Артист с глазами
12.08.2020 20:55
ШерстнёвВ творческой биографии актёра Юрия Шерстнёва десятки работ в театре и в кино. Если на сцене были разные роли, даже Борис Годунов, то в кинематографе режиссёры чаще его видели в отрицательных образах: палач из Лилля («Д’Артаньян и три мушкетёра»), уголовник Палёный («Привал странников»), главарь банды Лысый («Цыган», «Возвращение Будулая»), начальник тайной стражи Афраний («Мастер и Маргарита»), бандит Метла («Антикиллер») и другие. Хотя, по признанию его жены и друзей, Шерстнёв в жизни был вовсе не похож на этих героев.

Встала перед ним на колени

– Да, в кино он играл отрицательных персонажей, но ведь были и положительные роли, – делится с «Моей Семьёй» вдова артиста Людмила Макеева. – Он вообще был очень талантливым артистом, способным сыграть глубокие и даже, я бы сказала, динамические роли. А внешность… Бабушки у нашего подъезда относились к нему настороженно и спрашивали меня: «Он тебя не бьёт?» Это было смешно. Юрий Борисович в жизни был очень обходительным. Если бы вы спросили женщин, которые приходили в наш дом: «Какой он?» – они бы ответили: талантливый, обаятельный, умнее и добрее они никого не видели. Он умел общаться с женщинами. Покорял их буквально с первого взгляда.

Юрий Шерстнёв мечтал об актёрской профессии ещё с детства. Хотя время тогда было сложное – он родился за три месяца до начала Великой Отечественной войны. Отец погиб в 1942-м в боях под Сталинградом – так написано в похоронке. Хотя спустя много лет один приятель Шерстнёва, работник ФСБ, нашёл в архиве дело на отца артиста. А на нём гриф «Совершенно секретно». Так семья и не узнала, что же на самом деле произошло.

Ещё в детском саду маленький Юра сыграл свою первую роль – хмурого и злого медведя из сказки про Машеньку. А всю жизнь, кстати, хотел сыграть сатану из «Фауста» Гёте.

После школы поступил в Школу-студию МХАТ. Но на первом курсе его преподаватель Виктор Монюков сказал юноше: «Вы неинтересный, скучный артист. Если вы себя не измените, то я вас отчислю». И Шерстнёв стал усиленно заниматься, да так, что к концу курса ему дали главную роль в спектакле «Борис Годунов».

После окончания Школы-студии его позвали работать и во МХАТ, и в театр «Современник», но тот же Монюков отговорил: «Юра, с твоими данными тебе не нужно ни туда, ни туда, потому что ты будешь сидеть до скончания века! Там стариков много, они будут играть, а ты – всё время на подхвате». В результате начинающий артист уехал работать в Киев, в Русский драматический театр имени Леси Украинки, затем работал в московском ТЮЗе, а уже потом попал в Театр имени Станиславского. Там-то он и встретил свою вторую супругу, которая была на 14 лет моложе него. До этого у него было множество романов, причём и с замужними женщинами, имелся за плечами один брак, в котором родилась дочь.

– До нашего знакомства мы с Юрием Борисовичем всё время существовали параллельно, – рассказывает Людмила Викторовна Макеева. – Как-то я пришла в Театр Станиславского смотреть «Антигону», где играл Шерстнёв. Фотографии артистов, которые мне безумно понравились, вырезала из программки спектакля и приклеила на свою первую афишу. Я тогда начала уже работать в разных театрах. Потом видела его в других постановках, посещала литературные вечера с его участием. И каждый раз спрашивала художника Володю Солдатова: «А что это за артист такой, с глазами?» Он никак не мог понять, что это за «глаза». И в результате я, услышав его фамилию, всякий раз быстро её забывала. А познакомились мы в 1983 году, когда пришла работать в Театр имени Станиславского. Он очень интересно рассказывал, как меня в первый раз увидел. Говорил, что не помнил моего образа, но у него возникло ощущение, будто надвигается какая-то шаровая молния. Кстати, когда мы уже жили вместе, разбирали мои афиши. И вдруг увидели ту самую, с его приклеенной фотографией. Смеялись.

