СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Любовь, измена Девушкам из высшего общества…
Девушкам из высшего общества…
23.04.2012 00:00
Немедленно доложите генералу!

Немедленно доложите генералу!В курсантском строю мы казались совершенно одинаковыми. Но это был, так сказать, взгляд снаружи.







А вот изнутри… Изнутри мы были разные, и даже очень разные. Среди нас были холерики, сангвиники и меланхолики. Откровенных бездарей среди нас не было, но были лентяи и труженики. Были многосторонне одарённые и середнячки. Храбрецы, трусы и авантюристы среди нас тоже были. Причём были и авантюристы особого склада – ловцы профессорских дочерей.

В далёком, канувшем ныне в Лету, городе Ленинграде обитала особая каста девчонок. Выражаясь современным языком, это были курсантские фанатки. Отличительной чертой этих девиц, разных по росту, весу, интеллекту, темпераменту и социальной принадлежности, была страстная и порой совершенно неосознанная тяга к военным, а если точнее, то к курсантам и молодым офицерам. Выйти замуж за курсанта – конечная цель и смысл жизни любой ленинградской фанатки 70-х годов.

Цель оправдывала любые средства. Я знал юную особу, выучившую назубок расписания занятий и внутренний распорядок дня всех военных вузов, даты убытия на каникулы, практики и стажировки. И главное, девушка могла, вскочив среди ночи, доложить, в какое время, в каком училище или академии будут танцы, потому что на танцах выбрать и охмурить вожделенный объект в те времена было проще всего.

О фанатках сказ особый. А сейчас речь пойдёт о явлении, в корне противоположном: о ловцах профессорских дочерей и самих профессорских дочках.

Подобно девочкам-фанаткам, ловцы усердно добывали сведения: на каких кафедрах и у каких профессоров имеются дочки на выданье. Перспективные доценты тоже котировались, но чуть пониже. Тщательно изучались внешность, черты характера, привычки, род деятельности, место жительства и маршруты передвижения профессорских дочерей. Отдельно изучался рейтинг самих профессоров – потенциальных тестей: академики, лауреаты, заслуженные деятели науки или просто зауряд-преподы. Изучению подвергались также жилищные и материальные условия объектов. Впрочем, развитой социализм особым разнообразием ловцов не баловал: квартира, машина, дача да разве что поездки на зарубежные конгрессы.

У настоящих, истинных ловцов энергия, затрачиваемая на добычу информации, слежку, погоню, интриги, конспирацию и охмурение, отнимала столько жизненных сил, что на учёбу почти ничего не оставалось.

Дело, однако, того стоило. При успешном «торпедировании» объекта ловцу гарантировались как минимум возвращение на отцовскую кафедру и преподавательская стезя, а как максимум – профессорский титул и научная карьера.

Надо сказать, что многие профессора, коих судьба обделила сыновьями, сами активно присматривали среди курсантов достойных зятьёв-преемников. Найденные объекты не всегда сами являлись ловцами и при отсутствии чувств к потенциальным невестам нередко попадали в щекотливые ситуации. Страшна профессорская немилость, а уж месть – тем паче!

Выражаясь современным сленгом, в курсантские годы я был абсолютный «ботан». Вперемешку с лавиной прибывающих знаний в молодом неокрепшем мозгу клубились, как пороховой дым над редутами, поэтические образы и метафоры, феерически искрила любовь к Ленинграду и альма-матер, трепетали чувства верности традициям и исполнения предназначения.

Всё это, помноженное на неразделённую любовь и тоску по Прекрасной Незнакомке, в сумме давало такую гремучую смесь, что, приравняв её к тротилу, можно было повергнуть всех вместе взятых «курчатовых-оппенгеймеров» и, потрясая небывалой «бомбой», изменить ход истории.

А если без фантазий, то из юноши вполне можно было изготовить гения. Для этого требовалось всего лишь посадить меня в одиночную камеру, снабдив монашеским пайком и необходимыми книгами, а ещё циничным гуру, регулярно выдающим «прыщавому страдальцу» волшебный векторный пендель.

Во дни вышеописанных томлений судьба с ухмылкой на устах подбросила мне первую профессорскую дочь. Темноглазая статная Танечка не обмолвилась ни словом о своей родословной, когда я, обняв её талию, млел от вожделения в огне медленного танца и когда провожал её домой по заснеженным академическим кварталам.

В подъезде мне следовало бы подумать о том, что дом, в который мы только что вошли, – не совсем простой дом, что по утрам отсюда выходят с пузатыми кожаными портфелями признанные светила, а ещё выбегает на зарядку озорной старичок, портрет которого красуется во всех энциклопедиях планеты.

