Но когда оранжевые косые лучи пролегли по тихим улочкам славного городка, мы решили всё же засветло уехать в Москву.

Едва оказались на дороге к Серпухову, справа потянулись просторы полей – уже убранных, пустых. А за ними – леса, леса, леса… Они прямо горели в лучах заходящего солнца, и вся их полоска казалась золотой гирляндой, растянувшейся вдоль поля.
Мы залюбовались и решили остановиться. Встали прямо на обочине – захотелось перекусить и попить чаю, что так и не успели сделать за целый день. Принесли из машины рюкзаки, достали термосы и взятую из дома провизию.

Мимо нас по шоссе проносились машины, гул моторов и шуршание колёс не умолкали. Я раскинул газеты прямо посреди сухого разнотравья, тоже по-осеннему очень красиво «расколерованного», и стал выкладывать колбасу, сыр, хлеб с пирожками, а ещё куриные окорочка и варёные яйца с картошкой. Илья тоже доставал своё.

И вдруг передо мной появилась мордашка собачки! Очень милая, смотревшая прямо на меня невероятно добрыми карими глазами – совершенно человеческими… Поразил её окрас: нежнейший охристо-розовый, пастельный. Вначале подумал – почудилось: туловище собачки терялось среди таких же охристо-рыжих и серо-жёлтых стеблей высокой сухой травы.

Но тут собачка подползла ближе к газетам, на которых лежала еда, и будто намагниченным взглядом по-прежнему смотрела мне прямо в глаза.

Я дал ей кусок колбасы. Она схватила его в зубы и мгновенно исчезла в траве. Взглянул на коллегу – тот ошалело смотрел на меня. Я вскочил в полный рост – стал озираться, пытаясь увидеть собачку. То же сделал и Илья.

Полоска травы быстро обрывалась, дальше – тщательно скошенное поле, абсолютно чистое и ровное, только волнами лежали на нём ультрамариновые тени небольших овражков.
– Во-он она! – заорал Илья. – В поле рванула!

Собачка вынырнула из травы и в самом деле понеслась по полю, очень смешно петляя.

Я изумлённо посмотрел на коллегу, но не успел спросить, почему она так чудно бежит, как он сам сказал:
– След заметает, чудилка, чтобы мы, двуногие злодеи, не нагрянули в её обитель. Умная, нечего сказать!

Не успели мы разлить по кружкам чай, как передо мной вновь появилась милая мордашка и так же окатила меня пронзительно-добрым взглядом. Я отдал ей другой кусок колбасы – и она опять бесшумно исчезла.

Я взглянул на Илью, а он в этот раз даже ничего не заметил, потому что, жуя сыр с хлебом, смотрел далеко за поле, где уже разыгрывалась огненно-золотая драма заката.

А собачка опять неслась по полю, петляя и пропадая в тенистых овражках. Я заметил – она бежала намного левее, чем в первый раз. А когда исчезла в овраге, понял: теперь она направлялась в другое место.

Так она быстро сбегала туда и обратно пять раз, мы почти всё ей отдали. Но преданный взгляд опять просил еды. Тут Илья воскликнул:
– Ах ты, мать честная! Да ведь я блинчики забыл, ай-яй-яй!

И он за три шага оказался у открытого багажника. Развернул пакет и вывалил блинчики на газету. Собачка тут же схватила один, свёрнутый трубочкой, и пропала в траве.

Так она сбегала ещё три раза. А дальше Илья не утерпел, пошёл прямо через траву за собачкой. Не удержался и я, побежал за ним, облепленный репейниками и сухими листьями.

Собачка замельтешила перед нами, бросалась под ноги, снова пыталась петлять – и вдруг заскулила. Может, и залаяла бы, но в зубах был блин.

Подойдя к овражку, мы увидели под маленьким кустиком сухой травы, на белой тряпочке, похожей на полотенце, лежавших рядком трёх щенков. Маленьких, сереньких, пищавших. Мы присели, разглядывая белопузых малышей…

Илья завозился с ними, а я отошёл влево, посмотрел и обнаружил другой овражек, куда бегала наша собачка. Там – такая же тряпочка. Стало понятно – полотенце разорвали пополам. Здесь тоже лежали двое. Но не щенков, а котят!

Я крикнул:
– Илюха, смотри, а здесь котята!
– Ну, чудеса! – подбежав и прямо плюхнувшись коленями на землю, усмехнулся Илья. – Во даёт, рыжуха!

А она уже была здесь, позади него. Он повернулся и, приобняв её, смеясь и поглаживая, сказал:
– И где же ты такое богатство приобрела? Гляди, сколько у неё сосков, да тут ещё стольким хватит, – теребил собачку за холку мой коллега. – Только посмотри, у неё в отличие от нас, двуногих, не стоит вопрос – «твои-мои», у неё – все свои! Рыжуха, ты – настоящая мамочка! – гладил её по голове Илья и ласково улыбался. – Умница!

Мы принесли все остатки еды, положили на газеты. Рыженькая так же лежала мордашкой на траве и смотрела на нас, а хвост её ни на секунду не переставал вертеться, хлестать, двигаться.
– Да мы всё понимаем, лапуля, ты их оберегаешь и беспокоишься о них. Как не понять? – сказал Илья, обращаясь к собачке.

– Что будем делать? – спросил я.
– В каком смысле? – удивлённо посмотрел на меня приятель.
– Может, их взять? Они тут замёрзнут, по ночам уже холодно, долго им не протянуть.
– Ну нет, лично мне их девать некуда. К тому же завтра вечером в Симферополь улетаю… Так что никак не смогу заняться этими барбацуцами. Да и кому их втюхаешь – все же занятые, при делах.

Не получалось и у меня. Дома кошка, которая четырнадцатый год с нами живёт, – ветеран семьи, можно сказать. И не очень понятно, как отреагирует она на такое пополнение.

Словом, уехали мы с Ильёй. Я старался не смотреть на собачку, когда отъезжали, боялся встретиться с ней взглядом. Она ведь понимала, что мы бросаем её. Уверен – понимала!

Быть может, поэтому и встала вдруг, глядя на проносившиеся машины, и даже не взглянула на нас.

Нехорошо заныло в груди, как представил беспроглядную осеннюю ночь в этом поле, с ветром и гулом машин на трассе. Подумал только: а ведь она могла убежать в ближайший посёлок, но осталась с щенками и котятами, уж точно не своими… Как объяснить это, если не состраданием и жаждой защитить любую маленькую жизнь?

По дороге мы молчали. И красоты догоравшего заката как-то уже не впечатляли из-за этой собачонки и её подопечных. Потом Илья вздохнул:
– Наверное, кто-нибудь не смог утопить, гуманист, блин… А что ещё тут можно придумать, ну кто в трезвом уме понесёт животных умирать в поле? Как-то не по-человечески…

Я не смог ответить, молчал, резануло это «по-человечески». На душе стало совсем нехорошо от мысли, что два мужика не смогли помочь этим крохам. На всё и всегда у нас имеются оправдания. А собака-то их не бросила!

Дома о рыжухе и щенках с котятами ничего не сказал.

Глаза собачки, абсолютно человеческие, полные доброты и просьбы о помощи, извели меня за ночь, и я уже не мог не вернуться…

Как довёз их до города, как искал для них питомник и с каким трудом потом пристраивал – это уже другая история.