Те, кто видел работу Шерстнёва в нескольких спектаклях, не всегда могли его идентифицировать – настолько он был разным. А когда узнавали, что уже видели этого актёра в других постановках, удивлялись его способности перевоплощаться.

Юная актриса Людмила Макеева однажды зашла к нему в гримёрку и встала на колени: «Юрий Борисович! Спасибо вам большое, что вы такой талант!»

Как-то раз театр поехал на гастроли. В гостиничном номере Людмилы Макеевой раздался телефонный звонок, в трубке она услышала его голос: «Аллочка?» Почему-то она ответила «да». «Можно я к вам зайду?» Конечно, она разрешила. Потом оказалось, что Шерстнёв перепутал номер, а вообще-то собирался зайти к Алле, работнице театра. Но зашёл к Люде. С тех пор они не расставались и прожили вместе более тридцати лет.

– Когда я увидела его положительное отношение ко мне, для меня это было волшебство! – признаётся Людмила Викторовна. – Думала: «Боже мой, неужели я действительно чего-то стою?» Такое вот отношение у меня было к нему как к артисту, к таланту. Несмотря на то, что я сама тоже артистка. Первые три года вообще называла его «Юрочка Борисыч», ну никак не могла перейти на «ты». Моему сыну Илье от предыдущего брака было тогда три года. Илюша сам начал называть его папой, я даже не просила об этом. Юра был прекрасным отцом. Любил Илюшку, но был достаточно требовательным. А когда мы провожали Юрия Борисовича в последний путь, я видела, как мой сын плакал.

Шерстнёв настолько полюбил супругу, что однажды лишился из-за неё роли – в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего…», где пробовался на роль одного из бандитов. Потом шутя даже упрекал Людмилу. Дело в том, что Юрий Борисович пришёл на пробы в слишком хорошем настроении. Режиссёр, увидев влюблённый, какой-то возвышенный взгляд артиста, сказал ему: «У тебя сейчас глаза как у Деда Мороза, а не как у бандита!»

– Знаете, Юрий Борисович ещё в детстве переболел тяжёлым воспалением лёгких, и проблемы с лёгкими у него были всегда. На санках, например, Илюшку провезти не мог, задыхался. Когда служил в армии, до смешного доходило. Он ведь попал в связисты. И вот надо катушку-резистор тащить, то есть приходилось бегать. Юрий сел и сказал: «Можете меня расстрелять, но я никуда не побегу».

Человек, который хотел всем добра

Иногда на вопрос «Как вы работаете над ролью?» артист шутил: «Я беру текст, режу его, превращая в книжечку, и приклеиваю картинку, которая соответствует этой роли, какую-нибудь найду весёленькую, соответствующую этой роли. Или не весёленькую!»

Шерстнёв действительно очень глубоко входил в образ. Делал пометки в блокноте, запоминал, как должен звучать голос, чуть ли не нотами писал. Юрий Борисович много читал о профессии своего персонажа, изучал, рисовал его. Поэтому никогда не фальшивил. Когда начались 1990-е годы и в российском кино стали популярны криминальные сюжеты, артист жаловался: «Господи, я не могу произносить эти слова, меня от них тошнит!»

– Шера, так мы его называли, очень любил людей. Один из самых приятных артистов нашей труппы, – делится коллега по Театру имени Станиславского, актриса Татьяна Ухарова. – Помню, как ездили на гастроли. Все уставшие выходили из поезда, а Шерстнёв придумывал, как всех развеселить. Например, у него всегда с собой была труба. Он выбегал на перрон и трубил каждому в ухо, люди просыпались, оживали. На него обижаться было невозможно. Человек, который хотел всем добра, – это было самое главное его качество.

