У бабушки была двоюродная сестра, тётя Нюра. Детей они с мужем не родили – похоже, тётя Нюра застудилась в тяжёлые военные годы. Супруги жили на первом этаже двухэтажного дома послевоенной постройки. Родня говорила, что тётя Нюра прижимистая, жадная, неприветливая, соседи её побаиваются. Ещё рассказывали, будто она хранит в погребе заплесневелые от времени пачки денег, а в серванте прячет полную шкатулку золотых украшений.

Но мама, наоборот, рассказывала, что тётя Нюра её любила, постоянно зазывала в гости и на танцы всегда отпускала: иди, гуляй, пока молодая. Да и я по детским воспоминаниям ничего плохого о маминой тётке сказать не могу. Помню, что для меня в её серванте всегда стоял шоколадный зайчик в разноцветной обёртке из фольги.
Тётя Нюра умерла в конце 1980-х, мне было 19 лет. Это случилось очень быстро: тётю прихватило, увезли в больницу – и всё. Её муж после похорон никого из родственников в квартиру особо не пускал. Он пережил жену всего на месяц.

Утром после вторых похорон собралась родня, стали разбирать вещи – квартира переходила государству. Не знаю, нашли ли родичи пресловутые заплесневелые деньги, но вот шкатулку с золотыми украшениями точно не нашли, хотя знали: она была. Повздыхали-погоревали, решили, что соседка стащила – она к тёти-Нюриному мужу в последний месяц его жизни часто заходила, помогала по хозяйству.

Вдруг в самый разгар является та самая соседка! Бледная как смерть, руки трясутся. Отдаёт родственникам шкатулку с золотом и говорит дрожащим голосом: «Заберите её поскорее, глаза бы мои не видели эту шкатулку! Всё до последней побрякушки на месте».

И она рассказала, что перед самой смертью деда действительно потихоньку прибрала шкатулку. Сама для себя так решила: возьму Нюркино золото как плату за помощь.

Вечером в день похорон деда соседка возвращалась домой, на улице уже стемнело. Внезапно над крыльцом подъезда погас фонарь. И видит воровка – на крыльце стоит тётя Нюра как живая, лицо хмурое, рука в бок, лишь пальцем грозит. Соседка зажмурилась от страха, открыла глаза, а крыльцо уже пустое. Проскочила в свою квартиру в полуобморочном состоянии и до утра не могла заснуть – так перепугалась. Всё ждала, когда придут родные покойной, чтобы отдать им злополучную шкатулку.

Мамина родня тоже оказалась не очень-то щедрой. Не знаю, как они разделили тёти-Нюрины украшения и сколько вообще было золота в той шкатулке, но когда мама приехала в гости к бабушке, та достала старинное кольцо с аметистом и вручила маме со словами: «Нюра перед смертью несколько раз мне напомнила – берите всё, что хотите, но кольцо с аметистом только Людмиле. Так что забирай кольцо, а то я Нюрку знаю, она и ко мне придёт пальцем грозить».

На мой взгляд, в том подарке не было ничего особенного, кольцо как кольцо. Крупное, больше похожее на перстень. Толстая литая оправа с простой нарезкой от камня вниз, сам аметист овальный, сантиметра два в длину, прозрачный, очень чистый, какого-то нежного цвета. Но я в камнях и кольцах не очень разбираюсь. Аметисты уважаю, правда, только маленькие и в серебре.

Мама любила это кольцо. Говорила, оно ей «картинки» показывает в сложных ситуациях и предсказывает, что произойдёт. Когда у меня родилась дочь, маме кольцо заранее показало, что роды пройдут благополучно. Переживая за меня, мама увидела в кольце женщину с новорождённым ребёночком на руках, и та специально повернула малыша так, чтобы стало ясно – девочка. Когда я сказала, что назвала дочь Анной, мама ответила: она знала, какое имя я дам ребёнку.

Незадолго до смерти мамочка распорядилась: «Будешь разбирать мою шкатулку – бери что хочешь, только кольцо с аметистом отдай дочери. Пусть кольцо Анны попадёт к Анне».

