В рубочный люк не спускаются, туда обрушиваются по сигналу «срочное погружение», скользя по отполированному металлу брезентовыми рукавицами. Стремительно вниз на глубину трёхэтажного дома. И сразу в сторону, потому что прямо на голову тебе уже летит следующий, за ним ещё один, и ещё…

– По трапу бегом! – одна из любимых команд нашего старпома – капитана третьего ранга Кривошеева. Первое, что он проделал со мной по прибытии на лодку, – заставил десять раз подряд обрушиться в рубку и двадцать раз пронырнуть в переборочный люк между отсеками.

– Виноватых бьют! – рычал старпом, если кто-либо из новичков говорил ему «виноват».

По субботам в часы большой приборки старпом перемещался по лодке с резиновой палкой-«демократизатором» в руках и благостно мурлыкал песню на стихи Веры Инбер:
У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые, как маки…
Уходит капитан в далёкий путь,
Не видев девушки из Нагасаки.

«Северные» и «южные» подводники – они такие разные. В кают-компанию северной субмарины офицеры допускались только в свежевыглаженных кремовых рубашках с погонами и при галстуках. Стол сервирован по-ресторанному, у вестовых при подаче блюд, как у вышколенных официантов, полотенце через руку. Темы бесед задаёт командир, но в целом демократия.

О чём говорили северяне за ужином? Кто и как сдавал экзамены в академию. Сравнительные траектории полёта «Першинга» и «Сатаны», последние премьеры в Мариинке и выставки в Эрмитаже… Как в пятницу слетать из Мурманска на ужин в ленинградский «Метрополь», снять красивую девку, отлюбить её по-североморски и к полудню в субботу вернуться на лодку. Как выжить голым на балконе в полярную ночь, когда муж подружки внезапно вернулся попить чайку из патруля.

Южане, балаклавские подводники, по выходе за створ бухты переодевались во фланелевые рубахи и становились похожи на фермеров. О чём говорили в кают-компании? О неурожае персиков или абрикосов, о том, чем сегодня лучше всего опрыскивать виноградную лозу, о ценах на садовые участки, о том, как подвести электричество, воду, газ, и почём ныне строительный камень ракушечник.

Из северян – романтиков, бабников и алкашей – вырастали замечательные командиры атомных лодок, командиры бригад и дивизий, адмиралы – профессора кафедр Военно-морской академии, авторы исторических и научных монографий.

Из южан – заботливые отцы и дедушки, хрестоматийные дачники-пенсионеры, внуки которых оканчивали военно-морские училища и уезжали служить на Северный флот, чтобы стать романтиками и адмиралами.

Служить «на железе», жить «на железе» – означало быть корабельным офицером, числиться в плавсоставе. Ходили «в железе» под арктическими льдами, пристраивались тайком под брюхо американских авианосцев и «снимали» за это с должностей американских адмиралов. Оперировали «в железе», когда нельзя всплывать, рассекречивать местоположение или возвращаться в базу.

«Что самое страшное?» – спросил я как-то бывалого подводника и услышал в ответ: «Пожар в железе, в подводном положении. Это когда по команде стремительно ныряешь друг за дружкой в круглую горловину переборочного люка. На это даются секунды. Кто не успел – опоздал, остался в отсеке и погиб, потому что задраят переборки и пустят в пылающий отсек газ фреон, чтобы не погибла вся лодка и выжили другие».

Старпом Кривошеев движется утром по отсекам, похлопывая демократизатором по ладони свободной руки, контролирует «проворачивание механизмов». Прямо перед ним металлическая дверь в рубку радиста с сияющей табличкой «Вход разрешён только командиру и замполиту». Лицо старпома озаряет улыбка, он тихонько стучится в рубку – раз и ещё раз.

– Кто? – раздаётся изнутри голос старшины-радиста.
– Это я, старший помощник командира, открой, пожалуйста! – вкрадчивым голосом просит Кривошеев.

Дверь рубки приоткрывается, и возникает мятая физиономия радиста.