Да, да именно из этого подъезда он (знаменитый старичок) и выбегал! Но мне было не до этого, потому что Танечка, стоя на ступеньку выше, позволила расстегнуть её лисью шубку и погрузить лик мечтательного отрока в декольте… Оппенгеймер с Курчатовым недовольно заворочались в усыпальницах, время потекло вспять… И только выходя из подъезда сталинки, я обернулся и вздрогнул: это был тот самый знаменитый профессорский дом!

В Танечке мирно сосуществовали все задатки настоящей женщины. С закрытыми очами чувственно сопя в моих объятиях, она успела сообщить страстным шёпотом, что истекает срок подачи её курсовой работы по политической экономии и, если к понедельнику курсовик не ляжет на стол куратора, у Танечки возникнут крупные неприятности, вплоть до недопущения к сессии.

Такого положения дел истинный романтик-мушкетёр допустить, разумеется, не мог. Отказав себе во всём, я засел за пыльные фолианты академической библиотеки.

Тема курсовика была самой что ни на есть девичьей: «Влияние милитаризации экономики на степень эксплуатации рабочего класса США»!
Суть моего многостраничного исследования сводилась к тому, что чем глубже запускает Пентагон свои омерзительные щупальца в процесс производства, тем больше пота катится по спине американского труженика, тем больше страдает обездоленный буржуазный пролетарий и тем ближе кровавый закат ненавистного империализма.

В синих сумерках под перезвон апрельской капели я нёс спасительную выстраданную папку в заветный профессорский дом. И не просто нёс. В тот вечер я был официально приглашён на ужин!

– Володенька? – приветствовала меня миловидная дама в красивом бархатном халате. – Заходите, заходите, милый Володенька! Мы о вас наслышаны. А Танечки, извините, дома нет, Танечка в театре… Позвольте вашу шинель…

Пока я потрясённо пытался переварить услышанное, моя чёрная шинель с четырьмя курсантскими галочками повисла на вешалке в соседстве с серо-голубой шинелью генерал-майора медицинской службы.

– Элла! – строго сказал возникший в прихожей коренастый моложавый мужчина. – Элла, организуй нам с Владимиром перекусить в моём кабинете. Нам необходимо пообщаться… А папочку, молодой человек, дайте сюда.

Как-то так, между прочим и совершенно незаметно, профессор отсканировал меня насквозь, вширь и вглубь, влево и вправо, вдоль и поперёк, а ведь мы всего лишь ужинали, выпили по рюмке коньяка и чаёвничали за шахматной доской. Так же, между прочим и совершенно незаметно, профессор успел ознакомиться и с моим трудом о кровавом закате мирового империализма.

– Реферат неплох, – подытожил генерал. – И, главное, не содран тупо с первоисточников. Автор владеет методологией и имеет склонность к научной работе. Пожелание автору – проявлять больше творческого мышления в выводах и…
– Но позвольте! – попытался сказать я.
– Не позволю! – твёрдо сказал профессор. – Послушайте сначала меня! Вы, Владимир, одарённый, творческий мыслящий человек. При должном усердии и точном приложении усилий вас ожидает блестящее будущее. Но самое главное – моя Татьяна совершенно вас не достойна! Согласитесь, надо иметь определённое мужество, давая характеристику своей дочери малознакомому человеку, но… Моя дочь по складу чувств и ума является сплавом абсолютной бабы с абсолютной дурой… И если, не дай бог, вы станете её мужем, вас ожидают разочарования, в преодолении которых я вряд ли смогу вам помочь.

Уже подталкивая меня на выход, генерал еле слышно произнёс: «И не повторяйте моих ранних гендерных заблуждений».

– Как?! Уже уходите?! – закудахтала выскочившая в прихожую генеральша. – Вячеслав! Что случилось? Танечка скоро придёт! И я уже накрыла стол в гостиной… Владимир наверняка голоден!
– Владимир сыт, Элла! И уверяю тебя, сыт по горло. К тому же Владимир спешит.
– Так точно, сыт! – подтвердил я и, пожав генеральскую руку, вывалился в пропахший портфельным духом профессорский подъезд.

Больше рефератов девушкам я не писал никогда.

…Спустя много лет в известной академической клинике я встретился с мужем «той самой Татьяны».

Профессор М., в юности успешный ловец элитных дочерей, сидел за столом, водрузив распухшую, вывихнутую в коленном суставе ногу на соседний стул. Настенные часы показывали двадцать два часа. Профессор был пьян, но идти домой к своей «абсолютной дуро-бабе» не торопился.