Мама умерла внезапно, ей всего-то шёл 62-й год. Соседка видела, как она вернулась из магазина, а через полчаса папа ей позвонил с работы и забеспокоился – не берёт трубку. Примчался домой, а мама лежит на полу ванной. Только успела переодеться в домашний плюшевый костюмчик – и сердце остановилось.

Самое странное, что буквально за пару месяцев до смерти, перед Новым годом, мама пару раз мне звонила. Эти звонки испугали меня не на шутку; хорошо помню, что голос у неё был какой-то расплывчатый, будто пьяный. «Маришка, – сказала мама, – я скоро умру». На этом разговор оборвался. Я перезванивала несколько раз, но телефон не отвечал. Потом, когда всё же дозвонилась, мама сообщила, что у неё всё в порядке, и папа тоже это подтвердил.

Второй звонок был за пару недель до её смерти. Такой же расплывчатый голос в трубке, и снова я услышала: «Маришка, скоро мне умирать, позаботься о папе и сестре». И снова связь прервалась. И опять мама с папой меня успокоили, сказали: у них всё хорошо. Меня же эти странные звонки настолько напугали, что я рассказала о них только мужу, другим – лишь после маминой смерти.

Мы экстренно выехали на похороны. Ехать пришлось за тысячи километров, на Западную Украину, молились: лишь бы успеть. Но нам словно ангелы помогали, а может, мама с того света. Билеты на самолёт купили последние, их оказалось ровно три штуки – мне, дочери и тёте, маминой сестре. Еле успели! На следующий день после похорон папа отдал моей дочери кольцо с аметистом.

Сестра моя не поехала. Она находилась на сносях, беременность протекала тяжело, да и четвёртого билета для неё не нашлось бы.

А через три недели после похорон мама пришла ко мне во сне и строго наказала: «Позаботься о сестре!» Я проснулась и сразу же позвонила сестрёнке. Оказалось, её состояние резко ухудшилось, появились некоторые опасения насчёт жизни ребёнка, хотя обследование было намечено только через день. И я криком заставила сестру немедленно ехать в роддом.

Там её осмотрели и из-за угрозы внутриутробной гибели плода сразу же назначили экстренное кесарево сечение. Ещё часов шесть – и мальчишку не спасли бы.

Через полтора года, в конце августа 2013-го, я приехала к папе в гости. Немного отдохнула, а потом отправилась на кладбище. Хотела побыть там одна, поговорить с мамой наедине. Купила две розы нежного сиреневого оттенка, как тот аметист в её кольце, их у продавщицы всего-то две штуки и оказалось.

Сидела на скамеечке у могилки, рассказывала обо всём, и мне казалось, что мамины глаза на памятнике меняются. Может, просто изображение расплывалось от моих слёз. И вдруг мне на лицо, на плечи стали падать капли. А небо чистое, ярко-синее, вокруг – ни деревца. Я подняла голову и прямо над собой увидела малюсенькое, прозрачное, тающее в синеве белое облачко. Словно мама слышала меня и говорила, как раньше: «Маришка, ты у меня умница, ты справишься».

Через несколько дней мы приехали на кладбище вместе с папой. Удивительно, но розы на граните лежали свежие, будто я только что их положила.

Кольцо с аметистом живёт у дочери и пока никак себя не проявляет. Из странностей я заметила только одно: оно пришлось дочке точь-в-точь впору, словно пальцы у хозяек были одинаковыми. Может, время для кольца ещё не пришло? А может, всё это мистика.

Мамина фотография стоит в моей комнате на полке, иногда я с ней разговариваю. От таких бесед на душе становится легче и теплее.

Какое-то время назад мама снова приснилась, ругала меня за что-то. Утром обнаружила, что её снимок повёрнут к стене. Хотя, может быть, это кошки снова забирались на полку. Да и я со своими проблемами совсем забыла, что пришла очередная годовщина. Поправила фотографию, заказала в церкви для мамы помин.

А история о кольце с аметистом пусть останется здесь.