– Иван, на телеканале НТВ с большим успехом прошёл сериал «Ростов», в котором у вас весьма экстравагантная роль. Расскажите о вашем герое и о том, как проходили съёмки.
– Я этот проект даже работой назвать не могу – это было удовольствие. И сценарий мне понравился: он прекрасный, к тому же основан на реальных событиях. Я, правда, сыграл злодея – бандита по кличке Котелок, которую он получил за страсть к соответствующему головному убору и модным нарядам. Моей жене, когда смотрели сериал, я так и сказал: «Смотри, какой красавец!»

– А вам хотелось бы сыграть положительного героя?
– Куда там! Видно, не сыграть мне уже принца из «Спящей красавицы», не поцеловать её в сладкие уста! (Смеётся.)

– Что-нибудь от себя добавили в образ Котелка?
– Я подсказал, что можно использовать песни, которые я знал ещё пятилетним мальчишкой. Хулиганские песни, их три. «Когда я был мальчишкой, носил я брюки клёш» – это первая. Вторая – «Одесса-мама», а третья – «Раз в Ростове-на-Дону я опять попал тюрьму – базары, блин, базары, блин, базары…». И хотя моё детство – это семидесятые годы, песни соответствуют фильму, они звучат в картине.

– У Котелка на самом деле очень модные наряды. Расскажите, пожалуйста: как с вами работали костюмеры?
– У нас так: если всё хорошо получилось – значит, этим занимались энтузиасты. А фанатиков в кино, слава богу, хватает. По ночам девчонки-костюмеры шили костюмы, а потом гримёры часами делали грим. В общем, сердечно все к общему делу относились.

– Почему ваш фильм»Иерей-сан» о японском священнике так и не вышел на экраны?
– Кино – сложный мир и сложная организация. Продюсер Любовь Калинская сделала всё что могла. Но она окружила себя системой взаимокредитований и утопила, по сути дела, собственное здоровье: у неё была тяжёлая операция. И потом, даже если бы этого не случилось, я не имею права предъявлять претензии человеку, который в такой экстремальной ситуации взялся за подобную картину. Фильм есть, и слава богу! Мы его можем смотреть сколько угодно. У нас телевизионных каналов сейчас больше, чем мы фильмов снимаем. Если пультом по всем каналам щёлкать – палец отнимется. Как-то раз ко мне пришёл человек, предложил малый пакет для кабельного ТВ. Я спросил: «А сколько там каналов?» Я ведь люблю просветительские, и дети у меня проказники, им тоже что-нибудь надо, и чтобы онлайн кино шло, чтобы не искать. Агент спрашивает: «Тысячи хватит?» – «Да, тысячи хватит!» И я их ещё ни разу до конца не долистал! Вот и получается, что фильмов у нас меньше, чем каналов. Поэтому «Иерей-сан» обязательно люди посмотрят. И оценят, что хорошо, что плохо.

– А что вам дала работа над этой картиной? Вы же были и сценаристом.
– Я благодарен этому фильму за то, что он свёл меня с дивным человеком – актёром Кэри-Хироюки Тагавой. И у него в России случился религиозный катарсис. Он же всегда играл самых зловещих злодеев. В «Смертельной битве», например, – какого-то колдуна, который забирает души погибших бойцов.



– Ну да, зрители его знают в основном по отрицательным ролям.
– Я после выхода фильма поехал в Псково-Печерский монастырь к своему другу монаху. И там встретил пару – молодого человека с девушкой. И вот он мне говорит: «Вы у меня украли детство!» Спрашиваю: «Как?» «Вы покрестили злодея из моего самого любимого фильма! И теперь – где тьма? Ведь тени создают объём. А тьмы больше нет!» А я ведь кого поймал, того и покрестил…

– Кэри Тагава не был крещён?
– У него история сложная на самом деле. Он дядька-то хороший. Родился на Гавайях, папа японец, мама американка. Но японское проявилось ярче. И он всегда себя считал – и хотел, чтобы другие считали, – японцем. Видимо, кое-что претерпел, когда ещё был школьником, когда над ним насмехались. Переехал с родителями в Америку и там добился значительных успехов в карате. Ездил с первой сборной Америки в Японию на соревнования. Он вообще упёртый дядька. У него фактура странная, злодейская, поэтому его так и использовали в качестве отрицательного героя. Он снимался, а сам мечтал о чём-то большом. И очень хотел душой вернуться в Японию. Через карате как-то не удалось…

– И тут вы предложили ему роль священника-японца.
– Мы прислали ему сценарий и честно сказали, что мильон долларов он не получит, у нас их нету, максимум, что можем, – это женить. Я шучу, конечно, но на самом деле он действительно хотел жениться, и ему казалось, что если где-нибудь и женится, то только в России.

– Вы отсоветовали?
– Он просто не понимал, на что идёт! Ни один интурист с нашей барышней не справляется. Ведь даже если «белая кость» у иностранного жениха, и три раза в день моется, бельё меняет четыре раза в день, и как пахнет!.. И банковский счёт, и замок, и «Феррари» – всё очень хорошо! А она к Кузьмичу пьющему, с вонючими носками, опять вернулась… Чего ей не сиделось? И это – повсеместная европейская трагедия. Мы даже европейских туристов предупреждаем: вы с нашими бабами не связывайтесь – не потянете! К ним отдельный подход нужен.