Вторая стыковка с элитной девушкой случилась у меня на пятом курсе. Красивая и вздорная дочь начальника факультета генерала С. визгливым фальцетом требовала у отца посадить меня на гауптвахту. Клянусь, если бы в её силах было меня расстрелять, девушка сделала бы это собственноручно.

Она была не то чтобы наглой, но уж точно ветрено-бесцеремонной: этаким юным вихрем врывалась на КПП, оттолкнув оторопевшего дневального, таранила стальную вертушку, врывалась на заповедную территорию и возносилась по лестнице на четвёртый этаж в кабинет отца.

Спустя две минуты на КПП звонил генерал и грозно осведомлялся, почему на факультете находятся посторонние лица. Вслед за этим весь наряд, включая отдыхающую смену, безжалостно снимался.

Я не то чтобы был решительным парнем, просто я не хотел, чтобы меня сняли, выпороли и потом снова поставили на КПП пять раз подряд «сутки через сутки». А потому я успел нажать на педаль прежде, чем она, оттолкнув дневального-первокурсника, врезалась в турникет.
От удара дерзкая дева споткнулась и восхитительно повисла на разделительном поручне попой кверху. Подоспевший дневальный подхватил нарушительницу за шиворот.

– Вы!!! – с ненавистью заорала она. – Вы, товарищ курсант! Как ваша фамилия? Вы здесь уже не учитесь! Немедленно доложите генералу!
Я тут же набрал телефон начальника факультета и взволнованно сообщил, что при попытке проникновения на территорию задержана неизвестная личность, утверждающая, что она является…

– Понятно! – произнёс генерал на том конце провода. – Товарищ дежурный, передайте трубку «неустановленной личности».
– Папа! – истошно завопила девушка. – Папа! Я требую, чтобы ты немедленно спустился сюда и во всём разобрался. На каком основании и почему…

Очевидно, генерал не пожелал дослушать дочь, потому что девушка зло ткнула мне трубкой в грудь.

– Товарищ дежурный! – торжественно провозгласил генерал. – У меня есть сомнения в том, что данная личность действительно является моей дочерью. Приказываю запереть её в комнате посетителей и содержать там до моих особых распоряжений! Приказ вам понятен? Выполняйте!

Боже мой, как же она кричала, когда могучий первокурсник, между прочим профессорский сынок, с ухмылкой тащил её под арест!
О, как же яростно она колотила в дверь ногами! Потом по комнате стали летать какие-то предметы, судя по звуку, это был сначала графин с водой, потом стаканы, стулья, потом, кажется, пролетел стол, и наступила тишина…

А через час в наступающих весенних сумерках на КПП спустился уходящий домой генерал.
– Открывай, – устало и без пафоса кивнул начальник факультета на запертую дверь.

Я думал, что она снова будет орать, но она молчала.

Едва скрывая улыбку, генерал со значением пожал руку сначала мне, а потом – моему дневальному.

– Благодарю за службу! – произнёс он, а прежде чем закрылась дверь КПП, мы услышали: – Стоимость разгрома этой комнаты, мадам, я вычту из вашего стройотрядовского заработка.

…Пожимая мне руку на выпускном банкете, начфака наклонился поближе и произнёс: «Между прочим, лейтенант, вы нравитесь одной неисправимой авантюристке».

На флот я убыл, насвистывая песенку замечательного гусара и поэта Дениса Давыдова:

Мы несём едино бремя.
Только жребий наш иной:
Вы оставлены на племя.
Я назначен на убой!..


Очевидно, испокон веков в государстве Российском всё так и было.

И в последний раз возникла в моей судьбе профессорская дочь, когда в звании майора я прибыл в академию на курсы усовершенствования. Тогда, попивая из горлышка бутылки шампанское, мы с приятелем всю ночь горланили классические арии в подъезде девчонки, которая нас продинамила. Назавтра оказалось, что эта девчонка – дочь начальника кафедры, у которого я стажируюсь.

От дальнейшего и более тесного общения с «девушками из высшего общества» меня старательно оберегал мой ангел-хранитель.

Дело, думаю, обстояло так. Мой ангел – вальяжный, полноватый, ироничный мужчина средних лет с винными пятнами и бутербродными оттисками на лацканах домашнего халата, отстреливал этих девушек из клейстерной трубочки пластилиновыми шариками или горохом. Отстреливал на дальних подступах к моей судьбе, иронически улыбаясь и приговаривая: «В самом деле, Вовка, а на хрена они нам нужны?»

Владимир ГУД,
Санкт-Петербург