Многие из будущих зоотехников и ветеринаров приобщались к деревенскому труду впервые и с опаской посматривали на вышедшее из загона небольшое стадо бурёнок, которое почему-то пошло прямо на нас. Мы стайкой отошли в сторону, от греха подальше.

– Не бойтесь, они не брыкаются, – услышали мы сзади ехидный голос.

Он принадлежал крепкому, с немного раскосыми глазами мужику в синем халате без головного убора. Шапку заменяла густая кучерявая шевелюра, явно не местного, а наверняка кавказского розлива.

– Меня зовут Вартан Арминакович, механик, – отрекомендовался он. – Нужен моторист на поливной агрегат. Кто знаком с техникой?

Мы виновато молчали: таковых среди нас не было.

– Хотя бы мало-мальски?

В ответ – опять молчание.

Взор механика упал на меня, одетого в солдатскую гимнастёрку. Остальные – в разношёрстную одежду: не на танцы пришли…
– Отслужил?.. Очень хорошо. Пойдём принимать агрегат.

Так совершенно неожиданно мне были поручены самая ценная, надо полагать, «матчасть» хозяйства и ответственное дело: поливной агрегат на электрической тяге – солидные на вид насос и электродвигатель. Размещалась эта «матчасть» в двух километрах от города Гурьева вверх по Уралу, по соседству с кирпичным заводом и небольшим посёлком, где жили его рабочие.

В мою обязанность входило: по утрам, когда сокурсники разбредались, кто с мотыгой, кто с лопатой, по делянкам, я должен включить рубильник и проконтролировать, пошла ли вода по арыку в поле.

На этом мой активный физический вклад в экономику учебного заведения заканчивался. Я с удовольствием заваливался на топчан в дощатой щелястой насосной будке читать очередной том сочинений Эмиля Золя.

Под мирное жужжание агрегата меня не на шутку заинтересовал путь к грехопадению аббата Муре. Я представлял себя на его месте и искренне удивлялся душевным мукам и переживаниям аббата.

«Мне бы твои возможности», – думал я, читая с замиранием сердца самые откровенные места романа.

Но у меня возможностей не было: сокурсницы слишком молоды, после семи классов, а в то время нравы насчёт этого были намного строже, чем сейчас. Так что падать было не с кого…

Когда уставали бока и требовалось осадить разбушевавшуюся плоть, брал удочки и спускался к воде ловить сазанов. Поймав штук пяток, запускал их в небольшой бак с водой, предназначенной для заполнения заборной трубы. А заодно и сам окунался в чистую отстоянную воду, потому как речь идёт о весенней поре, а паводковая вода в Урале очень грязная.

Вечером сазанов вылавливал механик, который жил с семьёй здесь же, в хозяйстве. Да и сам я иногда прихватывал из этого своеобразного садка одну-две небольшие рыбины на домашнее жарево или уху.

Однажды утром, придя на работу, увидел: к заборной трубе поливного агрегата прибило течением солидную корягу. А дело было в самый разгар хода на нерест красной рыбы, преимущественно севрюги, когда она то и дело выпрыгивала из реки и смачно шлёпалась обратно в воду. Соображая, как бы полегче отправить её дальше, увидел, что рядом с ней показалась севрюжья «махалка» – хвостовой плавник. Раз, через минуту – опять… Это уже было подозрительно: проходная рыбина на одном месте стоять не будет.

Ёжась от утренней прохлады, полез в воду, и руки тут же нащупали прочный аркан, привязанный к коряге, на конце которого билось что-то живое.
– Кукан! – пронеслось в голове.

Попытался вытащить его на берег. Но не тут-то было! Не хватило сил.

Что делать? Оставить всё как есть – рыба заснёт и протухнет, даже если она вот так и поплывёт вместе с корягой к Каспию. Жалко…

Побежал за подмогой. Сокурсники – Лев Журавлёв, два Владимира, Ефремов и Гереклиев, Павел Мухаев – все гурьевчане, а их рыбой, даже севрюгой, не удивишь. Они охладили мой пыл.

