Как же надоел этот «коронованный» вирус! Так и хочется предъявить претензию высшим силам: вы уж там определитесь, жить нам или как? туда или сюда? падать или дальше лететь? Кстати, последний вопрос я задавала тем, кто «наверху», примерно двадцать лет назад, когда находилась в тысячах метров над землёй и наш самолёт вроде бы собирался падать. А дело было так.

Друг, пообещавший довезти из Вероны до Миланского аэропорта Мальпенса, оказался не друг – подвёл, не приехал. Мы с подругой Юлей на попутках, поездах и такси сами добирались до пункта назначения. Больше всех пострадал последний таксист, на автостраде мы подгоняли его буйными криками:
– Эге-гей, гони, родимый! Какой русский не любит быстрой езды! – но не по злобе природной, а потому что катастрофически опаздывали.

На стойке регистрации мы дружно выдохнули:
– Рейс номер такой-то улетел?

Юноша в нарядной униформе удивлённо вскинул брови:
– Нет, не улетел. Но только это вам в терминал Д.

Наш уже почти родной таксист за хорошие чаевые сопровождал нас и багаж, но, услышав о терминале Д, закатил глаза и исступлённо заголосил:
– Мамма мия! До него два километра ехать, везде шлагбаумы, и проезд платный. Хватайте багажные тележки, по зданию быстрее добежим!

И мы побежали. Терминал Д оказался отстойником для убогих чартеров. Юля изъявила желание найти бар, присесть, отдышаться и промочить горло перед полётом, но никакого подобного заведения там не оказалось. А уже почти родной таксист спешно запихал нас на регистрацию и на прощание перекрестил:
– Мадонна вам в помощь!

Рейс задержали ещё на сорок минут, причин не объяснили. Пассажиры, в основном женщины-челночницы, привыкшие ко всему, даже не роптали. Что же, всякое бывает.

Первая половина полёта прошла обычно: ели, пили кофе, листали журналы, дремали. Но потом почему-то стало потряхивать, да всё сильнее и сильнее. Свет в салоне приглушили, стюардессы заметались, потребовали пристегнуть ремни и поднять столики.

И началось всё как в классическом фильме об авиакатастрофе. Пилот прокричал в динамик, что волноваться не следует, мы проходим грозовой фронт и зону турбулентности. После чего нас тряхнуло с уклоном влево, перевернуло вправо, а затем погас свет. Температура в салоне резко упала, стало холодно.

Мы сидели в последнем ряду, за спинками наших кресел находилось хозяйство бортпроводников. Девочки присели на откидные стульчики и крепко пристегнулись ремнями. А с полок у них падали баночки с кока-колой, ударялись о пол и громко взрывались.

Затем наш самолётик взвыл и зарычал, как упрямый вепрь, и, взмахнув потрёпанными крыльями, пошёл на грозу. Оказывается, в этот момент только и началась та самая зона турбулентности.

Представьте, что вы едете по дороге, а она усыпана колотыми кирпичами и крупными валунами. Ямы и колдобины, ухабы и овраги – всё есть! Ты дёргаешься всем телом, подпрыгиваешь, сидя на месте, тебя кидает из стороны в сторону, и наконец-то понимаешь, для чего нужны ремни безопасности. Если бы не они – можно из кресла вылететь. И всё это в течение сорока минут!

Я крепко сцепила руки, закрыла глаза, откинула голову на спинку кресла и впала в анабиоз. Стало очень страшно. А страх – он ведь живой, его можно увидеть, как мутную дымку перед глазами. Почувствовать его холодное прикосновение, которое от основания черепа опускается ниже и ниже по позвоночнику. У него даже запах есть: терпкий, кислый, смрадный…

Только сумасшедший ничего не боится. А всякий нормальный индивид в течение жизни собирает пышный букет всевозможных фобий.

Маленькие дети, как правило, боятся темноты. В нежном возрасте я имела отвратительную привычку начитаться перед сном страшилок Гоголя или Эдгара По, а потом дрожать всю ночь. Но боролась с этим! Вставала с кровати и упрямо распахивала двери шкафов и тумбочек, где, притаившись, скалили клыки черти, ведьмы, колдуны и прочие барабашки.

У подростков свои страхи: одноклассники-гопники, дворовые хулиганы, «троллинг», «буллинг» и наша родная дедовщина. Но тут всё просто: в критической ситуации надо успеть врезать первым, чтобы обязательно победить. Ну, или успеть убежать.
Есть профессиональные страхи. Даже самый опытный хирург много раз прокручивает в голове прошедшую операцию и бесконечно мучается вопросом, всё ли он правильно сделал. Актёрам частенько снится кошмар – опоздал! На репетицию, спектакль, съёмку, неважно. А важно, что его ждёт дружный коллектив, который при встрече задушит, но точно не в нежных объятиях.

Переводчики периодически просыпаются в холодном поту: привиделось страшное – язык забыл. И в полусне, как молитву, судорожно начинают повторять спряжения.

