Говорят, хорошо, если человек во сне летает. Каждый такой сон – свидетельство, что душа человека чиста, и воспарить под облака, поближе к Господу, ей ничего не стоит.

Проскурин летал во сне довольно часто, это было для него совершенно привычным делом. Но летал он как-то… приземлённо, что ли. Не думалось ему ни о чём сильно высоком. Не стремился он в выси горние. Иногда хотел даже предложить друзьям слетать в ларёк за сигаретами, когда те кончались. Для него в этом не было никакой проблемы. Раз-два, туда-сюда… с нужной скоростью и высотой. Слетал, купил, покурили. И хорошо.

Но он, конечно, всегда очень жалел людей, которые не умеют летать хотя бы во сне. Чувствовал своё абсолютное превосходство и старался не подать виду. От этого по жизни он был скромен и тих, никогда никуда не лез, а всяческие попытки втянуть его во что-либо пресекал на корню.

Однажды в раннем детстве он испытал настоящее чувство полёта… Нет, так нельзя сказать. Это и был действительно полёт, но особого рода.

Их детский сад на лето увезли на дачу. Что там было и как, Проскурин в основном забыл. Но вот что помнилось ему очень хорошо.

Жаркий солнечный день. Их группа загорает на одуванчиковой полянке. Две воспитательницы в купальниках царственно возлежат на одеялах, обсуждают какие-то свои целлюлитные дела и строго следят, чтобы никто из детей никуда не делся, был на глазах.

А Проскурину удалось исчезнуть с их глаз. И неподалёку он нашёл склон, пологий, ровный, долго опускающийся к речке.

Он мгновенно почувствовал некий странный восторг и сразу побежал вниз по склону, раскинув руки от плеч. Гудел, как самолёт, и маневрировал. Добежал до воды, повернул обратно и снова поднялся вверх.

Четыре с половиной года человеку, что вы хотите.

Это было здорово, но чего-то не хватало. Не хватало, наверное, скорости. И в следующий раз он постарался бежать вниз ещё быстрее. Но тут выяснилось, что вниз по склону бежать быстро довольно неудобно. Как ни старайся, а тормозишь сам себя непонятно почему. Запинаешься. Пытаешься сохранить вертикальное положение, даже отклоняешься назад, это-то и тормозит всё дело. И можешь гудеть как угодно громко, это не добавит скорости твоему самолёту.

Дальним восьмым чувством, не поддающимся уму, Проскурин ощутил, что должен бежать, наклонившись вперёд. Это и только это – залог успеха. Иначе ничего не получится.

Надо же понимать такие вещи.

И, в очередной раз поднявшись наверх, он решил так и поступить.

Но решить – одно, а сделать – другое. Собственное тело сопротивлялось Проскурину, в нём включился инстинкт самосохранения. Тело не хотело подчиняться и исполнять то, чего желала душа. Наклонишься вперёд – пропашешь склон носом. Глубоко и основательно.

И вот тут в организме Проскурина сработала запасная психологическая катапульт-система, отменяющая инстинкт самосохранения. Он сказал сам себе: надо! Пора! Нажал волшебную кнопку. И помчался вперёд уже без всяких сомнений. Аккуратно наклонился вперёд – и полетел.

Его скорость неизмеримо увеличилась. Воздух врывался в лёгкие, стремясь распереть их до бесконечности. Ноги едва успевали касаться поверхности земли и сшибали верхушки трав. В голове был один только чистый восторг и осознание того, что теперь всё в этом мире ему подвластно навсегда. Он летел и не думал ни о чём, и был в этот момент нигде.

Остановился Проскурин, только вбежав по колено в речку. Вода охладила бушевавший внутри него огонь.

С этого момента его жизнь бесповоротно изменилась. Теперь он знал, что он – главный, он – хозяин. Нельзя рассчитывать ни на чью помощь и советы, все решения он должен принимать сам. Только так.

Проскурин аккуратно вернулся на полянку к своей детсадовской группе. Воспитательницы так ничего и не заметили.

Да, с виду он был спокоен, дисциплинирован, адекватен. Никто и не подозревал, что под этой маской всегда кипит, ворочается лава, в любой момент готовая вырваться из-под контроля, и уж совсем никто не знал, каких сил стоило Проскурину удерживать эту лаву в повиновении.

Впрочем, выплески иногда случались.

