Немного о себе. Состою во втором браке. С первым супругом мы прожили всего два года, развелись из-за того, что начал принимать наркотики. Два года назад он умер. Так вот, меня тревожит поведение нашей с ним дочери.

Елизавете – 19. Мой нынешний супруг воспитывает её с четырёхлетнего возраста. Родного папу дочь не помнит, после нашего развода тот с ней не общался.

Проблемы с дочерью начались с 12 лет. Сначала это выражалось в её постоянном вранье – по поводу учёбы, прогулов, несделанных уроков. В итоге из твёрдых «ударниц» Лиза съехала на тройки.

Дальше ещё хуже. Примерно в 15-летнем возрасте дочка рассталась с прежней компанией одноклассников и друзей и начала общаться с неформальной молодёжью нашего города. У Елизаветы появились первые татуировки и пирсинг. На наши запреты она никак не реагировала, попытки мужа повлиять на ситуацию вообще воспринимала очень агрессивно, заявляла, что он ей не отец.

Я не ханжа и была готова смириться с неформальным видом дочери, но это оказалось лишь внешним проявлением её новой жизни. Елизавета приходила домой пьяной, часто в невменяемом состоянии. А когда мы её за это ругали, вообще стала надолго пропадать из дома, ночевала неизвестно где. Мы с мужем разыскивали Лизу по всему городу – и на своей машине, и с помощью полиции.

Однажды, когда дочка в очередной раз «зависла» у друзей на несколько дней, её даже объявили в федеральный розыск.

Мы поняли, что оставлять Елизавету дома одну больше нельзя. Каждый раз, когда позволяли ей это делать, у нас собирались компании случайных людей, а квартира превращалась в так называемую «вписку». Наше жилище просто громили. Кроме того, у нас пропала большая сумма денег.

Нас вымотал этот постоянный кошмар. Сначала дочь говорила: мол, всё поняла и одумалась, но потом вдруг заявляла, что как только ей исполнится 18, она намерена съехать от нас. Вот её слова: «Вы – серые мыши. Так скучно, как вы, я жить не собираюсь».

Когда я была беременна второй дочкой, за четыре дня до родов нам с мужем снова пришлось искать Лизу по всему городу буквально с собаками. Даже в том состоянии, в котором я тогда находилась, старшая дочь меня не пожалела.

Какая на данный момент ситуация. После десятого класса Лиза отказалась учиться в школе. Мы устроили её за плату в колледж, но на втором курсе дочь отчислили за неуспеваемость.  Елизавета поступила в другой колледж, но на занятия практически не ходит. Работать тоже не желает.

За умершего отца Лиза получает пенсию по потере кормильца. Полгода назад мы купили ей малогабаритную квартирку в нашем районе, сейчас она живёт там. Дома у дочери страшная грязь. Периодически там происходят пьянки-гулянки, собираются какие-то мутные компании. Пенсионные деньги Лиза может легко промотать всего за день.

Сейчас я снабжаю её продуктами и всем необходимым, но больше так жить не могу – устала. Ничто меня не радует. Чувствую вину за то, что отселила дочь, однако дальше жить с ней было просто невозможно. Год назад из-за выкрутасов Елизаветы муж перенёс инфаркт, и это в 38 лет. Супруга я люблю, ценю и очень боюсь потерять. А также боюсь, что младшая дочка останется без отца.

Лиза прекрасно видит, как я переживаю. Говорит, что хочет снова жить вместе с нами. Однако ни учиться, ни работать, ни менять своё поведение дочь не собирается.

Я хотела бы ещё сказать, что первый муж, отец Лизы, вёл себя очень похожим образом, нигде подолгу не работал, любил развесёлую жизнь. У меня возник вопрос: не обусловлено ли поведение дочери генетически? Или же это какие-нибудь мои недоработки в воспитании?

Правильно ли мы поступили, отселив Елизавету? И что нам можно предпринять в сложившейся ситуации?



