Однажды к сеструхе завалились пацаны из класса. Славик Качалов и Игорёк Сидоров. И с ними незнакомый парень, новенький, видать. Такой живчик! Сразу, как распахнулась дверь, он прыг в квартиру и руку тянет Дашке.

– Здоровчик! Сева. Ты Маша?
– Я Да…
– Ах, Да. Даша. Болеешь? Сколько комнат? Фига се! А кухня там?
– Нет, не болею, просто…
– Есть чего похавать?

Во деловой, думаю. А ребята ничего, лыбятся, будто так и надо. Кутька хвостом машет, радуется. А Дашка уже посуду выставляет из буфета. Я сгущёнку достала и батон режу. Ну, ребята прошли, сели. И как пошёл этот Сева анекдотики травить, все смеются-заливаются и чай пьют. А Кутька с нами, слушает, тоже улыбается, глазками умными всем в лица заглядывает да из-под стола потихоньку попрошайничает. Этот Сева ему то сахарку, то печеньица. Я и говорю:
– Что ты даром его кормишь, так неинтересно. Попроси лапу, пусть голос даст или на задних лапах попрыгает. Он у нас всё умеет! Ты его не бойся, он добрый.

– А я и не боюсь, меня собаки не кусают, – заявил Сева.

И давай Кутьку дрессировать.

– Дай лапу! Другую. Лапу. Другую. А обе?..

Пёс уже язык красной тряпкой на сторону свесил, и Сева даже поддел его пальцем.

– Давай работай, сюлюнтяй! Ну-ка, попрыгай! Вкалывай давай, дармоедина!

Кутька-то старается, все от смеха валяются, а Сева не даёт ему ничего, обманывает. Вот, думаю, не прав он, ой не прав. Дашка ему:
– Не жухай, он… он тебя уважать не будет.
– Чего-чего? Будет, ещё как, куда он денется. Этот за сахар родину продаст. Смотри.

Он зачерпнул чайную ложку сгущёнки, и Кутьке на нос полилась упругая струйка молока. Кутька стал, смешно чмокая, ловить её, да где там. Только весь перепачкался, и нос, и усы. Пришлось ему слизывать, что на пол капнуло.

– Это я называю «по усам текло, а в рот не попало».

Все засмеялись, и Сева громче остальных. Он облизал ложку и поболтал ею в стакане с чаем. И стало мне так муторно на душе, что хоть цветы выноси.

– На, вытри ему мордаху.

Дашка протянула кухонное полотенце. Но Сева вместо этого повязал его Кутьке платочком.

– Алёнушка. Ути моя красавица! Я тебя своей Алёнушкой зову-у-у! Как прекрасна эта сказка наяву-у!

Тут Кутя рыкнул, но не зло – мол, кончай дурака валять. Махнул лапой и содрал полотенце. Хорошенько отряхнулся, проветрил уши, дал понять: не нравятся ему эти игры.

– Зря ты так с ним, – сказала я, подняла полотенце, утёрла им Кутю и повесила на крючок у полки. – Он у нас не простая собака, а член семьи, как меховой братишка.
– Чё тут не понять. Избаловали, да и всё. Собака место своё должна знать.
– Он знает,– сказала я,– он в кресле спит.
– Оно и видно. Ты ещё его в постельку уложи, а сама иди на коврик. Он об тебя будет ноги вытирать, а ты ему котлеты вертеть и хвост расчёсывать. Собака должна охранять. Вот ты смотрела кино про пограничного пса Алого?
– Не-а.
– А про Мухтара?
– Смотрела!
– Ну, вот и делай выводы. А ваш Кутька – тряпка. Спорим, я могу что хошь с ним делать за сахар? Во, смотрите все.

И он положил на Кутьку ногу. Тот и вправду ничего. Только покосился удивлённо. Но спорить не стал, а передвинулся под стол подальше и, уронив голову на лапы, вздохнул тяжело и глаза прикрыл устало.

Ребята стали вспоминать разные фильмы, прикидывать, какая собачья порода лучше. Потом пошёл спор, кто умнее – дельфин, немецкая овчарка или шимпанзе. Я сказала – дельфин. Дашка была за обезьяну. Только Сева всё ёрзал, то и дело заглядывая под скатерть. А Дашка заглядывалась на Севу, потому что он очень симпотный, на Карела Готта похож, «пражского соловья». Как тот по телеку запоёт, так Дашка со своей «Сменой» прыг к экрану, и давай плёнку изводить: щёлк, щёлк, щёлк…

– Эй, ты, на-на-на! – Сева крутил в пальцах кубик сахара у своей коленки.