– Спит, падла, на боевом посту! А вот тебе и проверка режима секретности!

Короткий тычок демократизатором в заспанную физиономию, радист улетает внутрь рубки, только тапки перфорированные мелькнули.

– Читай! – назидательно тычет палкой в табличку старший помощник командира. – Вход только кэпу и замполиту! Даже мне нельзя открывать эту дверь! Даже мне!

Кривошеев уходит из отсека, похлопывая демократизатором по штанине, напевает:
У не-е-ей следы проказы на руках,
А губы, губы алые, как маки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.

Надо сказать, порядок у старпома на лодке был железный.

И сам образ жизни подводников был железным. Жестокий юмор, мушкетёрская удаль, изматывающие автономки, когда из одного похода без всякого положенного после этого санатория тебя прикомандировывают на соседнюю лодку и отправляют снова на полгода в Атлантику, ресторанные кутежи, разбитые семьи, дети, вырастающие где-то на большой земле без отцов, боевые ордена в мирное время… Морская элита, первые после бога.

Рядом со мной на дерматиновом диванчике стаhgом Кривошеев сидит и мечтательно смотрит в потолок кают-компании.  Корабельная стажировка перевалила экватор, и я чувствую себя полноправным членом экипажа.

– Вова! А почитай-ка мне свои стихи!

И я прочёл:
Особая служба, особый уют…
Сначала приводят в смятенье
И пластика моря, и пластик кают,
И пласт глубины погруженья.
Потом привыкаешь, потом познаёшь
И вдруг, как впервые, откроешь,
Чего ты достиг…  Для чего ты живёшь…
Чего ты действительно стоишь.

– Да-а-а, – расслабленно произносит старший помощник командира. – Познаёшь, говоришь… Это хорошо. А вот скажи-ка мне, док, что это за вентиль? Да-да, вон тот, справа под потолком. На хрена он нужен?

Пускаю пузыри. Расслабился! Здесь нельзя расслабляться. И лирикам тут не место.

– Не знаешь? А вот мы сейчас у вестового спросим… Ага! Матрос знает. А будущий офицер, врач, поэт-лирик – нет. А тут, между прочим, все равны, тут есть вещи, которые хоть командир, хоть трюмный должны знать и находить с закрытыми глазами. Иначе все мы однажды можем не проснуться или не всплыть… Значит так, завтра ты сдаёшь мне устройство второго отсека, послезавтра – первого, и далее по утверждённому плану.

Прочтя историческую записку капитан-лейтенанта Колесникова с атомохода «Курск», я увидел как наяву – сумрачный кормовой отсек, притихшие тени людей, экономящих время и кислород, позволяющие им надеяться на спасение. Увидел, как полыхнула регенерация, в которую попала неумолимо сочившаяся сквозь деформированную переборку забортная вода…

А другие ребята на К-19 не раздумывая пошли в аварийный реактор, зная, что шансов выжить у них после этого не будет, зато выживут экипаж и лодка и сохранится честь государства.

Врач атомной подводной лодки К-8 капитан медицинской службы Арсений Соловей отдал свой индивидуальный дыхательный аппарат (ИДА-59) прооперированному накануне матросу и задохнулся в дыму пожара… Больной моряк пробовал возражать, но врач заявил, что несёт за него полную ответственность, и приказал включиться в ИДА. Последними словами доктора были: «Не волнуйся, я хорошо подготовлен и знаю, что делать в таких ситуациях».

«Он пытался дышать через смоченный водой платок, – вспоминал позже больной. – А потом закашлялся, упал рядом со мной и затих… Он был нужней, чем я… Он был нужней…» – бормотал спасённый матрос.

Экипаж. Единый механизм и единая душа одновременно. Существует ли в мире подобный пример людской сплочённости? У подводников нет серьёзных и несерьёзных выходов в море. Можно успешно пройти длительную автономку и не вернуться из безобидного домашнего двухдневного похода.