Уважаемая Ольга, скорее всего, мой ответ вас огорчит. Ваше письмо – это развёрнутое обвинение в адрес дочери. Возможно, Елизавета – первый подросток, с которым вы сталкиваетесь в жизни, но неужели полагаете, будто есть подростки, которые не врут, не делают пирсинг и татуировки, не имеют эпизодов алкогольного опьянения, не приглашают в гости подозрительных друзей и поддерживают в своей комнате идеальную чистоту, дабы нравиться маме?

Если такие подростки и существуют, то, подозреваю, их душевное состояние ещё хуже, чем у вашей дочери.

Вы даже инфаркт мужа инкриминируете Елизавете. Не слишком ли? Пропали большие деньги, вы это связываете с друзьями дочери, хотя кто украл – точно не знаете. Может, это всё-таки вы с мужем ответственны за судьбу исчезнувшей суммы? Бывает, и хорошие знакомые, и партнёры по бизнесу крадут друг у друга деньги. Вроде приличные с виду люди, а тут такой соблазн…

Давайте посмотрим, насколько вы строги к себе. Чувствуете вину, что отселили дочь, но жить вместе с ней для вас невыносимо. Ольга, вы милосердны к себе. Даже в том, что выбрали отца-наркомана и развелись спустя два года, виноват только усопший муж.

Ольга, помогать человеку, который не предъявляет к себе никаких претензий, очень сложно. Можно посочувствовать ребёнку такого человека.

Нет, ваша дочь не наследовала генов наркомании отца, поскольку таких попросту не существует. Для любого человека родной папа – это отец, каким бы он ни был. А Елизавета об отце знает только то, что он был наркоманом и «кормит» дочь пенсией после смерти.

Вот ваши методы решения проблемы: запреты, ругань, заявления в полицию, отселение в другую квартиру. Я не помню человека, которому бы это помогло. Задам важный вопрос: какой результат вас удовлетворил бы? Хотите, чтобы дочь не мешала вам жить? Дети всегда выполняют родительские запросы, только, к сожалению, часто с непоправимым итогом. Вы ничего не говорите о душевной жизни дочери. Увы, вас беспокоит только внешняя сторона дела.

Ольга, для решения тяжёлой проблемы вы выбрали форму, в которой вам по определению нельзя помочь.

Ко мне часто приходят семьи, где отношения приняли крайне деструктивный характер. В первую очередь всегда жалко детей. Но за 27 лет практики я не видела «плохого» ребёнка, то есть несовершеннолетнего, который вёл себя плохо со мной, если я создавала ему хорошие условия для сотрудничества. Мне не встречался ребёнок, который отказывался сотрудничать, если видел искреннее желание понять его. Хотя на такого ребёнка родители могут активно жаловаться. Из всего этого психологи делают вывод: «Собака бывает кусачей только от жизни собачей».

Я сочувствую и помогаю исключительно тем матерям и отцам, которые, сознавая ответственность за сложившуюся критическую ситуацию в семье, ищут помощи с вопросом «Что я как родитель сделал не так? Почему жизнь семьи стала адом?». Я не работаю с родителями, когда они просят ответить на вопрос «Как нам починить ребёнка?». Или почище: «Исправьте нам ребёнка, он слишком плохой для нас».

Подобные вопросы нужно задавать педагогам, это они занимаются исправлением детей. Я же психотерапевт, моя задача – помогать родителям, которые хотят так изменить свою жизнь, чтобы ребёнок не убегал из дома, не глушил душевную боль алкоголем.

В семьях, с которыми я соглашалась работать, подростки, которые как от чумы бежали от матерей и соглашались жить где угодно, только не дома, – через некоторое время вдруг становились домоседами, гулять не выгонишь. Ждут маму из командировки со слезами на глазах. Но для такого результата прежде всего необходима ответственность. Вам кажется, что поведение Елизаветы безответственно? А мне кажется, она в этом похожа на вас.

Ольга, советую вам не терять времени и вместе с мужем отправиться на очную консультацию к семейному психологу с перспективой длительной семейной психотерапии. Чем тяжелее ситуация, тем более длительный срок терапии потребуется. Желаю вам решимости помочь дочери и себе.