Он помнил, как в пионерском лагере, когда было ему лет двенадцать, проходил небольшой чемпионат по футболу. Проскурин всегда был абсолютно равнодушен к любому виду спорта, кроме прыжков с шестом. Эти соревнования он смотрел по телевизору с интересом, тщетно пытаясь понять, в чём же тут дело, в чём подвох, что это за странное занятие и для чего оно нужно.

Однако футбол – совсем другое дело. Его почему-то любят многие.

Он сидел на скамейке запасных, очень сильно надеясь, что его не выпустят на поле, но просчитался. При равном счёте его команда была вымотана и обессилена, тренер бросал в бой все резервы.

– Проскурин, давай!

Он нерешительно вышел на поле и тут же получил мячом в голову. Удар не то чтобы очень сильный, по касательной, но это и был тот самый момент, когда головка спички чиркает о коробок. Лава вскипела. Через пару секунд Проскурин уже не помня себя нёсся к воротам противника, сметая всех на своем пути – и своих, и чужих. Сумасшедшие, испуганные глаза вратаря… мяч в сетке… Такой необходимый его команде перелом в игре был достигнут. Ребята воспрянули духом и сумели забить ещё пару мячей, но во всём этом Проскурин уже не участвовал. Он лениво бегал по полю, изображая горячую заинтересованность. Дело было сделано, огонь угас. Огонь следовало беречь для важных дел, не расходовать его понапрасну.

Зато в ту ночь Проскурин хорошо спал.

И ещё как-то раз в школе (а было ему уже лет пятнадцать) перед уроком математики его класс стоял возле кабинета, ожидая учителя. Пацаны дурачились, в шутку дрались, изображая крутых каратистов: «Кия! Кия!» Девчонки о чём-то судачили и хихикали. Проскурин, как обычно, спокойно стоял на своём месте, не обращая внимания на эти глупости, но долго так стоять ему не дали. Двое дерущихся болванов, хохоча, налетели на него и сбили с ног.

Проскурин, может, и не обратил бы на это внимания, если бы они проявили к нему хоть какое-нибудь уважение, извинились или что-то в этом роде. Но они продолжали валтузить друг друга и тупо ржать.

Через три секунды после того, как Проскурин вскочил с пола, оба болвана уже валялись у него в ногах. Он хотел отпинать дурачков, но увидел испуг в их глазах, пожалел. Вместо этого рявкнул:
– А ну-ка, смирно!

Это относилось, между прочим, и ко всему классу, который почему-то моментально выполнил его команду. Уроки начальной военной подготовки не прошли даром.

– По росту становись!

Проскурин, тяжело дыша, ходил перед идеальным строем и заглядывал в глаза каждому. Никто не выдерживал его взгляда.

Известно же: бойся гнева терпеливого человека.

– Р-разгильдяи! Дегенер-раты!

«Тихо, тихо!» – шептал Проскурин сам себе. И где-то через минуту он слегка успокоился и даже незаметно занял своё место в этом классном строю. А тут и учитель подошёл.

– Ну, какие молодцы, ребята! Не ожидал. Дисциплина у вас на уровне.

Проскурин никогда точно не знал, для чего ему дан этот скрытый внутренний огонь и умение летать. Может быть, для того именно, чтобы всю жизнь бороться самому с собой и преодолевать соблазны. Ведь главные подвиги совершаются не там, где их все видят.

А может, наоборот – всегда быть готовым к некоему великому делу. И не унывать в ожидании.

И вот прошли годы. У Проскуринв всё было в порядке. Он был один как перст, никому не мешал, и никто не мешал ему. По утрам бегал в парке, вечерами ходил в спортзал, ворочал гири. Читал очень много книг. Некоторые ему нравились.

Однажды он взял в библиотеке книгу с полки наугад, открыл её посередине и прочитал: «Другой берег речки был низкий и болотистый, но он плавно поднимался на протяжении километров полутора, потом, видимо, обрывался к старому руслу, а дальше, на плоскогорье, примостилась очень приятная на вид деревенька дворов в тридцать-сорок. Крыши её аккуратно лепились одна возле другой, сбоку стояла высоченная тёмная ель, похожая на церковную колокольню. При взгляде на неё каждый раз хотелось перекреститься. Вид отсюда был прекрасный».

Проскурин взял эту книгу, намереваясь обязательно прочесть её в выходные.

