СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Нежный возраст История про Катю Копылову, которая окончила пед, да не работает в школе
История про Катю Копылову, которая окончила пед, да не работает в школе
05.02.2019 19:40
История про КатюВ супермаркете пустынно и очень светло от множества ламп. Утренние часы, покупателей единицы. В мясном отделе две девушки на корточках возят тряпками в белых эмалированных лотках, отжимают розоватую воду. Пахнет хлоркой и лежалой курятиной.

Одну из девушек я знаю – это учительница истории Катя. По специальности она проработала всего девять месяцев. Потом сбежала. Если хотите – дезертировала. Так презрительно определила её поступок директор, подписывая заявление об уходе.

Некоторые идут в пединститут от безысходности, недобрав баллы. А Катя мечтала стать учителем, правда. Бабушка, заслуженный учитель, её горячо поддержала. Рассказывала, как в её время все боготворили учителей. И, будучи маленькой, бабушка очень была поражена, увидев первый раз, как их учительница Ирина Фёдоровна в столовой ест те же суп и картошку. И уж совсем её доконало, когда заметила Ирину Фёдоровну, выходившую из туалета. И потом долго, мучительно недоумевала: что она могла там делать? И успокоила себя: наверно, проверяла порядок. Да, именно порядок – а что ещё Учитель может делать в туалете?

– Учителя же для нас как небожители были.

В детстве Катя воображала: вот она входит в класс – и тридцать человек, грохоча крышками парт, встают. Тридцать пар вытаращенных от усердия глаз устремляются на неё одну…

С возрастом мечты стали серьёзнее, яснее, определённее. «Буду преподавать историю. Это наука, которая ставит события с головы на ноги».

– История – врушка, – поддевал папа, насмешник и скептик, как все технари. – Выставляет произошедшее в свете, выгодном для правящей верхушки. Вертит так и эдак, поворачивает на сто восемьдесят градусов, ставит в разные позы…
– Да ай, папа, вечно ты… Но через сто… ну, через триста лет история точно всё поставит с головы на ноги, – упорствовала Катя.

Через тернии, сомнения и папину иронию Катя легко, играючи поступила на истфак. Конкурс оказался ничтожный – вернее, конкурса вообще не было. Был недобор. Училась старательно, даже фильмы скачивала исключительно исторические.

А потом, когда выучилась, оказалось – историк Катя нигде не нужна. Она и в отдалённые деревни согласна была ехать (романтика!), да там на троих учеников приходилось пять учителей. Через интернет она облюбовала город Елизово на Камчатке (была вакансия), но тут решительно восстала мама.

Пединститут выдавал на-гора четыреста выпускников ежегодно. Школьные педагоги буквально рвали ставки друг у друга, за учебные часы разворачивались настоящие войнушки.

Катя не сдавалась и продолжала поиски, а кто ищет, тот всегда найдёт. Школа оказалась на окраине, обширный район частных застроек. Наполовину это были бараки и избёнки, похожие на цыганские кибитки, залатанные кусками шифера, фанеры и даже картона. Катя увидела это, знакомясь с условиями жизни будущих учеников. Она читала: такой обход совершали учительницы своих подопечных в советское время. Для храбрости взяла с собой подружку, учительницу начальных классов.

Условия жизни учеников были странные. На стук либо никто не открывал. Либо (веселилась подружка) выползали в выхлопах перегара живописные персонажи из шоу Малахова и Гордона. Лучше бы не открывали – ни двери, ни рты.

– Они прежде всего люди, – одёргивала её строгая Катя. Она чувствовала себя Фридой Вигдоровой, автором книги «Мой класс». Даже причёску сделала пышным валиком, моды конца сороковых. Волосы скрывали Катины оттопыренные, нежно розовевшие ушки.

Так вот, на вопрос, где сын или дочь, выглядывавшие из нор «дети подземелья» отвечали примерно так:
– А хто ё знает. Шарохается где-то.

Район назывался Шанхаем.

– Ты неудачница, – подвела итог подружка. – Из всех городских школ тебе дали самую стрёмную. Из всех классов – самый отстойный, под последней буквой «Е». Из всех возрастов – самый фуфельный, подростковый, пятый-седьмой классы. Это же живодёры.

Катя вздёрнула подбородок и потрогала пушистый валик на голове. Она справится. Вон, Макаренко с колонистами-бандитами справлялся. Всё зависит от первого урока, даже от первых минут. Дети – живые радары и тончайшие психологи. Как себя поставишь – так себя и поведут.

Но, видно, Катя что-то упустила. Допустила маленькую непростительную слабость. И вывод был сделан беспощадный и мгновенный: «С этой можно всё».

Когда Катя вызвала к доске ученика Наймушина, то не поняла, над чем фыркает класс. Особенно девочки, прямо покатываются. Катя осмотрела себя, потрогала валик – всё в порядке. Оглянулась – ученик старательно, сосредоточенно писал на доске, кроша мел. Оглянулась повторно, в неурочную секунду, – Наймушин делал в её сторону непристойные движения…

От травли плющилось стадце во главе с лидером Наймушиным. Остальные хихикали, кто-то, возможно, жалел училку с торчащими ушками. Они для Кати уже все были на одно лицо. Это была настоящая травля. Щенки бультерьеров вцепились в Катю и висели на ней, не размыкая челюстей.

Катя ничего не говорила дома: было очень стыдно, особенно перед заслуженной бабушкой, – и плакала по ночам. Домашние замечали утренние покрасневшие глаза дочери. Объясняли недосыпом и сложной учебной программой. «Терпи, казак. Что ж, дочь, раз выбрала профессию – работай».

