В 1990 году я работал помощником машиниста на грузовых поездах. В пункте оборота нам достался тяжёлый состав с двумя электровозами. Мы находились во втором.

На скорости около восьмидесяти подъезжаем к одной из станций. Передний электровоз начинает сигналить, стрелка манометра пошла к нулю – экстренное торможение. Нас протащило чуть ли не километр. Помощник машиниста первого электровоза сказал, что сбили женщину.

Я с разводным ключом в руке присоединяюсь к коллеге. На пятом вагоне висит вязаная шапка. Затем вижу хозяйственную сумку и сапоги. Беру всё это с собой.

Добегаем до платформы, а на переходе уже народа порядочно. Тогда там не было пешеходного моста над путями. Одна бабка выражает недовольство тем, что нельзя пройти. Я говорю:
– Женщину сбили.
– Ездить не умеете! – завелась старая перечница.

Спокойно отвечаю, поигрывая разводным ключом:
– Пошли вы к чёрту. Поезд вам что, велосипед?

Бабка заткнулась, а мы побежали дальше.

В одном месте на платформе толпа народа. Лезу между платформой и вагоном, щупаю у женщины пульс – ноль. Опускаю задравшийся ворот её куртки и вижу… скажем так, травму, несовместимую с жизнью.

Убедившись, что поезд не потащит труп, вместе с другим помощником отправляемся к дежурной по станции. Оставляем у неё вещи погибшей, свои данные и бежим к локомотивам.

Удивительно, но при этом я был совершенно спокоен, даже давление не поднялось.

Потом машинист переднего электровоза рассказал, что тётка долго не решалась перейти пути, дёргалась туда-сюда, а в последний момент всё-таки побежала. Ну и попала, Анна Каренина.

В депо мы написали объяснения для милиции, и больше нас не трогали.

Тот же 1990-й. Тёмным осенним вечером прибываем на сортировочную станцию и останавливаемся перед красным маршрутным светофором. Я выхожу с молотком и фонарём осмотреть экипажную часть. Всё нормально, возвращаюсь в кабину. Слева мимо электровоза проходит семья – муж с женой и двое детей. Я бы о них не вспомнил, да последующие события не дали забыть.

На светофоре загораются два жёлтых, мы прибываем, отцепляемся и едем в депо. И тут вызов по рации: «Машинист электровоза поезда номер такой-то». Нас вызывают! Машинист отвечает по рации. Оказалось, что сразу после проезда светофора, на стрелке, мы сбили человека. По прибытии в депо надо написать объяснительные.

Ладно. Ставим электровоз, и осматриваем его в два фонаря и четыре глаза – не обнаружили ничего, что свидетельствовало бы о несчастном случае с человеком. Пишем объяснительные и расходимся по домам.

А перед общагой меня останавливают двое оперов из транспортной милиции. Поднимаемся ко мне в комнату. И мне заявляют, что всё написанное нами не согласуется с фактами. Один из оперов достаёт бланк протокола и начинает задавать вопросы: что видел, чего не видел? А мне-то что – я точно знаю, что мы никого не сбивали.

В процессе выяснилось, что погибший работал осмотрщиком вагонов. Какой чёрт понёс его на сортировочную станцию вместе с семьёй, непонятно. На глазах жены и детей мужик попал в стрелку, которая его придавила, и по нему проехал маневровый тепловоз. Но ведь различия между небольшим маневровым локомотивом и тяжёлым электровозом разглядит даже дилетант.

Ладно, сказали опера, вы свободны. К вам никаких претензий.

Я отгулял выходные. В день выхода как раз хоронили погибшего. На работу, как всегда, я шёл через тот самый приёмный сортировочный узел. Возле злополучной стрелки валялся ботинок и осталась лужа запёкшейся крови. Мой шеф ушёл в отпуск, так что в тот день я работал с другим машинистом. Тот с порога попытался меня подколоть:
– Ты зачем людей давишь?
– Замечательная шутка, – ответил я ему.
– Его дети сказали, что вырастут и отомстят.

Отлично! Вообще-то к семье покойного у меня тоже много вопросов.

Ладно. Принимаем электровоз, цепляем к составу и после выполнения всех формальностей едем. Километров через сто, проследовав небольшую станцию, видим в свете прожектора, что на склоне насыпи сидит мужик и машет нам рукой.

Мы оба заметили, что лицо у него разбито, крови много. Останавливаться не стали, сообщили по рации дежурной по станции. Она остановила встречный и следовавший за нами грузовые составы. Их бригадам не позавидуешь: попробуй поднять травмированного взрослого человека с откоса насыпи в кабину электровоза по вертикальной лестнице! А другого выхода нет: «скорая» через лес и болото не проедет.

В общем, в оборотном депо мы опять написали по объяснительной, и больше нас по этому поводу не тревожили.

