В первом ряду
12.05.2012 00:00
Бабушка сидит на почётном месте

В первом рядуВ дни моего детства возле бабушкиной калитки стояла большая скамья, которую все знакомые и соседи называли «первый ряд». Это древнее сооружение состояло из двух глубоко врытых в землю брёвен и распиленного вдоль ствола огромной лиственницы, который крепился к «ножкам» большущими железными штырями. Ствол лежал кверху спилом, комлем к калитке и тянулся вдоль забора метров на пять, немного сужаясь. Перед лавкой параллельно забору была вырыта широкая и глубокая канава. Такие канавы проложены вдоль всех улиц. Весной по ним с шумом бежит талая вода из расположенного выше леса, а все ребятишки играют в кораблики. Летом канавы густо зарастают травой, в них залезают, играя в прятки или в войну, а в те, которые поросли крапивой, особенно часто залетают мячи и воланчики.

Я же, когда мне было лет шесть, нашла канаве совершенно необычное применение. Я в канаве научилась кататься на двухколёсном велосипеде. Мой способ оказался простым и эффективным. Ставила «Школьник» на дно, садилась на сиденье и пыталась проехать. Когда велосипед кренился, я, слегка отталкиваясь от стенок, его выравнивала и опять крутила педали; он опять кренился, я опять отталкивалась. Падать в канаве было некуда. Я за два дня научилась кататься, не разбив при этом коленок.

По вечерам, закончив все дела, умывшись и переодевшись, бабушка скликает домочадцев:
– На первый ряд! Инструменты в сарай! Завтра доделаете! Утром надо раньше вставать! А сейчас неча в темноте копаться! Надёк, иди зажигай теплинку!

Я хватаю спички и бегу разводить в канаве перед скамьёй ежевечерний костёр. Отменить его может только проливной дождь. В течение дня мы и соседи стаскиваем на кострище спиленные ветки, всякий садовый мусор, бумагу, картон, обломки досок, старые ящики – всё, что горит. Часто за вечер не успеваем всё сжечь, топливо остаётся на завтра. В большой куче углей и золы иногда печём картошку и яблоки. Я обожаю разводить костёр и умею это делать очень хорошо. Почти всегда обхожусь одной спичкой. В глубине сложенных шалашиком веток появляется маленький язычок пламени, разгорается и через некоторое время уже не прячется, а выбирается наружу и пляшет поверх дров. Наш костёр видно издалека. С разных сторон подходят соседи и знакомые, усаживаются на лавку.

На своём почётном месте, на самом широком краю, уже сидит бабушка. На коленях у неё серая дымчатая кошка Мурка. Она мурлычет, закрыв глаза и упоённо посасывая край бабушкиной вязаной кофты. Мурка – замечательная кошка, бабушка её очень любит и ценит. Во-первых, она ловит мышей. Они появляются весной, и бабушка борется с ними так: оставляет на ночь приоткрытым подпол. Утром, открыв глаза, она обнаруживает двух придушенных мышек, рядом сидит довольная Мурка. Через несколько дней мыши покидают дом до следующей весны. Во-вторых, Мурка ничего не ест у чужих людей. Каждое лето бабушка сдаёт небольшую часть дома дачникам. Они часто зазывают кошку – поиграть и угостить. Но Мурка, обойдя с независимым видом территорию, гордо удаляется, не отвечая на заигрывания и не принимая подачек. А в-третьих, она гоняет чужих кошек и собак не только со двора, но и с прилегающей к забору части улицы. Однажды весной, когда таял снег и по канавам, бурля, неслась ледяная вода, на мостик перед калиткой притащился пьяный мужик с огромной собакой на поводке и, перепутав бабушку с кем-то из своих знакомых, стал требовать у неё трёшник. Бабушка решительно отказала наглецу в материальной поддержке и посоветовала ступать себе мимо. В ответ на это мужик, куражась, начал хвалиться своей учёной овчаркой, грозился спустить её с поводка, если ему сей же момент не выдадут трёшку. Тут возле бабушки материализовалась Мурка, она взлетела на калитку и, вздыбив на загривке шерсть и нервно играя кончиком хвоста, не отрываясь смотрела на незваных гостей.
– Усь, усь, Мурка, – тихо сказала бабушка, – ату их, усь, усь!..