Жарким июльским вечером старпом Кривошеев идёт по Приморскому бульвару. Фиолетовый нос морского волка подобно форштевню направлен вперёд, но внезапно уклоняется влево, а потом и вниз, утыкается в чей-то кожаный портфель. В то же мгновение старпом узнаёт и хозяина портфеля – врача с соседней подлодки по имени Аркадий.

– Привет, док! – воскликнул старший помощник и тут же спросил: – Слушай, а у тебя с собой шило есть?
– Шило, то есть спирт, у меня с собой в тот вечер действительно было, – рассказал мне позже Аркадий. – И нёс я эту бутылку домой, чтобы рассчитаться с сантехником ЖЭКа. Кривошеев так ошеломил, что я не посмел соврать: ответил, что есть. Ну не мог я отказать. Тем более усомнился, сколько можно выпить в жару, из горла, на людном бульваре, где и запить-то нечем… В общем, дал…

Старпом схватил бутылку, вырвал пробку, приложил к губам, как горнист уланского полка. Заворожённый Аркаша глядел на кадык старпома, дёргавшийся, как затвор скорострельного орудия.

Кривошеев вернул ополовиненную бутылку доктору, застыл с вытаращенными глазами и открытым ртом, ломанулся в расположенный поблизости общественный туалет, в дверь под литерой «М», и немедленно оттуда выскочил – мужская половина была закрыта на уборку. Старпом нырнул в «Ж», и оттуда, отчаянно вереща, стали выскакивать женщины и девушки.

Последним вышел офицер с мокрым лицом. Вытирая ладонью губы, провозгласил:
– Спасибо, док. Выручил. Век не забуду!

– Доктор, проснитесь! Вас вызывает старпом! – вахтенный трясёт меня за плечо. На циферблате наручных часов – два пятнадцать пополуночи. Стучу в серую дверь без таблички.

– Прошу разрешения!

На флоте так и говорят – «прошу разрешения», а не «разрешите войти».

За столом восседает старший помощник командира в парадной форме с золотыми погонами, опоясанный кортиком! Стол сервирован бутылкой шила, двумя банками консервов (тушёнка и баклажанная икра). И даже салфетки имеются!

– Садись, док, – старпом наливает полстакана и подаёт мне. – Зафигачь.

Этикет и традиции не позволяют отказывать старшему по званию. Залпом зафигачиваю шило, кладу в рот ложку тушёнки, затем ложку баклажанной икры.

– Прожевал? – спрашивает меня Кривошеев и тут же предлагает: – Док, расскажи что-нибудь смешное.

Смешное? После того как старпом вечером выдрал по самые гланды команду, а потом лично меня, механика и снабженца раза по три каждого?..

Честно отвечаю ему это и слышу:
– Вова! Флот – это бордель, где кто-то кого-то постоянно дрючит противоестественным образом. А ты знаешь, как меня вчера драл Царь? (Командир дивизии адмирал Царёв.) А потом я вернулся в экипаж и поимел вас. Хорошо, что кэп в отпуске и Царя не продублировал… Ну, расскажи хоть что-нибудь смешное! О Ленинграде расскажи!.. Расслабься, Вова!

Мы расстались на рассвете добрыми друзьями. А поутру, спустя два часа после подъёма флага, старпом снова поимел меня противоестественным образом.

Крупнейшие послевоенные подводные катастрофы.

