В октябре 1944 года Гитлер ещё не верил в своё окончательное поражение. Надеялся на разногласия между наступавшими со всех сторон союзниками, на торжество германского духа, на чудо-оружие. Да и немецкая военная машина, искорёженная и побитая, продолжала работать и уничтожать противников.

А вот Сталин в победе уже не сомневался. Потому и сказал на заседании Моссовета, посвящённом годовщине Октябрьской революции: «Перед Красной армией остаётся её последняя, заключительная миссия: довершить вместе с армиями наших союзников дело разгрома немецко-фашистской армии, добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином Знамя Победы».

Вскоре на Московской фабрике строчно-вышивальных изделий №7 был изготовлен флаг из красного бархата, края которого обрамили орнаментом. В центре полотнища разместили большой герб СССР, над гербом – орден «Победа», а внизу надпись: «Наше дело правое – мы победили». Флаг вышел богатым и красивым, но почему-то в войска его тогда так и не отправили. Зато в апреле 1945 года, когда стало ясно, что Берлин будет брать 3-я ударная армия Белорусского фронта, в каждой из её девяти дивизий пошили красные знамёна. Попроще первоначального флага, и не бархатных, а из красного сатина.

В середине апреля было выбрано здание, над которым взметнётся красное знамя. Не берлинская ратуша, не гестапо, не рейхсканцелярия, в бункере которой засел сам Гитлер. А именно рейхстаг. То есть парламент, где происходило волеизъявление немецкого народа.

Советская пропаганда утверждала, что плохих народов не бывает, что немецких рабочих загнали на войну силком и что им просто нужна помощь в свержении режима нацистов. Но по сути весь СССР понимал, что в произошедших бедах виноваты именно немцы и что нацизм изобретён не инопланетянами и не Гитлером с Геббельсом и Риббентропом, а самим немецким народом. И хребет надо ломать именно ему. И флаг втыкать в его представительство. Поэтому – рейхстаг.

Гонка претендентов

Штурм германского парламента был очень тяжёлым. Рейхстаг оказался мощной крепостью с окнами, заложенными кирпичом. Перед ним вились противотанковые траншеи, заполненные водой. С флангов его прикрывали пушки и пулемёты, натыканные в зданиях Берлинской оперы и посольства Швейцарии. Внутри рейхстага сидело 5000 умелых и фанатичных бойцов, готовых драться до своей гибели. При этом особого стратегического значения здание не имело. Но обе противоборствующие стороны понимали, что рейхстаг – символ Германии, её независимости и свободы, которые немцами понимались как несвобода для других народов. И за владение этим символом русские и немцы готовы были платить любую цену.

Штурм длился четыре дня, с 28 апреля по 2 мая. Большая часть немецкого гарнизона полегла. Сколько погибло советских солдат, точно неизвестно.

Что касается знамён над рейхстагом, то их было не меньше сорока. Значительная часть – самодельные, выкроенные из красных трофейных перин, простыней и прочего тряпья. Каждое подразделение обозначало красным флажком захваченную территорию. Выбили немцев со ступенек под колоннами – вывесили флаг. Выжгли огнемётом гитлеровцев, засевших в одной из пятисот комнат, – выбросили в окне красную тряпку.

Из-за этого впоследствии возникли споры и препирательства по вопросу – кто же первым вывесил красное знамя на рейхстаге?

В 1946 году около ста человек были представлены к присвоению звания Героя СССР за штурм рейхстага и водружение над ним Знамени Победы. И десяток из них, не считая Егорова и Кантарии, это звание получили.

Знамя №5

К вечеру 30 апреля красный флаг уже висел над парадным входом немецкого парламента, прикрученный к скульптурной композиции на фронтоне. Но это был самодельный флаг, а не официальное Знамя №5, которое принадлежало 150-й дивизии, осуществлявшей штурм. Вскоре поступил приказ повесить То Самое Знамя. Вот его-то и доставили в рейхстаг разведчики Егоров и Кантария под командованием замполита Алексея Береста.

Первая попытка не удалась. Разведчики в темноте не нашли путь на крышу. Со второй взобрались по разрушенной лестнице, выстраивая пирамиду из тел. Это происходило не с западной стороны, на которой находился парадный вход и уже висело самодельное знамя, а с противоположной – восточной. Знамя №5 привязали ремнями к установленному там памятнику кайзеру Вильгельму. Точнее, к ноге его лошади.

Через некоторое время из-за взрывов и огнемётных струй рейхстаг загорелся, так что штурм пришлось на время остановить и вывести из пылавшего здания атакующих. Когда огонь утих и вновь начался бой, выяснилось, что все флаги, кроме Знамени №5, сгорели. Восточный фасад, над которым оно висело, меньше всего пострадал от огня и обстрелов.