– Не хочется возиться. А потом, куда мы кукан этот денем? И так без него всё в доме рыбой провоняло…

Действительно, по весне рыбный дух прочно пропитывал не только отдельные дома, но и, казалось, весь город.
Постояли молча, покурили. Подумали…

– А если продать? – неуверенно предложил кто-то. – Время как раз самое базарное, и до рынка не так далеко.

Переглянулись. У каждого на лице появилось прояснение: мысль стоящая, следует попробовать: вытащить явно бесхозных севрюг, принесённых течением откуда-то сверху, продать, а деньги… Ясное дело, пропить!

Общими усилиями кукан еле выволокли на берег. На нём насчитали семь увесистых севрюг. Опытный глаз сразу же отметил с разочарованием: все яловые! Видимо, икряные хозяин кукана сразу же прибрал к рукам.

О способе доставки кукана на рынок вопрос не стоял: Павел приезжал на стареньком велосипеде, его-то мы и решили использовать как транспортное средство. Но пристроить рыбин на двухколёсный «грузовик» оказалось не так-то просто. Куда бы их ни подвешивали – на раму, на руль, на багажник, везде половина рыбы тащилась по земле. Наконец приспособились: взяли в руки по два хвоста, так и пошли, еле удерживая трепыхавшихся рыбин.

Пока шли от остановки автобуса до входа на рынок (а это метров пятьдесят), стали свидетелями ежедневной картины: чтобы не платить за место, да и к потенциальному покупателю поближе, плечом к плечу стояли женщины и детвора с литровыми и полулитровыми стеклянными банками с икрой. Каждый продавец этой своеобразной шеренги давал возможность запустить в банку палец и сковырнуть толику для пробы. Но пробовать было некому, покупателей не наблюдалось. Наш торгашеский пыл сразу поостыл.

Свежей рыбой торговали под открытым небом. Вдоль прилавков неизменно до окончания базарного дня расхаживал милиционер дядя Саша, зорко следя за продавцами и неусыпно – за пацанами. Если мальчишки до закрытия базара не могли продать свой товар, что случалось частенько, то просто бросали его и во все лопатки удирали. Задача дяди Саши: изловить беглецов и заставить унести рыбу домой. Но это ему удавалось не каждый раз. Поэтому на базаре и вокруг него стояла устойчивая вонь.

Окинув взором окрестность и всякий раз натыкаясь глазами на обилие товара, мы подумали, что нам тоже придётся налегке удирать от дяди Саши: прилавки были завалены рыбой, а вот толп покупателей не наблюдалось. Так, реденькие старушки да один-два мужика. Будний день всё-таки.

Мы приуныли: планы наши явно срывались, настроение упало до нуля. Оставив Павлика за прилавком, решили «прошвырнуться», как говорила тогдашняя молодёжь, по базару и окончательно убедились: надо удирать, и как можно быстрее. Под обширным дощатым навесом одного из так называемых павильонов по-домашнему устроились многочисленные продавцы копчёных балыков. Янтарные, обработанные растительным маслом для придания товарного вида, балыки блестели даже в тени и пахли для кого как: для приезжих – аппетитно, для гурьевчан – тошнотворно… Продавщицы, преимущественно кореянки, поджидая своего покупателя, безмятежно, по-домашнему пили чай и вели неспешные разговоры. Это было их повседневное занятие, так сказать, рабочее место.

Время двигалось к обеду. Дядя Саша уже доходил до кондиции: был изрядно подшофе и явно утратил первоначальную бдительность. Пора…
Но совершенно неожиданно появилась слабая надежда: возле нашего Павла нарисовался респектабельно одетый, явно не местный мужчина.

Чужаков горожане срисовывали безошибочно: приезжие брали икру и балыки, почти не торгуясь. Вот почему икру для быстрой продажи зачастую делали на забортной неотстоянной воде. Конечно, некипячёной. При пробе она хрустела на зубах: оказывалась с песочком. А балыки, красивые и аппетитные на вид, на самом деле вовсе не холодного, а горячего копчения.