Мурка слетела с калитки прямо на голову собаке и вцепилась передними лапами в её морду. Не ожидавшая нападения собака, обезумев от ужаса, с воем бегала вокруг хозяина, пытаясь спрятаться за его ноги и отчаянно мотая башкой. Бестолково топтавшийся мужик запутался в поводке, собака дёрнула, и они оба рухнули с моста в ледяную воду. Мурка же в мгновение ока вскочила обратно на калитку. Кое-как выбравшись из канавы, мужик подтащил к берегу на поводке свою овчарку, и они поспешили убраться восвояси, как с самого начала и предлагала им бабушка: хозяин, хлюпая полными воды сапогами и бессильно матерясь, а собака, позорно поджав мокрый хвост, скуля и подвывая.

Взрослые сидят на первом ряду, смотрят на огонь, неторопливо беседуют. Кто-то принёс семечки, оделил всех. Костёр горит ровно, его теперь нужно только поддерживать.

Приходят ребята, мои ровесники, все мальчишки. Девочек моего возраста в округе почти нет. Из дома напротив выходит молодой мужик Толик с ракетками для бадминтона. Я выношу свои, и вот уже две пары на значительном расстоянии друг от друга начинают играть, остальные ждут своей очереди.

Вообще в Шереметьевке две основные дачные забавы – велосипед и бадминтон. На велосипедах ездят все и всюду – местные и дачники; взрослые, глубокие старики и ребятишки, причём самых маленьких возят в корзине на раме; на велосипедах возят сумки из магазина, бидоны с молоком и керосином; встречают на станции приезжающих из Москвы родственников; и романы крутят вместе с педалями тоже на велосипедах.

А в бадминтон играют по вечерам, когда солнышко уже спряталось за лес и не слепит глаза. Играют не так, как сейчас в теннис, – не на очки, удары не гасят, не стремятся вывести партнёра из игры. Ценится спокойная, размеренная, красивая игра, когда воланчик подолгу не падает на землю. Если же он всё-таки падает, то игрок, не сумевший отбить подачу, выбывает, на его место становится другой.

Тихий, тёплый летний вечер. На траве дрожат солнечные пятна. В посёлке много высоких вековых деревьев, а каждая улица упирается в лес, поэтому солнце долго, до самого заката, словно играет в прятки, выглядывая из-за ветвей и сквозь дрожащую от лёгкого ветерка листву. В это время все высыпают из домов на улицу. Женщины переоделись в цветастые платья, повязали яркие косынки. Они прогуливаются, собираются группками на перекрёстках у колодцев. Вокруг них бегают с игрушками маленькие дети, которых ещё не отпускают гулять одних. Мужики в чистых рубахах и полотняных картузах стоят у своих ворот, приветствуют соседей, кланяясь и почтительно приподнимая над головой картуз. Ребята всех возрастов гоняют на велосипедах, играют в салочки, вышибалы, бадминтон. Со станции возвращаются работающие в Москве родители. Всё время кто-то из ребят бросает игру, бежит навстречу своим, тащит домой сумку, а через некоторое время возвращается, дожёвывая на ходу что-то вкусное.

А у нас, на углу Московской и Октябрьской, – костёр. Всем пришедшим на огонёк не хватило места на лавке, сидят, свесив ноги, и на мосту. Уже три пары играют в бадминтон; ожидающие своей очереди демонстрируют виртуозную езду на велосипеде:с одной рукой, вообще без рук, сидя на багажнике. Трюки усложняются тем, что улица не заасфальтирована, она неровная, на ней с весны остались колеи от грузовиков и ямы от высохших луж, засыпанные где песком, где шлаком. Но нам это ничуть не мешает, мы не идём на соседнюю, покрытую гладким асфальтом Октябрьскую.