1952. С-17 «Макрель». Пропала по неизвестным причинам. Погибло 52 человека.
1956. М-200. Столкновение в Таллинском заливе. Погибло 28 человек.
1957. М-256. Пожар. Погибло 45 человек.
1961. С-80. Затонула в Баренцевом море. Погибло 68 человек.
1961. АПЛ К-19. Утечка радиации. Погибло 8 человек. Отремонтированную лодку подводники прозвали «Хиросимой».
1962. Б-37 и С-350. Взрыв боезапаса у пирса. Погибло 122 человека.
1967. АПЛ «Ленинский комсомол». Пожар. Погибло 39 человек.
1968. К-129. Бесследно пропала в районе Гавайских островов. Погибло 98 человек.
1972. Снова К-19. Пожар на борту «Хиросимы». Погибло 28 человек.
1973. К-56. При столкновении в море погибло 27 человек.
1981. С-178. Столкновение в море. Погибло 32 человека.
1983.К-429. Затонула после разгерметизации. Погибло 16 человек.
1989. К-278. АПЛ «Комсомолец». Лучшая субмарина СССР. Пожар. 42 человека погибло, в том числе 20 утонуло в море.
2000. АПЛ «Курск». Взрыв боезапаса в первом отсеке. Погибли все 118 человек экипажа.
2003. К-159. Затонула в шторм при буксировке на утилизацию. Погибло 9 человек.
2008. АПЛ «Нерпа». Несанкционированный запуск газовой системы пожаротушения. Погибло 20 человек.
2019. АС-31. Глубоководный аппарат спецназначения. Пожар. Погибло 14 человек, в том числе 7 капитанов первого ранга, в том числе 2 Героя России, командная и научная элита ВМФ страны.

В последний момент офицеры успели эвакуировать из отсека гражданского прикомандированного представителя, сами остались в огне и ценой своей жизни не допустили гибели уникального корабля. Говорят, что подводники либо побеждают, либо погибают, и третьего пути у них нет. Офицеры АС-31 победили, поправ саму смерть.

Мой однокашник прибыл лейтенантом с молодой беременной женой на Северный флот, представился командиру, экипажу. На вопрос, где ему жить, офицеры переглянулись, и минёр протянул доктору ключи от своей квартиры: «Я убываю в отпуск. Заселяйся, живи, будь как дома». А потом ключи ему отдавал механик, и старпом, и доктор с соседней лодки. Когда однокашник уходил в море, его жена с малышом жили у соседа по лестничной клетке. Все вместе на пирсе они встречали лодку из похода.

Молодому военному врачу, прибывшему с женой в гарнизон Видяево в середине девяностых, сразу выдали ключи: «Заселяйся, живи». Оказалось, во всём подъезде в квартирах выбиты стёкла, лопнули от мороза радиаторы парового отопления. Пришлось стеклить весь подъезд и менять батареи во всех квартирах.

Элита флота и страны.

Старпом Кривошеев был списан на берег по состоянию здоровья. Дослуживал на береговой базе. Умер дождливым вечером, на остановке, сидя на скамейке в ожидании автобуса. Старый морской волк не совершил в жизни выдающихся подвигов, он просто ежедневно пахал и обеспечивал боеготовность своей дизельной подлодки 613-го проекта, на которой десятки раз выходил на патрулирования в район пролива Босфор. При нём лодка ходила без аварий, и каждый член экипажа знал своё дело.

Современные дизель-электрические субмарины Черноморского флота «под Босфор» не ходят, они и так могут поразить ракетой любую цель в любой точке Чёрного моря, даже не отрываясь от причала.

У подводников неповторимый циничный жаргон.

«Школьница» – плоская фляжка из нержавейки, легко помещающаяся в нагрудный карман. «Квадратные яйца» – омлет из яичного порошка. «Чубайс» – электрик. «Маслопуп» – моторист. «Кнехт» – голова боцмана. «Рукомойник» – голова несообразительного матроса. «Баклан» – голодный моряк. «Караси» – носки. «Гады» – ботинки. «Птюха» – утренний энергетический бутерброд, состоящий из батона, банки сгущёнки и пачки сливочного масла. «Макароны с мусором» – то есть по-флотски.

Неповторимые выражения: «Родина начинается с половой тряпки и хлорки», «Эй, сколопендра, ползи сюда!», «Очнитесь, вы очарованы», «Клозет тебя поглоти», «Хочется гладить вашу голову веками… Гладить и гладить…», «Место службы изменить нельзя», «Семенишь, как японская гейша».

Ёмкие флотские формулировки переходят на берег вместе со списанными подводниками, и уже отцы, бывшие моряки, командуют детям: «Режим тишина!», «осмотреться в отсеках», «борьба за живучесть», «по местам стоять к погружению», «прослушать горизонт», «рули на ноль» и другие, другие…