На работу и с работы я ходил через предгорочный парк сортировочной станции. И за два года до описываемых событий там попал под тепловоз сотрудник вневедомственной охраны. А я во время длинных выходных как раз гостил у родственников и до самого прихода на работу никому из локомотивщиков на глаза не попался. Коллеги пребывали в уверенности, что это меня задавили.

Вообще, у машиниста под правой рукой находится кран, у которого есть режим экстренного торможения. В случае, если на путях оказался человек, – до упора тяни на себя кран, жми педаль, подающую песок на рельсы, и жди, пока поезд остановится. Ты сделал всё, что от тебя зависит.

Заметит ли машинист человека на путях? Теоретически привлечь внимание локомотивной бригады можно, если под поезд попадёт путеец, контактник или другой работник железной дороги, одетый в сигнальный жилет. Следствие выяснит, было ли у бригады предупреждение о производстве работ в этом месте, выставляли ли сигналиста, не был ли потерпевший пьян и другое. Такие случаи имели место, но не со мной. Нервы мужикам-машинистам потрепали изрядно, однако никого не посадили.

Как вы думаете, почему в метро и на пригородных платформах поставили телевизоры, позволяющие локомотивщикам видеть хвостовую часть состава? Да потому что людей неоднократно придавливало дверями и тащило в тоннель. И сигнализация дверей не срабатывала. К примеру, в Москве на «Комсомольской» был дикий случай в девяностые.

Женщина с ребёнком в прогулочной коляске спешила на поезд метро, как будто их больше не будет. Уже прозвучало предупреждение о закрытии дверей, а она попыталась вломиться в последнюю дверь последнего вагона. Двери «поймали» коляску за стойку колеса. Соответственно, на пульте машиниста всё нормально – лампа, показывающая, что двери открыты, не горит. Будь мамаша поумнее, она бы сделала в сторону кабины круговое движение рукой: «Стой!» Но она попыталась вырвать коляску. Поезд тронулся, и коляску ударило о стену. У ребёнка черепно-мозговая травма, а у помощника машиниста – три года условно.

Пассажирам поездов дальнего следования тоже не стоит расслабляться. Если услышали сигналы в голове поезда и состав быстро начал замедляться – значит, включено экстренное торможение. Постарайтесь зафиксироваться, держаться за что-нибудь, потому что сейчас тормоза схватятся сильнее. Чтобы пассажиры не падали сверху, в новых вагонах на верхних полках предусмотрены поручни.

На вопрос «как дела?» у железнодорожников есть такой шутливый ответ: «Автосцепками не раздавило, под напряжение не попал, и вообще я ещё на свободе». А если серьёзно, следствие и суд оказываются в ситуации, описанной следователем в исполнении Олега Ефремова из фильма «Берегись автомобиля»: «Конечно, Деточкин виноват. Но он не виноват». Реальной вины железнодорожников, как правило, нет. Но ведь если по таким делам всегда оправдывать, локомотивщики расслабятся, вообще забудут о существовании зеркал заднего вида и будут «таскать» людей гроздьями.

Эта поездка в январе 1992 года поначалу выглядела самой обычной. На узловой станции нас приняли на боковой путь, приказали оставить состав здесь, а самим следовать в пункт оборота. Отцепились, сдали поездные документы и едем дальше. На перегоне путеец подаёт сигнал остановки! Тормозим с подачей песка на рельсы. После остановки я объявляю по рации об экстренном торможении и называю километр, где стоим.

Впереди нас шёл пригородный поезд – не современная электричка, а тепловоз с парой-тройкой старых пассажирских вагонов, которые давно просятся на переплавку. Оказалось, из этого поезда выбросили пожилую цыганку, и её нашли путейцы. Насыпь невысокая, но у старухи, похоже, была сломана нога. В таких случаях положено привязывать деревяшку вместо шины, но пока найдёшь подходящую жердь, пока подготовишь… А раз мы тормозили с песком, значит, есть опасность, что колёсные пары не перемкнули рельсы и проходной светофор за нами продолжает гореть зелёным. Хотя машинист поезда, идущего следом, подтвердил, что слышал объявление об экстренном торможении, но всё же… В общем, надо действовать быстро. Вдобавок, если выбьется из графика хоть один пассажирский – потом наслушаешься от начальства: «Ребята, гуманизм – это, конечно, хорошо, но зачем график ломать?»

С помощью путейцев с грехом пополам втащили цыганку в заднюю кабину нашего электровоза. На следующей станции уже ждала «скорая». Врач, как положено, с саквояжем и в белом халате. Вместе с подоспевшим местным вагонником пересадили старуху из электровоза в машину.

В пункте оборота, как обычно, написали по объяснительной, и всё. Ни транспортная милиция, ни цыгане не пытались с нами связаться. У этого гордого кочевого народа есть обычай кровной мести, и, возможно, где-то кого-то порезали, но я об этом ничего не слышал.

Вот такая «весёлая» жизнь у локомотивщиков – представителей нелёгкой, но романтической профессии.