И потом, дознайся папа – он бы ринулся в школу и вытряс душонки из маленьких садистов. А может, даже убил классного лидера Наймушина и сел бы в тюрьму. И потом, директор пообещала Кате: «Уйдёте среди учебного года – уволю с волчьим билетом».

Из-за торчащих сквозь волосы «локаторов», пламенеющих, как угольки, ей сразу дали кличку Хоббит. Единственный раз только назвали по имени-отчеству. Наймушин, который требовал твикс (двойку) переправить на троян – чудеса! – попросил о дополнительных занятиях. О, как она воспряла упавшим духом, как тихо просияла и расцвела робкой улыбкой. Всё наладится, она найдёт ключик к ребяткам!
А на следующий день, развалившись за партой, Наймушин вкрадчиво вопросил:
– Екатерина Леонидовна, а знаете, кто вы? Педофилка, и вас посадят за совращение несовершеннолетнего. Вы мне предлагали секс после уроков в пустом классе. Штаны на мне расстёгивали, целоваться лезли и всё такое. Ищенко и Ананьина свидетели, в щёлочку зырили.

Катя в переменку пошла к директору. Та не глядя, передвигая на столе какие-то бумаги, отчеканила: «Предупреждаю: что бы ни случилось, мы всегда будем на стороне ребёнка. Вы сами виноваты, что довели ситуацию до нештатной, развалили дисциплину. Ищите вектор ребёнка, ищите».

– Вот видишь, ещё ничего не произошло, а ты уже виновата. У директора одна задача – беречь свою задницу, чтобы не вылететь из кресла, – объясняла подружка. – Ты знаешь, сколько она получает? Раза в три больше тебя – к бухгалтерше не ходи. Не считая премиальных.

У подружки тоже были проблемы, хотя она преподавала в «нормальной» школе.

– Представляешь, пришло новое поколение шестилеток, которые не слышали про «Репку» и «Колобок»! Им дома никогда не читали сказок. Это городские Маугли, перекормленные чипсами и компьютером.

– А родители? – сама вся в тяжёлых мыслях, рассеянно спрашивала Катя.

– А папы и мамы понимают любовь исключительно как «горло перегрызу за своего детёныша». А воспитывает пускай школа, она за это деньги получает. Ага, классное руководство – сто рублей за одного ребёнка! На тебе, учитель, сто рублей в рыло, и ни в чём себе не отказывай. Отвечай за детские жизнь, здоровье, воспитывай гражданина и патриота… А чуть нажмёшь, этот, от горшка два вершка, из-за парты не видно, пищит: «Вы не имеете права, мне мама сказала». В вестибюле почтовый ящик висит, для кляуз на учителей и родителей. Павлики Морозовы, блин.

В конце года обе уволились – Катя и подружка. Катя – понятно из-за чего. А подружка сказала:
– Ни один муж не выдержит жену, которой нет дома весь день. Которой вообще мыслями не бывает дома. Которая прибегает взмыленная и до двенадцати ночи проверяет тетради и заполняет электронный журнал. Я не собираюсь пополнить ряды матерей-одиночек с учительской зарплатой в семнадцать тысяч рублей. Оно того не стоит.

И ушла продавать телефоны в салон связи.

Я хорошо знаю Катю и знаю, что ей будет неприятно… Что видела её в супермаркете, на корточках мывшую лотки из-под курятины. Ей как работнику с высшим образованием предлагали пройти курсы и стать администратором торгового зала. Но при словах «руководить коллективом» – Катя вздрагивает. Она сломлена духом, дай бог, если не навсегда.

Невидимая, я смотрю из-за стеллажей на маленькую худенькую девочку с торчащими под синей униформой лопатками. У неё длинная, как у гусёнка, шея, красные от холодной воды руки – как у гусёнка лапки… У неё самой дома по углам ещё сидят куклы и мягкие игрушки.

Как много в этой жизни поставлено с ног на голову. Здоровые мужики в камуфляже дубят зады у конторских пропускных вертушек. Охрана сидит везде, даже в налоговой, в пенсионном и ЖКУ. Вы слышали когда-нибудь, чтобы террористы захватили налоговую, пенсионный или ЖКУ? Да они сами захватят кого хочешь, почище террористов.

Вот таких бы громил в камуфляже усадить в «диких» классах со шпицрутенами, как сажали до революции за последние парты «дядек» для поддержания порядка.

Но на пожирание дитяткам (я ужасно зла из-за Кати, поэтому не церемонюсь в подборе слов) брошены вот такие худенькие тонкошеие девчонки. На пожирание дитяткам и дамам из проверяющих организаций. Требующим успеваемости, планов, отчётов и учётов, таблиц, программ и прочей макулатуры… Всё, всё поставлено с ног на голову.

Катя прошла курс психологической реабилитации. Но до сих пор, входя в любое помещение, на всякий случай с опаской смотрит вверх: не рухнет ли на голову тяжёлый рюкзак, грозя переломать шейные позвонки: «Тыдыщ!» Садясь обедать, рефлекторно проверяет ладошкой стул: не обмазан ли какой-нибудь дрянью? И полыхающие оттопыренные ушки никак не могут привыкнуть к человеческой речи и всё ещё поджаты в ожидании насмешек.

Катя оглядывается и облегчённо вздыхает: школьный ад позади. И, моя лоток и отжимая тряпку, впервые за последний год тихонько мурлычет песенку.

Нина МЕНЬШОВА
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №5, февраль 2019 года