Почему исчезла чёрная икра
24.09.2020 19:12
Почему исчезлаОднажды в гипермаркете я наблюдал, как два человека лет двадцати пяти с недоумением разглядывали баночку с икрой. Икра была чёрного цвета, а стоила около ста рублей. И юноши удивлялись. Вот же – говорят, чёрная дорогая, а на самом деле – нет. Дешевле красной. Поудивлялись и купили. Продукт назывался «Царской икрой» или «Императорской белугой», но подсказывать молодым, что это подделка, я не стал. Для чего им знать, что зернистая икра в сто раз дороже и в миллион вкуснее? Может, суррогат из водорослей им понравится, и они никогда не захотят узнать вкус настоящей чёрной икры. И слава богу. Ведь осетровых на планете всё меньше, а людей – наоборот. На всех не хватит. Чёрной икры скоро совсем не будет. Пусть она хоть на некоторое время останется для нас, понимающих старичков. Ведь икра – вроде наркотика. Лучше не начинать.

Первая доза

Сам я, к сожалению, на этот наркотик подсел лет в шесть. Помню полумрак большой комнаты в старинном доме, где мы тогда жили. Помню круглый дубовый довоенный стол, на который поставили стограммовую баночку. Помню, как мать сказала отцу:
– Ему не понравится.

Отец молча сорвал жестяную крышку, разрезал тёплый свежий бублик на половинки, а потом вдоль, намазал полукруг маслом, закрыл белое икрой и сунул мне.

А я, надо сказать, был с новой едой крайне осторожен и брезглив. Например, ненавидел запах сыра. Тушёная капуста вгоняла меня в депрессию. Но осторожно укушенный бутерброд разлился по языку и нёбу неожиданным крайне приятным вкусом. И я сразу откусил ещё. И ещё. И захотел добавки.
Это не я проглотил скользкие икринки, а они меня. Я опьянел и погрузился в подобие галлюцинации. Во время жевания будто сам превратился в икринку, а потом в малька, а потом во взрослую шипастую особь и десятки раз проплыл из Волги в Каспий и обратно, много раз отнерестился и вынырнул за стол шестилетним мальчиком, которому хочется всё это повторить.

Я, впрочем, тогда не представлял, что жизнь современных осетровых – ад.

Потом я к икре привык. Отец привозил её из командировок. Из Волгограда и Махачкалы. Обычно привозил две трёхлитровые банки, одна шла на продажу, чтобы окупить расходы, вторую мы съедали. И как-то раз одну из таких банок он уронил на пол. Растёкшуюся по полу икру собрали в совок и выбросили. Считалось, что мелкие осколки смертельно опасны и изрежут кишечник. Глупости, понятно. Но этот миф говорит о доступности продукта. Икра была дороговата, но не запредельно. Выбрасывать её было жаль, но это не считалось катастрофой.

В конце восьмидесятых я уже мог покупать икру самостоятельно. Килограмм паюсной стоил 70 рублей. Это была минимальная зарплата того времени. Но мои заработки тогда позволяли регулярно прикупить килограммчик.

В девяностые я тоже регулярно брал и паюсную, и зернистую всяких видов, от стерляжьей до белужьей. Приходишь в рыбные ряды Центрального рынка, объясняешь, что надо. Пробуешь. Берёшь.

А потом… Не скажу точно, когда началось это «потом», но как-то вдруг стало меньше денег. Ушла дурная инфляция, когда номиналы купюр увеличивались каждый месяц, сошла криминальная пена, и деньги вдруг перестали рождаться из воздуха. И одновременно подорожала чёрная икра. Улетела в категорию, недоступную среднему человеку. Куда-то к «Майбахам», яхтам и бриллиантам.

Привет из мезозоя

Осётр, мечущий вкусную икру, – животное удивительное. Его называют живым ископаемым, то есть существом, ровесники которого вымерли сотни миллионов лет назад. Давно нет игуанодонов, тираннозавров и птеродактилей, а осетры, белуги и севрюги – есть. Отчего вымерли древние чудовища, мы точно не знаем. Может, метеорит в Землю вонзился, может, на планете похолодало в силу неких внутренних причин, может, огромные ящеры не выдержали конкуренции с маленькими, но шустрыми теплокровными зверушками. Так или иначе, они исчезли очень давно, а их ровесники осетровые по-прежнему с нами.

Притом учёные считают этих рыб примитивными. Большая часть нынешних обитателей морей и рек – гораздо совершеннее. Даже полноценного позвоночника у осетровых нет. Вместо него – хорда, а вокруг неё хрящевая оболочка. И сердце их не так эффективно подаёт в тело кислород, и кишечник менее совершенен, чем у почти любой современной рыбины. Их черепа будто склёпаны из отдельных кусков и напоминают броню танков начала XX века.

