Я приехал погостить в родные края. Тётя Лида сидела на пороге и наблюдала, как мы с Колянычем собирались на рыбалку. Заскорузлыми от работы пальцами она доставала из подола жареные тыквенные семечки, огрубевшими ногтями разламывала и ловко забрасывала ядрышки в рот. Наверное, сидеть в тёплых сгущающихся сумерках, грызть семечки и смотреть на наши приготовления доставляло пожилой женщине особое удовольствие, для удобства тётя Лида даже подстелила старую подушку.

– Мишань, – периодически интересовалась она, – а помнишь, как в детстве вы с Колянычем ездили на великах на рыбалку с ночёвкой? Утром вернулись едва живые, но довольные до соплей. Как же, полный бидон карасей наловили! А после упали в траву на лугу и без задних ног продрыхли до самого вечера.

– Помню, тёть Лид.

Колянычем зовут её сына и моего друга Колю. Так повелось с детских лет – Коляныч да Коляныч. Даже его родители привыкли к необычному прозвищу и звали его так же, как и все деревенские. Муж тёти Лиды, дядя Ваня, давно умер, Царствие ему Небесное. С тех пор тётя Лида одна.

Коляныч живёт в райцентре, к матери наведывается редко – весь в делах и заботах. Мы с ним частенько перезваниваемся, вспоминаем всё лучшее, что связано с малой родиной. И вот наконец надумали вместе навестить его матушку, созвонились да рванули в деревню родные места повидать, заодно и порыбачить.

Речек, глубоких и не очень, вокруг нашей деревни полно, но обычно все рыбачат на Крутенькой, где искусственная запруда, на озере Чистом и ещё в том месте, которое называется просто «под мельницей». Чистое озеро и в пору нашей юности представляло собой обыкновенный пятачок воды, свободный от кувшинок, ряски и осоки. Теперь там настолько всё заросло, что леску забросить и то проблематично.

В Крутенькой, правда, ещё водятся караси в достаточном количестве, об этом в своё время позаботился колхоз, выпустив миллионы мальков. Но эта речка в десяти километрах от дома, добираться туда лучше всего на машине. Нам же не хотелось отправляться так далеко, а хотелось прогуляться пешком по окрестностям и по возможности босиком, что доставляет особое наслаждение. Для этого не найти более подходящего места, чем «под мельницей». Близко, к тому же дорога всё время тянется через росистый луг.

– Куда вы собираетесь? – спросила нас тётя Лида.
– Под мельницу, мамань, – сказал Коляныч.

Тётя Лида сразу перестала грызть семечки, обстоятельно вытерла ладонью рот, словно хотела сказать нечто важное. Но, посмотрев, с каким увлечением мы копаемся в козьем навозе в поисках красных червей, от которых не в силах отказаться ни один карась, качнула головой, будто отгоняя мысли:
– Ну да, а куда же ещё… Рядом же.

Коляныч разогнулся, убрал со лба волосы и посмотрел на соседский дом.

– А что москвичи, живут?
– Да нет, – не сразу ответила тётя Лида, – уехали в свою Москву.
– Совсем или как?
– Люди бают, что вроде совсем.
– Не понравилась жизнь деревенская? – засмеялся Коляныч, а мне пояснил: – Полгода назад купили пустующий дом под дачу и уже слиняли. Во, блин, деятели!

Мы вышли слегка за полночь, чтобы успеть до рассвета. Дорога хотя и не дальняя, но лучше на место прибыть заранее. Кто не знает – на утренней зорьке самый клёв.

Луна лила холодный свет на деревенские окрестности – кладбище, буераки, сосновую рощу, пойменный луг, берёзовые посадки. Полнолуние. Говорят, в такие ночи у человека на душе неспокойно, наваливается беспричинная тоска, да и на земле случается всякое. Тогда же стояла полная тишина, лишь на дальнем болоте квакала лягушка, да на кладбище пару раз ухнул филин.

Чем ближе мы подходили к речке, тем чаще попадались кочки, приходилось невольно замедлять шаг и внимательно смотреть под ноги. И ещё одна неприятность поджидала нас: в месте, где раньше для перехода через ручей лежали жерди, их почему-то не оказалось. Пришлось идти в обход, делать приличный крюк.

До места добрались, когда уже забрезжил рассвет. Над рекой плыл туман, от воды тянуло знобкой прохладой; справа простиралось широкое мелководье, густо заросшее причудливо изогнутыми вётлами, которые переплелись между собой настолько, что не сразу и разберёшь, где чей ствол. Непроходимые заросли колючей травы, осоки и камыша дополняли пейзаж.

Прямо перед нами, где в старину стояла водяная мельница, чёрным провалом зиял глубокий омут, здесь самое хорошее место для рыбалки. Где-то совсем рядом ухнула выпь, мы с Колянычем от неожиданности даже вздрогнули.

– Вот зараза! – выругался друг. – Чуть богу душу не отдал… Надо же, прямо над ухом!

Мы расположились на берегу, закинули удочки. Вопреки предубеждениям Коляныча ждать пришлось недолго, и первым клюнуло именно у него. Мой друг стремительно подсёк и стал подводить рыбу к берегу. Внезапно пошли пузыри, леска натянулась как струна, а удилище выгнулось дугой.

– Крючок зацепился, – буркнул Коляныч. – Вот ведь гадкая птица, накаркала!

Раздевшись до трусов, друг полез в омут. Под водой он находился недолго, с шумом вынырнул и, лихорадочно работая руками, поплыл назад. Поскальзываясь, спешно выбрался на берег, первым делом подхватил одежду.

– Валим отсюда, – бросил он на ходу и быстрыми шагами направился в сторону деревни, то и дело оглядываясь.

Я хотел смотать удочки, но Коляныч зло обронил:
– Брось!

Коляныч не из тех, кто паникует из-за пустяков, ещё в молодости он пугал влюблённые парочки, прячась ночью на кладбище в белой простыне, когда молодёжь возвращалась с танцев из соседнего села.

Что мне оставалось делать? Я молча закинул рюкзак на спину и бросился следом. Честно признаться, когда посмотрел на бледного Коляныча, мне тоже стало как-то не по себе.

До самого дома Коляныч не проронил ни слова, а я не настаивал, догадываясь, что стряслось нечто серьёзное. Может, ногу вывихнул?

Дома Коля опрокинул в себя стакан водки и признался:
– Мамань, я девушку видел в воде.

Тётя Лида отмахнулась:
– Не мели, чего не следует.

Коляныч начал рассказывать бесцветным голосом:
– Лицо белое будто снег, волосы длинные, от течения колышутся. Глаза большие, смотрят на меня не мигая. Платье тоже светлое, но в водорослях, плавно развевается. Чувствую, оцарапался о её ногти – и скорее к берегу.
– Свят, свят, свят! – торопливо перекрестилась тётя Лида и сказала такое, отчего мы остолбенели: – Не хотела я вас, ребятки, огорчать, да чего уж теперь… Неделю назад пропала девка соседская – ушла на речку и сгинула, вот беда какая! Из города приезжали водолазы, всё русло прошерстили, без толку. Уехали с надеждой, что, может, жива девка, просто где-нибудь загуляла. А теперь, получается, объявилась утопленница.

И только тогда я заметил, что на левом предплечье у Коляныча глубокие кровоточащие царапины. Так поцарапаться нельзя – если только кто-нибудь не вцепился из всех сил ногтями в руку.

В первый раз в жизни я почувствовал, как зашевелились волосы на голове.