И, конечно, наш Кутька тут как тут. Он забыл унижения, всё простил Севе и задвигал чёрным мокрым носом. Только он вылез, Сева хвать его за щёки! И давай в стороны туда-сюда тянуть-растягивать.

– А я играю на гармошке у прохожих на виду-у-у!.. – все так и покатились.

И вправду смешно. Но Кутя злобно огрызнулся и показал зубы.

Чтобы Кутя зарычал?.. Наш тюфяк? И тут Сева снова ловко замял конфликт, поспешно сунув Кутьке сахарку. Тот захрустел, благодушно виляя своим пышным веером.

– Меня собаки не кусают, я ж говорю! – Сева закинул ногу на ногу, достал из кармана брюк сигареты и попросил пепельницу.

И Дашка с этой пепельницей выдала ему такой обожающий взгляд, что ну я даже не знаю. Влюбилась, что ли? А дурачок наш бесхарактерный хрумкал, благодарно улыбаясь, будто ничего и не было, никаких неудовольствий от общения с этим странным гостем, с этим новеньким, Севой. Другим ребятам Дашка бы запретила тут курить, а ему пожалуйста! И пёс туда же. Удивительно отходчивый. Ну как так можно! Не охранник никакой, а какая-то плюшевая игрушка.

А Сева начал рассказывать случаи из своей жизни.

– У моего соседа по старой квартире был дог. Вот такущий! Свирепый до жути. Я один мог с ним справиться, водил гулять, кормил. Он хозяина собственного презирал, а меня уважал. Потому что он был тряпка, хозяин тот, а собака чует: раз её человек боится – всё! Такого обязательно укусит. А меня-то что кусать? Я себя уважаю, во-первых. Самоуважение нужно проявлять. У меня бы собака по струночке ходила и без команды пикнуть не смела. А это что такое?

И он присел на корточки, ухватил мирно дремавшего Кутьку за ляжки, вытянул из-под стола и давай его чесать вдоль и поперёк. И уши, и шею, и лопатки, да так, что пса аж болтает в разные стороны! А Кутька прижался грудью к полу и косится недобро так, нехорошо, и в груди у него рокочет маленький Везувий. Ну, сейчас что-то будет.

– Кутя! Фу! – сказала я.

Все зароптали:
– Всё, всё, хватит!
– Да не кусают меня собаки! Забыли?

Сева ухватил бедного Кутьку пятернёй за мочку носа и задрал её вверх.

– Та-а-ак. Посмотрим прикус. Ме-ня со-ба…
– Сева, Сева, Сева! – успела крикнуть Дашка.

Мелькнул и клацнул яркий ряд зубов. С хриплым лаем, с истошным кашлем Кутька сиганул на Севу! Рукава – в клочья, пальцы – в кровь, часы «Победа» слетели с ремешка и нырнули в собачью миску. Все продолжалось секунду-две. Пёс отпрянул от нас в каком-то ужасе, нервно сглотнул и поплёлся, шатаясь, в кабинет отца.

Глубокие ямки, оставленные клыками, быстро заполнялись кровью, и она уже капала на линолеум. Сева выудил часы, потряс ими, приложил к уху, сунул в карман и уставился на свои трясущиеся руки. Все молчали. Я принесла аптечку.

– Сев, ты дурак или как? Тебе же говорили: хорош, хватит! – срывая хрустящую бумажку с бинта, загундосил Игорёк Сидоров. – У этого кобеля терпение ангельское просто.

– Я тоже всё думал-думал, ну когда же он тебя цапнет? Сейчас, или потом отомстит? – мрачно буркнул Славик.
– Пальцы не слушаются. Чё терь делать?
– Чё-чё, пошли в поликлинику, к матери моей, в процедурный. Она медсестра. Посмотрит.

Ребята накинули куртки и пошли вниз по лестнице. А я дверь не закрыла, слушала, о чём они говорили. Укушенный спрашивал:
– А он точно не бешеный?

А Игорёк ему:
– Сам ты бешеный. Тебя в приличные дома нельзя пускать. Тебе сказано было три раза: это не собака! Это член семьи! Вот пришла бы, к примеру, Катька к тебе, и твоему бы деду «Алёнушку» с выходом исполнила. Ты бы тоже озверел. Соображать надо.

– Ну ты сравнил…

Они вышли из дома, и я закрыла дверь.