– Послушался вас Тагава? Испугался?
– На расстоянии он пленился красотой, внешними признаками наших барышень. Но, оказавшись здесь, понял, что всё не так просто… После съёмок вся группа волей-неволей встречается, чаи пьёт на веранде, и вот он от нас заражался чем-то таким, что не сформулируешь. Тем, что называется «поговорить по душам». И ему это очень понравилось. Более того: он понял, что ни с кем и никогда раньше не говорил по душам. И он начал говорить – и всю душу нам излил!

– И в итоге решил креститься в России?
– После съёмок он уехал, и его не было два года. А он плотно общается с моим другом и деловым партнёром, который в совершенстве владеет английским. У них постоянный контакт: Тагава ему два своих чемодана с тапками оставил на хранение, чтобы не возить через границу. (Тапочки – самая любимая обувь японцев, обычно люди в Японии имеют большое количество тапочек на разные случаи. – Ред.) И вот он звонит Максиму Владимировичу и говорит: «Я хочу приехать и покреститься в православную веру». Приехал. Я позвонил в отдел внешних церковных связей, и там сказали: «Да, конечно, почему не покрестить японца?» Приехал отец Николай, тоже японец, милый человек, и привёз текст того, что надо прочитать человеку, который крестится, – на старояпонском языке. Выяснилось, что старояпонского Тагава не знает, в итоге перевели на английский. Ему всё понравилось. Его крестили в очень красивом храме на Ордынке: крестил митрополит Иларион, пел хор, и он сам понимал всю красоту момента. А потом отправился в Токио и пошёл в православный храм, а там уже – свои, японцы. А вскоре он снова приехал к нам и поделился: «Я наконец-то обрёл Японию! Я всю жизнь искал родину – ту заветную землю, которая сделает мою жизнь осмысленной. Я нашёл её!» Таким вот странным образом, таким вот зигзагом он прошёл через православную церковь к своей родине. И сейчас он счастливый человек. Живёт с последней, старой женой на Гавайях, жениться больше не хочет, думает о чём-то большом и где-то снимается. (Речь о первой жене, от брака с которой у Тагавы двое сыновей. Брак закончился разводом, как и со второй женой, но тёплые отношения с обеими сохранились. – Ред.)

– А в вашей жизни такие неожиданные повороты случались? Или даже чудеса?
– Бывали странные моменты, несколько раз в жизни я видоизменялся. Например, когда у меня появился велосипед «Орлёнок». Я тогда впервые осознал, что когда-нибудь умру, – у меня даже были панические атаки. А потом неожиданно пришёл к убеждению, ничем не подтверждённой истине, что я – бессмертный. Собрал деревенских мальчишек и девчонок, которые вместе со мной весной по колено в грязи весело шлёпали. И сказал, что когда буду умирать, мне трагических песен не надо –
мне надо, чтобы всё было красиво и весело! И обязательно пироги! Вот такое странное явление.

– А во взрослом возрасте какие-то необыкновенные вещи случались?
– На съёмках фильма «Нога»… Мы приехали в Херсонес Таврический, у меня даже татуировка есть на плече – колокол. (Херсонесский колокол на берегу моря – памятник истории. – Ред.) В татуировке мистики мало – по пьяни сделал. Но даже в этом отвлечённом состоянии, как видно, во мне всё же было нечто живое, человеческое и настоящее. В Херсонесе у нас находилась съёмочная база, мы туда ездили обедать и переодеваться. И вот сижу, вокруг развалины римских казарм, жёсткая трава цвета травленого изумруда, ультрамариновое небо, и не видно, где оно сходится с таким же морем. Солнце в зените, этот колокол, этот тёплый камень подо мной… И в какой-то момент что-то случилось. По ощущениям – как будто меня гранатой из РПГ – пух! – и на миллионы частиц разнесло! И я стал одновременно всем – и ракушкой, и травой, и морем, в каждом атоме я был, и в электроне, и в форме волны, и в форме частицы… А потом – раз, и назад схлопнулся… Я назад вернулся – но совсем другим человеком.

– Что изменилось по большому счёту? Можете сформулировать?
– Я понял, что никогда не придавал значения тому, как всё это красиво. Что для всего есть красивая форма… И по-другому чуть-чуть к людям стал относиться. Потом у меня наступил другой период: опять ко мне вернулось то, что в детстве настигало, вот этот гремучий ужас смерти, поднимающийся с самых глубин души, вызывающий испарину, желание, чтобы тебя здесь не было…

– И что вы делали тогда?
– Однажды выскочил на улицу и думаю: «Я человек из научной среды и верующий, и одно другому не мешает. Понимаю, что всё это связано с химией тела, и надо её немедленно изменить». Я знаю, как меняется химия. Купил коньяка, сделал глоток – нет, не меняется: мне всё так же страшно, так же трясёт, хочется идти, бежать. И кажется: сейчас буду проникать в чужие квартиры, терзать старушек, пить кровь – это безумие какое-то! И так было семьдесят дней…

– Может быть, к врачу нужно было обратиться?
– Я обращался к своим друзьями, среди них много медиков. Даже говорил: «Ребята, вы подберите мне какую-нибудь пилюлю. Совершенно очевидно, что я какой-то сумасшедший! Это же аномалия! Ведь не может же человек в одиннадцать вечера, когда уже пора спать, куда-то бежать! У меня график рвётся, я не отдыхаю, это страшно, мучительно, это ад!» Они говорят: «Тут всё индивидуально. Мы можем дать разные пилюли попробовать, но универсального средства никакого нет».