Однако место посчитали не лучшим. И сторона не та, и нога кайзеровского коня – не самая высокая точка здания. Поступил приказ закрепить знамя на куполе рейхстага, в том самом месте, где немцы вывешивали флаг со свастикой.

Купол представлял собой переплетение стальных полос, пространство между которыми было застеклено. Естественно, стеклянное покрытие в ходе штурма было разбито, из стали торчали острые осколки, о которые солдаты изрезали руки до костей. Особенно серьёзные травмы получил Михаил Егоров. Инвалидом не стал, но ограничение подвижности пальцев заработал. Кисти рук остались изуродованными до конца жизни.

Поскольку всё происходило под огнём, фотографий, фиксирующих установку знамени на куполе, не осталось. Известное всем фото Халдея, на котором двое солдат устанавливают знамя на одной из башенок под куполом рейхстага, является более поздней постановкой.

Егоров и Кантария за эту операцию получили Звёзду Героя и орден Ленина. Руководившему ими Бересту почему-то дали только орден Красного Знамени. Иногда говорят, что его из списков вычеркнул лично маршал Жуков, который будто бы не любил замполитов.

Но представление на звание Героя для Егорова и Кантарии подписано в мае 1945 года, то есть сразу же после события. Представление на Береста подано почему-то через год. Скорее всего потому, что, непосредственно участвуя в первом водружении знамени, на купол он уже не полез. Чтобы забраться туда, требовалась обезьянья ловкость двух тощих, жилистых разведчиков. А замполит был мощным тяжеловесом. Подставить плечи лёгким товарищам мог, а карабкаться по стальным балкам – вряд ли.

Побратимы

Сначала ставшие боевыми друзьями, а потом вместе вошедшие в историю, Михаил и Мелитон были очень разными людьми. По темпераменту – спокойный и рассудительный русак Егоров и взрывной холерик грузин Кантария. По боевому пути – Мелитон Кантария начал службу в 1939 году и к 45-му стал опытным строевиком, а Михаил Егоров родился на три года позже своего товарища и не был призван в армию даже с началом Отечественной войны, поскольку ему не исполнилось 19 лет. В то время призывали с этого возраста. Но когда родную Смоленщину оккупировали немцы, Михаил убежал в лес к партизанам. Где и вредил врагу как мог.

К концу 1944 года, когда товарищи впервые встретились и стали однополчанами, на счету Михаила было несколько пущенных под откос немецких эшелонов, а у разведчика Мелитона – десятки взятых «языков».

Партизан, то есть профессиональный диверсант, Егоров пришёлся в полку очень кстати. Молодые люди подружились. Более того, Кантария называл Егорова своим кровным братом, потому что участвовал в освобождении его смоленской деревни и был при этом ранен. То есть полил своей кровью родную землю друга.

В начале штурма рейхстага друзья не участвовали, находились при дивизионном Знамени Победы на наблюдательном пункте. А вот когда поступил приказ вывесить стяг, пошли его выполнять и выполнили, хотя и с третьей попытки. Очевидцы говорят, что снизу казалось, будто вешавшие флаг разведчики плясали на крыше. Делалось это не из эйфории, просто крыша простреливалась со всех сторон, а у скачущего бойца меньше шансов попасть под пулю.

Демобилизовались друзья в 1946 году, но потом ещё два года колесили по гарнизонам с рассказами о своём подвиге, по приказу партии. Не самая неприятная обязанность, хотя после всего пережитого страшно хотелось домой.

После того как один вернулся на Смоленщину, а второй в Грузию, жизнь товарищей пошла по-разному. В общем-то, она шла хорошо, просто «хорошее» у каждого своё.

Бессребреник

Государство о героях заботилось, причём не просто давало им льготы и выделяло дефицитные товары, а пыталось зачислить бывших солдат в кадровый резерв, двигать их карьеру. Егоров был без памяти рад возвращению, наслаждался ароматом свежевспаханной земли и просто хотел в ней копаться, совершенно не стремясь в начальники. Однако его сначала назначили завторгом, потом заведующим скотобазой, потом председателем колхоза. Но выяснилось, что для занятия такой должности требуется образование, и молодого человека, чей опыт ограничивался войной, отправили на повышение квалификации в смоленскую партшколу.

После окончания школы Михаил решил остаться в городе, устроился рабочим на молочно-консервный завод, разливал по банкам сгущённое молоко. Но его и тут не оставили в покое, против воли назначили начальником снабжения комбината. Это был осознанный шаг руководства предприятия. В СССР всё приходилось «доставать», «выбивать», и легендарный герой, о котором говорили по радио и писали в школьных учебниках, оказался в этом смысле золотым человеком. Кто же такому снабженцу откажет?