Шерстнёв умел играть на многих музыкальных инструментах: гитаре, саксофоне, тромбоне, барабане, хотя не учился в музыкальной школе. Дело в том, что его первая жена Марина преподавала музыку. Она-то и купила ему гитару, и он научился играть. Вместе супруги любили петь, в их репертуаре было 146 старинных романсов.

– Вот он смотрел на кларнет и говорил: «Боже мой, какая же это красота! Как много человечество работало, чтобы создать эту красоту: каждый клапан издаёт особый звук, и как это красиво, и как это всё звучит, и как это всё в руке лежит, – продолжает рассказ Людмила Макеева. – Он вообще был эстетом. У него удивительно совмещались внешняя грубость – с любовью, допустим, к японской живописи. Он был невероятно разносторонний. Простой, нежный и… грубый. Я недавно поставила на могиле памятник, который, как мне кажется, отражает его характер. Сделан он в виде горки. С одной стороны гладко, а с другой – изломанная поверхность. Там есть и атрибутика театра, и музыкальная атрибутика, и его портрет.

– Вспоминаю, как мы работали вместе в сказке «Радуга зимой», где он играл собаку. Так замечательно у него получалось! – смеется Татьяна Ухарова. – Ещё помню спектакль «Винтовка», где он играл солдата. И там один артист должен был вынести на сцену сундук. Так Шера положил туда кирпичи. Артист схватил сундук, еле донёс, пыхтел, потел. Потом тот артист, матерясь, бегал за Юрой по всему театру!

Шерстнёва, конечно же, узнавали на улицах, он был популярным артистом, хотя играл чаще отрицательные роли.

– Однажды выхожу из аптеки, и какой-то мужичонка в наколках остановил и минут сорок мучил расспросами: «Так сыграл хорошо, наверное, сидел? Признайся где – в Воркуте, Караганде?» – вспоминал Юрий Борисович. – Я ездил в зону пару раз с концертами. Помню, однажды исполнял перед зэками романс. Смотрю, они вдруг затихли, муху слышно. Приятно стало. На память мне мундштук подарили, сохранил его на всю жизнь. Только уроки воровских законов я брал не у воров, а у соседа по даче. Он прокурор, много рассказал, консультировал.

– Наверное, он переживал, что внешние данные не соответствовали его характеру. Но он никому на это не жаловался. Мне кажется, Юра Шерстнёв мог бы сыграть на сцене любовь. Это чувство он вполне сумел бы донести до зрителя, – размышляет Ухарова.

Юрий Шерстнёв не избежал пагубной привычки, которой часто страдают артисты, – алкоголизм. Вдова артиста предполагает, что имелась генетическая предрасположенность, может быть, от отца или кого-нибудь из дедушек. Ведь первые десять лет совместной супружеской жизни артист не пил совсем. А потом на 81-м году жизни умерла его мама, которую он обожал. Это случилось в 1993-м. Юрий Борисович очень переживал.

– Видимо, я сплоховала тогда и позволила ему выпивать, – огорчается вдова Людмила Викторовна. – Подозреваю, что до нашей встречи у него уже было такое. Но при мне всё затихло. А потом пошло-поехало… Это не запои, ему и много-то не надо было. Но когда он выпивал, то становился агрессивным, нетерпимым к тому, что происходило вокруг, превращался в абсолютно другого человека. И вот эта беспомощность: не знаешь, что сделать… Он шёл по улицам, у него просили автограф. А ему было тяжело, очень тяжело после смерти мамы. Женщина как-то приспосабливается, находит выход из положения, а мужчине трудно. Тем более что уже и возраст такой, при котором что-то менять бессмысленно. Потом такая вещь у нас произошла, что моё преклонение перед Юрой как перед талантом угасло… Я окончила режиссёрский факультет. И, видимо, выросла из той девочки, которая падала перед ним на колени. Превратилась в самостоятельную женщину. Появилось много работы. У него же работы стало мало. Помню, в последние годы он перестал подходить к домашнему телефону, говорил: «Это всё равно тебя, чего мне вставать с дивана?» Внушала ему: «Понимаешь, ты должен быть мне другом, а не только мужем». Вот такое произошло. Человек выпивает, выпивает, выпивает, а тем временем человек, находящийся рядом, вдруг его обгоняет на жизненном пути. Хотя Юрия Борисовича, конечно, перегнать невозможно было. Но какой-то внутренний диссонанс у нас тогда случился. Хотя он отрицал это. Я спрашивала: «Юра, ты узнаваем, ты достиг в жизни многого, зритель любит тебя, объясни, пожалуйста, что происходит, из-за чего ты прикладываешься к этому зелью. Чего тебе не хватает?» Пыталась его вытащить оттуда.