Отдельной строкой стоят физические категории: скорость, глубина, высота. После пары-тройки аварий я перестала машину водить. А когда еду в такси, нервирую водителя требованием сбавить скорость до шестидесяти. Как так вышло, что выросла на берегу Камы, а плавать не научилась, – сама не понимаю.

На Лазурном побережье одна иностранная тварь сделала мне предложение руки и сердца, а вместо кольца вручила беленького пушистого щеночка. Я вежливо ответила отказом. Глубоко обиженная тварь в сердцах швырнула бедную собачонку в воду. А я в ту же секунду нырнула следом. Было ли страшно тонуть, уже не помню. Но тварь всё же оказался не совсем тварью, вытащил из воды и меня, и щенка. Кавалер простился со мной навсегда, но собаку оставил себе!

Высоты не боюсь, как-то даже снимала квартиру на 25-м этаже. Друзья, будучи в гостях, трусили выходить на балкон, а мне нравилось распахнуть все створки и любоваться просторами. Хотя ради развлечения ничто не заставило бы меня прыгнуть с тарзанки или с парашютом. Если только вопрос жизни и смерти.

Но сейчас, на борту самолёта, всё иначе. От тебя ничего не зависит, ты не можешь бороться с препятствиями и угрозами, недругами и личными страхами, ты можешь только одно – сидеть и ждать.

И настал момент, когда я уже устала дрожать, психовать, бояться, читать «Отче наш», а заодно представлять, кто и как скажет маме: «Очень жаль, но вашей дочки больше нет…» И разозлилась – причём так сильно, что чуть было не крикнула в голос: да определитесь вы уже, летим или падаем, надоело, блин! Наверное, и другие пассажиры думали примерно так же, потому как мужественно молчали: ни вздохов, ни всхлипов, ни вскриков. Тишина в салоне была, словно в операционной. Только нежная Юлик жалобно поскуливала, вцепившись в моё правое плечо:
– Почему все молчат? Мы падаем? Я больше не могу, сейчас закричу!

Закричит одна истеричка, а следом цепная реакция – закричат все. Повскакивают, будут носиться, метаться, начнётся паника, которую трудно остановить. Экипаж тоже накроет этой волной. Стальная птица не выдержит наших разрушительных энергетических волн и, прощально махнув крылом, направится вниз.

Юля как клещ вцепилась в мою правую руку, поэтому свободной левой я влепила ей успокоительную пощёчину. Но промахнулась и попала по носу. Юлик поперхнулась, округлила глаза, из её носа потекла кровавая струйка.

– Только пискни – убью, – шёпотом пообещала я подружке.

Но в этот момент наш самолёт тряхнуло так сильно, что на головы всем полетели кислородные маски. Кстати, некоторые даже не имели никаких проводков, а брякнулись пассажирам прямо на колени.
Но, как ни странно, после этого турбулентность почти сразу закончилась. Словно самолёт встал на прямую гладенькую воздушную дорожку и заскользил по ней. Стюардессочки поправили пилоточки, расправили смятые шарфики и начали толкать по проходам тележки.

– Ви-ви-ски есть? – заикаясь, спросила я белокурую девушку.
– Не-не-нет. Всё вы-вы-пи-пи-ли. То-толь-ко водка, – так же заикаясь, ответила она.
– И часто вас так трясёт?
– Да это ещё ничего! Вот в Милан летели, так тряхануло, чуть все болты не вылетели. Дорога здесь плохая, – вздохнула стюардесса. – Водку брать будете?

Я огляделась по сторонам, весь салон сидел, присосавшись к бутылкам, причём пили все прямо из горла. Ну, чего же и мне стесняться?

Когда самолёт благополучно приземлился в Шереметьеве, пассажиры не спешили расходиться. Пели, смеялись, обнимались, потребовали предъявить пилотов – героев, что спасли всем жизнь. Из кабины смущённо выглянули два молоденьких паренька.

Благодарные челночницы попытались их напоить, обласкать и усыновить. Всё по классике: «Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали!» Пока проходили паспортный контроль и получали багаж, Юля шмыгала носом и обиженно ворчала:
– Я понимаю, ты не со зла, ситуация такая. Но я как увидела, какая ты сидишь: бледная вся, руки на груди сложила, глаза закрыла, словно уже в мир иной отошла, мне самой дурно сделалось!

Не хотелось читать лекцию о том, что каждый человек имеет свои психологические особенности. Также было лень оправдываться, что мой ступор – это всего лишь оборотная сторона буйного реактивного состояния, которое более типично в чрезвычайных ситуациях. А уж что лучше, что хуже – не нам решать.

– Никогда самолётов не боялась, а теперь только на поезде. Ни за что больше не полечу! – резюмировала Юля.
– Аналогично, Ватсон, – согласилась я.

Конечно, впоследствии мы об этом забыли, летали много и часто. А вспомнилось мне всё это в сопоставлении с нашей сегодняшней ситуацией, которая, на мой взгляд, очень похожа. «Коронованный» вирус опасен, смутен, неясен и может вести себя, как ему заблагорассудится. Чего ждать дальше, непонятно. Но надо просто собраться, выдержать, перетерпеть, не впадая в панику и уныние. И знать точно: ничто не прервёт наш полёт.