Игнатьев приехал в деревню в начале марта чисто с проверкой – глянуть, как и что. На месте ли вообще дом. Не растащено ли и не порушено ли добро, накопленное праведными трудами. Как там хозяйство, колосятся ли озимые…

В деревне к этому времени в живых осталось два человека – баба Шура да баба Нюра. Они вряд ли могли начудить; но ведь времена-то какие. Всегда можно ожидать набега залётных кочевников.

С автобуса ему идти полчаса. Солнце, хороший морозец… Ещё издали увидел два печных дымка над деревней. Значит, старухи действительно пока живы.

Ночевать он не собирался, планировал вечером на последнем автобусе уехать домой.

Дорогу, конечно же, никто и не думал чистить. До поворота в соседнюю, более-менее обитаемую, деревню он шёл по автомобильной колее, а дальше стало сложно. Но ничего, пробился кое-как.

К счастью, с его озимыми всё оказалось в порядке. Они крепко спали под метровым слоем снега, им там было не жарко и не холодно, а просто очень хорошо. Кочевники сюда явно не дошли.

Для начала Игнатьев пролез через метровые сугробы к сараю, минут через двадцать сумел открыть дверь, предварительно отогрев микроскопической газовой горелкой заледеневший висячий замок и отбросив ногами с крыльца полтонны снега и льда. В сарае он добыл лопату и пошёл, пошёл чистить снег с тропинок…

Часа через полтора его участок стал относительно проходимым. Открыл дом. Там всё было точно так же, как и осенью. Только в ведре-ловушке вмёрзшие в лёд скучали десять или пятнадцать мышей.

Напихал в буржуйку сухой щепы и разжёг её всё той же маленькой газовой горелкой, что висела у него на связке ключей в виде брелока. Удобная штука, полезная. Пламя разгоралось нехотя, но очень скоро потребовало себе для прокорма более существенных дров. Они были уже наготове. И очень скоро из печки в комнату пошёл не только дым, но и настоящее тепло. А вскоре и дым исчез.

Радио включать не хотелось. Сущеглупые, полуграмотные музыкальные диджеи да новости политики, от которых давно тошнит, – это всё, что оно могло предложить. Суеты и маеты Игнатьеву хватало и в городе.
Нет, на фиг, будем слушать тишину…

Он присел отдохнуть возле окна, сбросив фуфайку. Солнце сквозь стеклопакет жарило уже по-настоящему калорийно; да, это тебе не январь, тут оглянуться не успеешь, как сугробы сдуются и попрёт трава, только коси. А там и картошку сажать.

Впрочем, особой необходимости в картошке не было. Игнатьев жил один, и того, что он зарабатывал, ему вполне хватало на всё; картошкой же он занимался лишь по привычке, усвоенной с детства. Если весной не полопатить и не поломать спину на посадке, то вроде как год прошёл зря, неправильно.

Конечно, его деревенский дом требовал женских рук, женского участия. Хоть чтобы посадить здесь цветы и не давать хозяину слишком много вольностей по выходным. Вот с этим как раз были проблемы.

За свою сорокалетнюю жизнь он сходился с разными женщинами, но почему-то неизменно расставался с ними. Вернее, чаще всего они расставались с ним, да это неважно, общий итог ясен. Уже давненько батя, царствие небесное, предупреждал: «Тридцать лет – бабы нет и не будет!» Прав оказался, как в воду глядел.

– Это потому, батя, что я ещё не встретил ту самую, единственную! – отвечал он, помнится.
– Гляди не припозднись.

И чего им, бабам, не хватало в нём? Чего ему не хватало в них?.. Вроде люди не дураки, видят, с кем имеют дело. Хотят только хорошего. А потом всё идёт вкривь да вкось.

Но он, кстати, действительно верил, что однажды всё-таки встретит свою женщину.

На самом-то деле он её встречал. Несколько раз. Но каждый раз упускал.

Так, наверное, у каждого бывает. Идёшь в толпе, в людском потоке, и вдруг замечаешь плывущие навстречу глаза, скользящий по тебе случайный взгляд. Со страхом душевным понимаешь: вот! Вот оно! Ошибки быть не может, эти глаза не врут! В них есть всё, что тебе нужно, в них отражаешься и ты сам, полностью и без остатка. Ты уже существуешь в этих глазах, там уже ясно прочитывается твоё счастливое будущее…

И безвольно проходишь мимо на подгибающихся ватных ногах. Потому что как же это – что теперь делать, остановиться, схватить за руку, девушка, как вас зовут, а пойдёмте вечером гулять по набережной?.. Бред, невозможно. И вот уже всё ушло, а ты остался один и только ругаешь себя последними словами. Опять упустил ту редчайшую возможность, что предоставляется тебе кем-то свыше раз в десять лет. Упустил. Теперь жди снова. Верь и надейся, что Господь Бог не забудет про тебя, чудака.