Да и погодка выдалась что надо: тепло, светло, безветренно. Можно устроить небольшой пикничок на Волге. Проскурин любил одно местечко неподалёку от города, там был сосновый лес и крутой обрыв к самой воде. Очень хорошо посидеть ясным летним днём в тени сосен, в прошлогодней хвое. Очень хорошо зачерпнуть старую хвою в горсть и поднести к лицу. Почувствовать слабый-слабый запах смолы…

Ночью он летал непривычно долго.

В этот раз он решил пройти немного подальше, туда, где было не так обрывисто. Да и чтобы уж совсем никаких людей поблизости. Уселся с книжкой, открыл бутылочку холодного пивка. Приготовился абсолютно вникнуть в текст, слиться с ним воедино.

– Мама, а что здесь делает этот дядя? Это ведь наше место! Нам чужих не надо, ты же сама говорила!

Малолетний мальчонка тыкал в него пальцем и вопросительно поглядывал на свою мамашу. Та, на первый взгляд, весила килограммов сто сорок.

– Ничего, Иванушка, дядя нам не помешает! А мы сейчас с тобой будем матрасик надувать!..

Вот-вот, надувайте свой матрасик, подумал Проскурин с облегчением. Я даже в воду не пойду по такому случаю, лишь бы сидеть тут спокойно, и чтобы никто не лез.

Хвала богам, дальше всё пошло как надо. Мамаша с ребёнком плескались на мелководье, отчаянно визжа. Проскурин достал беруши, которые всегда были при нём. Раз-два, и уже никаких посторонних шумов. И только книга, только солнце, воздух и благодать…

Он в очередной раз отхлебнул из бутылки.

То ли показалось ему, то ли правда со стороны реки донеслись некие странные звуки. Что такое?

Он вытащил затычку из уха и вопросительно глянул в сторону воды.

Жёлтенький силиконовый матрасик, уже совершенно сдувшийся, плескался метрах в тридцати от берега. Женщина и ребёнок цеплялись за него из последних сил. Оттуда доносилось какое-то полузадушенное сипенье. Лицо женщины то и дело скрывалось под водой.

Проскурин моментально вспомнил неоднократно читанные в интернете заметки о том, как люди тонули даже в паре метров от берега и не могли позвать на помощь, нахлебавшись воды. А этих, видимо, ещё и течением отнесло.

Через пару секунд он уже сосредоточенно летел вниз по песчаному склону, наклонившись вперёд, и единственное, о чём думал, – как бы не споткнуться. Ведь он уже не так молод, ноги могут не успеть. Сейчас этого нельзя допускать, никак нельзя…

Долетел, ничего. Вход в воду был жёстким, несмотря на все старания. Здорово ударился плечом и животом. Прошёл под поверхностью метра три, вылетел наверх и пустился вперёд изо всех сил отчаянным кролем.

Когда он добрался до бедолаг, женщина уже совсем собралась идти ко дну, её пальцы разжались и соскользнули с матраса. Проскурин очень вовремя поймал её за руку и вытащил кверху, чтобы она могла дышать. В воде она весила довольно-таки немного.

Мальчишка в безмолвном ужасе трепыхался где-то рядом.

– Ложись на спину! – скомандовал Проскурин женщине, поскольку та пыталась уцепиться руками за его шею. – Ложись на спину, сука! А то щас в морду получишь! Я буду тебя держать!

Ругательства и угрозы подействовали.

– А ты, Ванька, держись за меня и не бойся. Через минуту будем на берегу!

Но эта минута далась ему очень нелегко, несмотря на все тренировки. Не будь их, Проскурин и его подопечные дружно утонули бы.

А так ничего – доплыли.

Женщина стояла на четвереньках, кашляла и выплёвывала из себя воду. Ванька обнимал её за шею.

– Мама… мама…

Проскурин стоял рядом и восстанавливал дыхание.

– Ну… кажись, нормально… Ты как, ничего?

Женщина кивнула, продолжая кашлять.

– Надо вызвать такси, – решил Проскурин. – Только как вызвать сюда такси?..
– Не надо такси, – сказала женщина. – Уже всё нормально.
– Ладно, тогда я пошёл, – сказал Проскурин.
– Ладно, – сказала женщина. – Спасибо.

Он кивнул и пошёл вверх по склону.