никому. Классическую записочку предсмертную «В моей смерти прошу не винить никого» я обязательно оставлю».

Я дочитал, поднял голову, огляделся. Артур спал за столом, уронив голову на руки и только сопел. На стене висела большая фотография в рамочке – портрет Бориса. Там он смеялся, хохотал, светился радостью, освещённый ярким солнцем, а в руке держал белого голубя. Комнатушка была маленькой, а там, за окном, падали пушистые белые лохмотья.

Я сунул письмо под клеёнку и вышел из дома. Прикрыл за собой дверь, с минуту постоял на крылечке, щурясь. Прошёл по двору, заваленному снегом, и направился к калитке. На улице было так светло и так торжествующе прекрасно, что я замер. Был по-настоящему белый-белый день.