У каждого из нас, наверное, мелькнула одна и та же мысль: сейчас мы тебя, голубчика, наколем. Все дружно ринулись расхваливать свой товар.

«Джентльмен» оказался докой в торговом деле и никак не давал запрашиваемой цены. После спора, яростного жестикулирования, схождения и расхождения (Казахстан – восток всё-таки!), наконец, сошлись ровно на половине заявленной стоимости.

Окрылённые не столько успехом, сколько везением (не пришлось убегать!), пошли в ближайший гастроном отовариваться.

В то золотое время из Гурьева шли посылки с икрой, балыками и, конечно, с воблой во все концы Союза. Принимали до девяти килограммов. В каждом почтовом отделении очередь с ящиками в руках так длинна, что почтовым работникам приходилось обивать прилавки листовым железом, чтобы не ободрались деревянные.

Иногда посылки отправляли в такое захолустье, где об икре и балыках даже не слышали. По этому поводу ходили разные анекдоты. Сам был свидетелем: сестра прислала нам, живущим в небольшом казачьем хуторе Прихопёрья, посылку с икрой и балыком. Мы не знали, что делать с икрой. Балык сразу понравился, он был по вкусу похож на свиное сало, только пахнул рыбой. А икру мы варили, она становилась белой и жёсткой. Жарили, заливали взбитыми яйцами… В конечном итоге отправили её в холодный погреб.

Так бы она и пролежала неизвестно сколько, если бы не случай. К нам на несколько дней приехал брат отца, офицер, фронтовик. В таких случаях встреча без самогонки и яичницы со свиным салом не обходилась. Отец и предложил матери угостить гостя икрой:
– Может быть, он её и съест? – с надеждой предположил батя.

Увидев икру, дядя, естественно, очень удивился:
– Откуда, брат, такой деликатес?
– Дочка прислала из Казахстана.
– Эта икра очень дорогая.
– А пошто она тогда на зубах липнет?..

Вот и гурьевчане, отправлявшие посылки в разные концы Союза, получали в ответ благодарные письма. Родственники писали, что «ялык» вещь стоящая, а вот икра при пересылке пропала, почернела…

Балычно-икорное изобилие и относительная вольница продлились в Гурьеве до начала семидесятых годов. Старожилы говорили:
– Ешьте икру, пока о ней Москва не узнала!

Буквально в каждом доме стояли заготовленные на зиму трёхлитровые стеклянные банки с икрой. Красную рыбу солили в объёмистых эмалированных кастрюлях.

А в середине шестидесятых в Гурьев приехал собственный корреспондент всесильной центральной газеты «Правда». Впервые за всю историю города и области. Специально на весеннюю путину. Мне пришлось его сопровождать по тоням и плавучим икорным заводам.

Посещение первого же произвело на правдиста ошеломляющее впечатление. Так называемый завод не гремел, не чадил и вообще имел вид плавучего дома отдыха. Правда, освещался автономной электростанцией, но это по ночам. А из механизмов главным был ручной винтовой пресс для верхних крышек полуторакилограммовых икорных банок (помните: объёмистые, голубенькие, с надписью «CAVIAR»).

Главной фигурой на заводе был икорных дел мастер. Только он был допущен к приготовлению зернистой икры. В огромную общепитовскую алюминиевую кастрюлю пробивалась через специальную сеточку только что взятая, обязательно от живой севрюги икра (ястык) и мастер (на глаз!) солил её очень мелкой солью с ксилитом. Всё, икра готова! Вожделенный деликатес расфасовывался по банкам, банка по шву опоясывалась резиновым бандажом и отправлялась в трюм, на лёд.

Заведующий первого же икорного завода пригласил нас на верхнюю палубу, где располагались бытовые помещения. В том числе и столовая. Через несколько минут в неё вошёл икорных дел мастер в белой куртке и поставил на стол объёмистый эмалированный китайский таз с только что приготовленной зернистой икрой.