И Егоров действительно совершал для родного предприятия чудеса. Обустроил местный ДК, выбил автобусы, развозившие людей с работы. Помогал соседям. Кому дом достроить, кому сына определить в институт. А вот о своём жилище и семье особенно не заботился. Еда есть, крыша над головой есть, чего ещё желать? Да, мог подарить дочке дорогую ходячую куклу, к удивлению соседей, а что при этом в доме нет горячей воды и удобства расположены во дворе – так бывший крестьянин не считал это большим неудобством. Вдобавок жена частенько пеняла супругу за расточительство, так что из-за куклы он от неё наслушался.

В новый дом с водяным отоплением, ванной и телефоном герой-фронтовик переехал только в 1966 году. А телевизор, венгерская стенка и швейная машинка в этом доме появились только после настойчивых требований жены.

Правда, такую мужскую забаву, как личный транспорт, Егоров уважал. Когда во время встречи в Кремле Хрущёв спросил героя, не нуждается ли тот в чём-либо, Михаил прямо сказал: нужен мотоцикл «Урал». А уже при Брежневе, в 1975 году, родной сельсовет подарил своему ветерану бежевую «Волгу». Она его и погубила.

20 июня 1975 года Егоров гостил у сестры. Кто-то из знакомых попросил о помощи – нужно было срочно сгонять в соседний посёлок. Михаил Алексеевич сел в «Волгу» и на повороте столкнулся с фургоном, гружённым огурцами. Водитель легковушки и двое его попутчиков скончались на месте.

Похоронить его хотели на родовом кладбище, но власти посчитали тело выдающегося человека народным достоянием. Егорова похоронили с воинскими почестями у крепостной стены Смоленска, в сквере Памяти Героев. Награды, в том числе Звезду Героя, забрали в московский музей.

Уважаемый человек

Кантария приехал на похороны друга. Когда увидел дом покойного, не мог поверить, что тот жил в таких скромных условиях.

Сам Мелитон обустроил свой дом в Очамчире с южным размахом. Разные характеры друзей, различный подход к жизни и разное умение эту жизнь обустроить были видны уже в 45-м. Кантария вывез из Берлина к себе в Абхазию несколько чемоданов, набитых дорогими трофеями. Егоров привёз домой только отрез ткани на платье.

Как и Егорова, Кантарию власть подталкивала к карьерному росту. Сержанту предложили поступить в военное училище, намекали на дальнейшие перспективы. Но военная служба разведчику надоела за шесть фронтовых лет. Отказался. Был плотником, затем пошёл по торговой части. Стал директором мясного магазина на сухумском рынке. Разбогател. Выстроил большой двухэтажный дом, наполненный дорогой мебелью и всеми техническими новинками того времени. Двери и оконные рамы в этом доме были из красного дерева. Покупал золото и драгоценности. Как было принято в Грузии у богатых людей, «помогал заключённым», то есть делал отчисления в воровской общак.

В общем, если Егоров жил типичной жизнью советского государственного человека, которому власть давала всё что нужно, но после смерти забрала у наследников даже тело покойного, – то жизнь Кантарии была по-своему тоже типично советской, но с другой, теневой, стороны.

Всё это благополучие погибло под обломками рухнувшего СССР. Уже с конца восьмидесятых в перестроечной прессе пошли «сенсационные» материалы, в которых Егорова и Кантарию называли обманщиками, никогда не стоявшими на крыше рейхстага. В 1992 году воссоединившийся немецкий народ лишил Егорова, Кантарию и многих советских полководцев званий почётных граждан Берлина.

А в начале девяностых, когда после развала Союза начали раскалываться и его бывшие республики, от Грузии откололась Абхазия. Очамчира, в которой жила семья Мелитона, – абхазский город. Грузинам пришлось оттуда бежать. Прошлые боевые заслуги и героизм в той ситуации никого уже не интересовали и не давали защиты.

Кантария с семьёй бежал в Москву. Пытался получить российское гражданство, но не успел. Скончался 27 декабря 1993 года. В траурном зале московской больницы, где стоял его гроб, не было ни одного представителя власти. Сообщение о смерти прозвучало по одному из радиоканалов, а телевидение, кажется, эту тему полностью проигнорировало.

Примерно в то же время вдову Михаила Егорова лишили льгот. Отключили ей телефон за неуплату. Но смоленский герой, погибший за двадцать лет до этого, хотя бы не увидел беды и позора.