В стороне от костра группа взрослых азартно играет в волейбол.
– Наша Московская – самая спортивная! – кричит Толик, подпрыгивая и высоко посылая мяч.

Все одобрительно шумят. Кто-то бросил в костёр большую охапку еловых веток. Треск, искры, как от огромного бенгальского огня!..

Я вспотела и запыхалась. Я выхожу из игры и иду домой – попить. От бабушкиной калитки к дому ведёт длинная дорожка. Слева от неё, перед фасадом, – палисадник. Там разбита большая круглая клумба с цветами. Цветы каждый год разные, но бордюр внизу всегда из голубых незабудок. Ближе к забору растут большие деревья: рябина, черёмуха и старая берёза. Под ней свалена большая куча песка. Стены дома и террасы густо увиты хмелем. Под окнами, на солнышке, стоит небольшая лавочка – «второй ряд». А с правой стороны дорожки, закрывая огород, стеной растёт сирень. Летом под ней растут грибы свинушки. А сейчас сирень вся в цвету, и в её ветвях жужжат майские жуки. Больше всего в году я люблю период с конца апреля по начало июня, когда дни тёплые, но свежие, вечера долгие, зелень молодая и яркая и цветут все мои самые любимые цветы: нарциссы, тюльпаны, ландыши, черёмуха и сирень. И басовито гудят майские жуки. Уже так тепло, душисто и радостно, а впереди ещё целое лето!..

Возле крыльца стоит большая бочка с дождевой водой. Однажды я сунула в неё обожжённую руку. Мы с мальчишками плавили свинец, чтобы отлить пистолеты. Делалось это так. Ребята раскурочивали на свалке старые аккумуляторы и доставали из них свинцовые пластины. Потом мы ножами аккуратно вырезали в земле нужную форму, свинец расплавляли на костре в консервных банках, заливали в форму, а потом уже остывшую вещь обтачивали напильниками и полировали шкуркой. И мои пистолеты были ничуть не хуже мальчишкиных! А в тот раз мне понадобилась пустая банка, я схватила, а она оказалась горячая! На первом ряду сидела мама, поэтому я как ни в чём ни бывало отошла от костра и опрометью бросилась к дому. По дороге попалась бочка, и я с ходу опустила в неё руку. Мне показалось, что вода зашипела! Потом целую неделю тайком мазала ладонь синтомициновой эмульсией и прятала руку от родителей. Так что они, и вообще-то не особо внимательные ко мне, ничего и не заметили.

Напившись, я бегу обратно и слышу громкий хохот. К завсегдатаям первого ряда присоединились два редких персонажа. Это дядя Петя Райский и тётя Поля, которую все называют Полюха.

Дядя Петя – инвалид по зрению. Он всегда ходит в зелёных очках. Но по-разному. Обычно – как все люди: не спотыкаясь, здороваясь со знакомыми, пропуская машины. И выпивать с мужиками садится на равных. Правда, разливать ему не доверяют, но в деньгах, стаканах и закуске он ориентируется легко. Но раз или два в месяц Петя берёт в руки палочку и идёт за пенсией, или в поликлинику, или в райсобес по каким-то делам. И вот тогда он – слепой на все сто. Ступает неуверенно, обшаривая палочкой дорогу перед собой. Никого не замечает; машины сами объезжают его, потому что Петя их не только не видит, но на всякий случай и не слышит. Все в посёлке знают: Райский отправился с официальным визитом.

У себя во дворе он держит кроликов, поэтому с согласия соседей обкашивает широкие промежутки между заборами и дорогой. Иногда мама зовёт его к нам скосить траву на той части участка, что у нас зовётся «поляна». Петя сбривает под корень всё: траву, цветы, молодые кусты.
– Дядь Петь, – выговаривает ему мама, – ну зачем ты сюда с косой полез? Третий раз мне смородину скосил! А цветы? Палисадник кто просил трогать?
– Не видел, Сергеевна, – без тени раскаяния отвечает Петя, – я же инвалид, сама знаешь.

Через пару дней, когда трава подсохнет, он приходит с граблями, тщательно сгребает всё до последней травинки и уносит к себе.