Заведующий извлёк откуда-то деревянные ложки и буханку хлеба. Не обошлось и без бутылки «Особой Московской». И так на каждом заводе: икра свежайшая в китайском тазу, деревянные ложки, хлеб и «Особая»…
– Угощайтесь.

Возвращались в город изрядно потяжелевшие. Правдист сидел молча, с задумчивым видом. Даже перестал рассказывать свежие анекдоты.
– Такой дорогой продукт, деликатес, – и так примитивно его готовят… Уму непостижимо! – наконец вымолвил он.

Его поразила простота технологии изготовления икры. Ни тебе гудящего конвейера, ни лаборантов в белых халатах с пробирками и колбами. Их всех заменял мастер-икрянщик. Намётанный глаз и собственный язык – вот чем руководствовался он в своей более чем деликатной работе.

Вскоре в «Правде» появилось несколько разгромных статей, написанных в соавторстве с главным начальником областного рыбнадзора. Главная их тема – не тяжёлый труд рыбака на ветру и в воде, а повальное браконьерство чуть ли не всего человеческого поголовья города!
Из этих публикаций Москва (и не только) узнала о том, что в каком-то захолустном Гурьев-городке, который притулился в устье Урала на севере Каспия, чёрную икру едят деревянными ложками, да ещё не из хрустальных ваз, как это положено по её статусу, а из китайского таза, в котором остальная часть населения страны стирает носки и полощет бельё!

Сбылось предупреждение гурьевских старожилов! На борьбу с браконьерством были мобилизованы все городские и областные силы, на подмогу им бросили курсантов милицейских училищ из разных городов Союза, инспекторов рыбнадзора аж с берегов Иртыша и Дона! Весь Урал был окован их плотными рядами.

Статьи в центральной газете сыграли и роль рекламы: мало кому известный городок вдруг стал центром различных всесоюзных семинаров, совещаний, профессиональных съездов, слётов и других не менее судьбоносных сборищ.

Зачастили в когда-то богом забытый Гурьев народные артисты СССР, просто заслуженные, но никак не малоизвестные. Посмотрели, а кое-кто и пообщался с некоторыми персонажами «Кабачка 13 стульев», услышали вживую знаменитую песню «Не кочегары мы, не плотники», поручкались и пошутили с Бывалым и Трусом, послушали оперных солистов Большого театра и знаменитых артистов Московского театра оперетты.

Посетили город и некоторые космонавты. С одним из них даже похлебали из одного котла ушицы. Щедрые городские власти присвоили ему звание «Почётный гражданин города Гурьева».

Но несмотря на строгости и вселенскую борьбу с обловщиками, гурьевчане как ели икру, так и продолжали есть. Ведь город основан и стоял три с половиной века благодаря несметному рыбному богатству. И обитатели его не представляли себе жизнь без рыбы и икры на столе!

Правда, ели уже не ложками из китайского таза, а из чашек, блюдец и другой неёмкой посуды. Добывали старым прапрапрадедовским способом, в местах, куда приезжему рыбнадзору ход был неизвестен. А местному тоже есть-пить хотелось… Да и высокое областное начальство в дни майских праздников давало послабление. На Первое мая весь состав милиции охранял трибуну и областных вождей, площадь, на которой трудящийся люд демонстрировал всемирную солидарность. А вот берега реки оголялись, что было на руку… Ну а на День Победы сам бог велел! Не оставлять же ветеранов без привычного праздничного пирога и традиционной закуски!

…А где же студенты сельхозтехникума? Они на вырученные за семь севрюг деньги смогли купить две бутылки бормотухи, на закуску банку консервов, на этикетке которой красовалась усатая рыбья морда с глазами-бусинками, по которой игривым рисованным шрифтом тиснуто: «Сом в томатном соусе».

Продукт местного консервного комбината. Он оказался чуть дешевле полулитровой банки икры, всё-таки разнообразие в закуске…