Последние слова

В последние четыре года жизни Шерстнёва сказалась болезнь лёгких, которая стала прогрессировать. Артист лежал дома. Супруга заставляла его ходить, двигаться, хотя каждый шаг давался с большим трудом. В то время в интернете Макеева и Шерстнёв попросили финансовой помощи у людей:

«Пришла пора идти за помощью в народ. За всю свою жизнь не нажил я ни палат каменных, ни злата-серебра. Из-за своей болезни – хронического обструктивного заболевания лёгких – я привязан к концентратору кислорода. Лёгкие мои работают лишь на 18 процентов. Мы купили б/у концентратор, большой ящик на колесиках. Но я не могу сниматься в кино и играть спектакли, даже дойти до поликлиники. Для подобных передвижений необходим портативный концентратор, стоимость которого от 135 тыс. р. до 365 тыс. р. Подобная покупка для нашей семьи невозможна. Наш бюджет складывается из двух пенсий 15 тыс. 385 р. + 5 тыс. 875 р. = 21 тыс. 260 р.»

– Это Юрий Борисович меня настоятельно попросил, – признаётся Макеева. – Всё дело в том, что у меня сорвалась постановка. Я режиссёром работала и должна была заработать на аппарат. И вот всё это сорвалось. Пришла домой, говорю: «Юра, я не знаю, что делать!» Он сказал: «Давай напишем». Потом, после этого сбора, Фонд Никиты Михалкова помогал – ежемесячно в течение четырёх лет присылали по десять тысяч рублей.

Людмила Викторовна винит себя в том, что незадолго до ухода из жизни мужа оставила его одного на семь дней, уехала из Москвы. Но та поездка была запланирована давно, и сам Юрий Борисович уговорил супругу ехать. Его в это время опекали ученицы Макеевой.

– Когда я приехала, мы с ним пошли в туалет, и он вдруг стал падать, – вспоминает Людмила Викторовна. – Я вызвала «скорую». Сделали уколы, и вроде как ничего. Честно говоря, я даже не помню, почему его тогда не увезли в больницу. Вполне может быть, что он сам не захотел. Но в ту ночь он упал с кровати. Подняла его, положила. Он говорит: «Мне холодно». Надела на него шерстяные гольфы, накрыла ещё одним одеялом сверху. Спросила: «Может, почитать тебе, побыть рядом?» – «Нет, я спать хочу». И вот это, собственно, последние слова. На следующее утро, когда я проснулась, он долго спал. Зову его: «Юра!» А у него наушники (он слушал радио). Я вытащила эти наушники, и у него рука вниз поползла и стала синеть. И всё. А я так и осталась стоять. Такая вот история.

Похоронили артиста Юрия Шерстнёва на Борисовском кладбище. К сожалению, не удалось добиться захоронения на Новодевичьем, Ваганьковском или Троекуровском, где обычно покоятся деятели культуры. Поэтому вдова выбрала кладбище, которое находится рядом с её домом, чтобы почаще навещать любимого мужа.

Пётр АЛОВ

Опубликовано в №31, август 2020 года