Сейчас дядя Петя невозмутимо стоит рядом с хохочущими мужиками. Оказывается, он шёл с палочкой из сельсовета, а на углу Пушкинской рабочие выкладывали кирпичом колодец. Петя остановился, повёл зелёными очками и сказал:
– Колодец-то криво сложили, – и, тыча палкой, указал на неровности кладки.

– И как это ты, Петя, в темноте да сквозь очки разглядел, что криво? – веселятся мужики. – Указал, значит, работягам на огрехи?

А Полюха – толстая бабка с хитрыми заплывшими глазками и вздёрнутым носом с широкими ноздрями. Бабушка её не любит и на первый ряд никогда не приглашает, по-моему, они даже не здороваются. Но сейчас Полюха, пользуясь тем, что у нас многолюдно и шумно, подсаживается к бабам на дальний конец скамейки. Живёт она в старой покосившейся избушке; по запущенному, захламлённому огороду бродят две худые курицы. Злые языки утверждают, что куры эти по возрасту никак не уступают хозяйке, однако же Полюха всё лето торгует на станции «свежими деревенскими яйцами». По пять рублей десяток. Доверчивые москвичи охотно покупают. В дополнение к этому заработку Полюха получает пенсию по инвалидности. А заработала она её так. Как-то раз под ней провалилась гнилая ступенька, Полюха упала и сломала руку. Это случилось вечером. Всю ночь она терпела, а утром пошла на работу. Где-то она работала уборщицей. Там влезла на подоконник с целью «помыть окна» и свалилась вторично. Тут уж она закричала от всей души, сбежались люди, вызвали врача. Дело ясное – производственная травма. Рука срослась неудачно, утратила подвижность, и Полюхе дали инвалидность и пенсию.

Каждый раз, когда она видит мою маму, пристаёт к ней с одной той же просьбой:
– Зой, такой матерьял купила. Скрай мне халат!
– Что значит «скрай»? – уточняет мама. – А шить ты его сама будешь?
– А потом пошьёшь, – невозмутимо продолжает Полюха. – Я-то инвалид, рукой не владею. Я тебе заплачу. Яйцами.
– Нет, тёть Поль, – отказывается от выгодного заказа мама, – некогда мне, и машинка барахлит…

Я сижу на краешке моста рядом со сваленными в кучу велосипедами. Стемнело, воланчика уже не видно, все играют в футбол. Но скоро будет невозможно отыскать и закатившийся в канаву мяч. Женщины зовут ребят домой, они, разгорячённые, сначала отказываются, но от беготни уже заплетаются ноги, хочется пить и спать. Первый ряд пустеет. Костёр затушили. Бабушка ворошит палкой, проверяя, не остались ли угольки, и накрывает кострище большим железным листом, чтобы не промочил возможный дождь.

Перед сном я наливаю в старую сковородку молока, крошу хлеб и оставляю около крыльца. Под террасой живут ежи. Мы кормим их, и они нас не боятся. Я люблю сидеть поздно вечером на ступеньках и наблюдать, как они, чавкая, фыркая и сопя, с удовольствием поедают угощение; как бегают, играя, маленькие смешные ежата; как два крупных взрослых ежа, наверное, родители, бродят вокруг ближайшей яблони, выискивая в траве падалицу. Найдя, плюхаются сверху и, перекатываясь с боку на бок, накалывают на спину и тащат домой. Иногда я поджидаю с большим яблоком в руках и, когда мимо топает «пустой» ёж, ловко насаживаю угощение на его колючки. От неожиданности ёж моментально сворачивается клубком и насторожённо выжидает. Потом потихоньку разворачивается, принюхивается, смешно поводя подвижным чёрным носом, приподнимается на лапках и быстро-быстро бежит прятать нежданную добычу.

Я смотрю на небо. Оно чистое, высокое, и на нём ярко, как золотое украшение, светится тонкий изящный месяц.

Закончился ещё один долгий летний вечер.

Пора спать.

Надежда ПОПОВА