– То есть в итоге всё «само прошло»?
– Всё закончилось в один день. И вдруг я понял, до какой же степени у меня всё хорошо – и в великом, и в малом! Как же хорошо, что я пошёл смотреть «Мону Лизу», когда был в Париже, а не бухал, как предлагали ребята. Как хорошо, что я пробовал в пост простую тушёную капусту. В обыденной жизни мало шансов почувствовать её вкус… Но я тогда очень сильно напугался – видать, я трусливый. Не было в моём поведении никакого героизма, не был я готов к такому испытанию… Было ещё несколько необычных ситуаций, связанных с личной жизнью, семьёй. В психиатрии это называется зарницами. Вот такие зарницы нас меняют. Но люди, которые рядом с нами, меняют нас всё же сильнее.

– О ком можете сказать, что этот человек на вас так или иначе повлиял?
– Я волей-неволей подражаю людям, которые рядом со мной. Ко мне очень хорошо относился Ролан Анатольевич Быков, а я его боготворил. Мы никогда ранее не пересекались, но он меня где-то увидел, потом заставил сниматься в первом моём фильме… Интересно, что и с ним без мистики не обошлось.



– Можете рассказать?
– Быков играет в «Андрее Рублёве» шута, а я шута играю в «Царе» – хотя сравнивать, конечно, нас нельзя… Кино – это вообще сплошная мистика. Девчонки-костюмеры подходят, говорят: «Знаешь, что это на тебе за кафтан рваный, с бубенцами? Это кафтан Ивана Грозного в исполнении Черкасова у Эйзенштейна!» Оказывается, они набрали грязных тряпок на складе «Мосфильма» и отремонтировали. А пикант заключается в том, что Черкасов был очень близким другом моего отца, военного хирурга. Они были видными мужиками, баб любили сильно – и всё жениться не могли. И вместе ездили на Юг. Черкасов красотой привлекал, а отец – героизмом и интеллектом. Позднее моя мама, которая была уже в разводе с отцом, иногда отдавала меня этим друзьям, чтобы самой сдать экзамен в институте. И вот они со мной маленьким таскались. Как в сценарии «ДМБ» было: «Помню, помню, мыл твою попку в питьевых фонтанчиках Баден-Бадена». Вот такое бывает странное нагромождение – Черкасов, костюм Черкасова, Иван Грозный… Наверное, эта мистика, эти чудеса с нами случаются повсеместно, просто мы на них не обращаем внимания. А может, и хорошо, что не обращаем… Иногда какие-то вещи лучше и не знать, а просто жить и радоваться.

– Примерно об этом – ваша новая книга «Улисс». Там герои пытаются исправить прошлое с помощью волшебных часов. Вы воспользовались бы такими часами?
– Да я бы раздавил их ногами! Меня всё устраивает! Будем реалистами, оценим ситуацию, выйдем из матрицы! Вот, например, кто я такой? И вдруг – писатель! И речи мудрые говорю, и про книжку свою рассказываю… Чего мне желать большего? У меня дома – жена, дети, много детей, слава Богу. У меня здоровая печень, я занимаюсь спортом. То есть особых дикостей у меня нет. Я абсолютно согласен с моментом и благодарю Бога за то, что со мной всё случилось именно так. У каждого свой принцип, своя причина прихода к Богу, к Всевышнему. У меня он был такой: благодарность. Всю жизнь меня, человека недостойного, окружали очень достойные, красивые – в том числе по человеческим качествам – люди. Я во всём этом варился, и я счастлив. Любой «эффект бабочки», который видоизменит это, для меня нежелателен. Поэтому часы Улисса в моих руках прожили бы недолго…

– Но если человек всем доволен, он, наверное, может перестать развиваться?
– Я считаю, что у нас огромное количество талантов, в том числе и нереализованных. Но сегодняшние технологи дают каждому возможность развиваться больше, чем предыдущим поколениям. Тогда всё обстояло сложнее, не было такого доступа к информации. А сейчас на принтере уже почку можно вырастить. Всё в наших руках! Мы живём в эпоху ренессанса – человек эволюционирует! Не нужно ничего бояться, нужно всё пробовать, и неважно, получится у тебя или нет, прославишься ты или опозоришься. Всё равно надо пробовать. Вдруг в тебе погибает великий Фаберже? Каждый из нас создан по образу и подобию Божиему… И раскрыть свой талант, предназначение – это вопрос личной ответственности перед бытием.