Вздохнув, Игнатьев накинул фуфайку. Ладно, с его домом всё в порядке, теперь надо бы к старухам сходить, может, им помощь требуется. Тот же самый снег расчистить. Без них-то деревня совсем неживая будет, можно в утиль списывать…

Работа ему нашлась и у бабы Шуры, и у бабы Нюры. Одной расколол полтора десятка сухих чурбаков, а другой наполнил водой из колодца двухсотлитровую бочку в доме.

– Теперь весна идёт, я буду ездить чаще. Если что надо – говорите.
– Спасибо, Игорёк! Дай тебе бог здоровья и жену хорошую, – сказала на прощание баба Шура.
– Да где её взять-то, хорошую? – шутливо ответил он.
– У Бога проси. Ему для нас ничего не жалко.
– Ладно, попробую…

Вернулся к себе. Там было уже совсем тепло. Он прилёг на диван немного отдохнуть. Возле разогретой буржуйки было так хорошо…

Одна из последних его женщин, перед тем как расстаться, сказала ему:
– Обыкновенный ты какой-то. Не выдающийся. Простой, как две копейки. Нет в тебе ничего особенного… Тебя же любой дурак обмануть может, и ты его за это ещё благодарить будешь.
– А разве все должны быть особенными? – спросил он. – Из кого тогда будет состоять весь остальной мир?

Она только усмехнулась и покачала головой. Не договорились…

Игнатьев вскинулся, глянул на часы – батюшки, проспал два часа, на автобус-то совсем опоздал! Если только всё побросать и бегом до остановки. А не то придётся добираться в город на попутках.

Бежал по промёрзшему заснеженному полю и понимал: нет, безнадёжно. Не успеть. Минут на семь уже… Если только автобус где-нибудь случайно задержится или застрянет… Но рассчитывать на это без толку. В таких случаях всё бывает как раз наоборот.

Далеко впереди показалась трасса, по которой ползли малюсенькие машинки. Дорога к остановке здесь шла уверенно вверх, что не добавляло ему скорости. Вроде бы уж и не далеко. Километра полтора. Обидно, если автобус помашет ему хвостом и уйдёт из-под самого носа.

Тут ещё встречный ветер ударил, и началась пурга, жёсткая и колючая. Игнатьев надвинул шапку на самые глаза и шёл вперёд вслепую. Сил бежать больше не было.

«Ух, весна-красна! Заметёт сейчас по самую макушку! Эх, помог бы кто! Да кто здесь поможет? Все сидят по домам и… Нет в округе никого, кроме Бога одного».

– Вот у Него и проси помощи, – сказал батя.
– Проси, Ему не жалко! – подтвердила баба Шура.

И верно. Что ещё остаётся?

– Господи, помоги мне, пожалуйста, – прошелестел Игнатьев обмёрзшими губами. Он не помнил, чтобы ему когда-либо в жизни приходилось обращаться с подобной просьбой. Он не делал этого даже в самые трудные и беспросветные времена. А тут какой-то пустяковый повод.

Но, может быть, время теперь настало другое…

Ничего не случилось. Он продолжал двигаться вперёд. Стоять на месте не было смысла.

Вдруг сзади послышался рокот мотора, и, оглянувшись, Игнатьев увидел шедший по его следу снегоход, на котором сидел мужик в огромном тёплом тулупе.

Снегоход нырнул чуть в сторону и остановился возле Игнатьева.

– Садись, брат, – просто сказал мужик.

Игнатьев влез на сиденье позади него, вцепился руками в тулуп, и они полетели. Игорю пришлось упереться головой в спину мужику, чтобы не сдуло шапку.

Через минуту снегоход затормозил, Игнатьев слез с него и сказал:
– Спасибо, брат.

Мужик махнул рукой и поехал себе дальше.

Игнатьев повернулся к дороге. Как раз подваливший автобус, притормозив, открывал дверь, Игорь шагнул в салон, и автобус, так и не остановившись полностью, вновь набрал скорость и помчался по трассе. Свободное место в салоне было одно-единственное. Тёплое, возле печки. Он сел и полез в карман за деньгами, потому что кондукторша уже шла к нему.

Пересчитывал мелочь в ладони и думал о том, как всё удачно вышло. Обычно с ним такого не бывало. Невезучий он был, в общем-то, человек… Неужели это потому, что попросил о помощи?

Протянул деньги кондукторше.

– Без сдачи? Спасибо, – сказала она.

Игнатьев посмотрел ей в лицо. Это была обыкновенная женщина лет тридцати, но вот глаза…

– Да, – сказал он. – Всё точно.

Глаза у неё были те самые. Он увидел себя в их тёмной глубине и пропал там. Мелочь просыпалась из его руки.

– Я подберу, – сказала женщина, и вдвоём они собрали монеты с пола. Женщина вернулась на своё место, Игнатьев уселся на своё.

Вот оно. Вот оно. Последний шанс… Надо что-то делать.

На своей остановке он не вышел. Поехал дальше. До конечной.