И тем не менее такие несовершенные конструкции пережили ящеров и гигантских черепах и даже особо не уменьшились. Ведь разница между динозавром юрского периода и современной ящерицей – огромная. А осетровые не менялись. Самый крупный представитель, белуга, способна вырасти в длину до десяти метров и набрать вес до двух тонн. Хотя ключевое слово здесь «способна». Потому что до таких размеров рыба дорастает в сто лет – это её средний срок жизни. Но в последний раз особь такого возраста вылавливали 150 лет назад. Чем ближе к нашему времени, тем меньше живут древние рыбы. Им просто не дают вырасти.

Все знают, что динозавры «вымерли», но мало кто понимает, что этот процесс растянулся на десятки миллионов лет. Это гораздо дольше, чем дорога, пройденная обезьяной до превращения в человека. По сути, «исчезновение» динозавров было очень медленным уменьшением, растянутой трансформацией. Долгим спуском на парашюте.

И вот пока динозавры высотой с пятиэтажный дом скукожились до нынешних ящерок, осетровые сохранили свой размер. Они пережили мезозойских страшилищ и остались самими собой. Зато теперь, в отличие от гигантских рептилий, у осетра нет миллионов веков на изменение. Человек их почти уничтожил за каких-то пятьдесят лет.

Большие шкафы громко падают

80-е и 90-е годы, когда я вдоволь наедался икрой, оказывается, были годами самого лютого браконьерства. Я как потребитель этого не знал, а между тем шло истребление деликатесной рыбы. За короткое время количество всех видов осетровых сократилось в десять раз.

В десять! Если переводить на человеческие жизни – такой беды не случалось никогда, ни с одним народом. Во время самой кровопролитной в нашей истории Великой Отечественной страна потеряла 27 миллионов человек. Это страшное горе, но если сравнивать с осетровыми, то немцы должны были убить 150 миллионов наших. То есть почти всех. Представляете масштаб? Такого и атомной бомбой не сделаешь. А люди как-то ухитрились.

Осетровый геноцид пошёл по нарастающей при позднем Брежневе. Его пытались остановить. Расследование началось со случайности.

В одном из фирменных советских магазинов «Океан» гражданин купил большую банку сельди иваси, принёс домой, открыл, а в ней вместо селёдки оказалась отборная чёрная икра. Закрутились колёса расследования, вылезли миллионные хищения и перегон ценного продукта за границу, многим дали сроки, кого-то расстреляли. Может, эти меры и остановили бы расползание экологической катастрофы, но началась перестройка, гуманизация законодательства. И в результате выгода при добыче погибающей популяции существенно превысила риск. Рыба начала таять.

Справедливости ради надо сказать, что началась гибель ценной рыбы не с браконьерства, а со строительства гидроэлектростанций. ГЭС перекрыли пути, по которым осетровые сотни тысяч лет шли на нерест. Делались, правда, специальные шлюзы – рыбоподъёмники, по которым осетры и белуги могли переваливать через препятствие, но работали они плохо, и прущие на нерест косяки их пугались. Вот эти сооружения, пожалуй, по рыбе нанесли главный удар. А браконьеры добили.

Но и браконьеры, и подрезка путей вредят любой рыбе. Почему же осетровые страдают от этого больше других видов? Беда в том, что эти суперрыбы вырастают слишком большими и созревают поздно. Как люди, а иногда и дольше. То есть до двенадцати, а то и до двадцати лет не могут размножаться. Для выживания это большой минус!

Свадебное путешествие

Поскольку плотины стали главным врагом осетровых, их обязали заняться воспроизведением ценной рыбы. При электростанциях заводились фермы, для которых ловили осетров и заставляли их размножаться. Поначалу просто вспарывали брюхо и на изъятую икру выливали молоки. Распотрошённые самочки и самцы со вскрытыми семенниками, естественно, погибали. Потом разрезанных стали зашивать, а позже – просто прокалывать брюшки и выдавливать из них, сдаивать икру и семя.

Но отлов и искусственное оплодотворение проблему не решили. Браконьеры работали на опережение, поголовье уменьшалось, и в конце концов производителям пришлось не просто отлавливать рыбу, а заводить собственные осетровые стада из рыб, которые уже никогда не увидят свободы.

Иногда проблему пытаются решить за счёт вредителей. Так, в 90-е российские моряки поймали у берегов Сахалина японских браконьеров. И в качестве штрафа японцы построили в Ростовской области осетровый завод, ежегодно выпускающий 2,5 миллиона мальков. Большинство из них, правда, гибнет. Ведь до того, как молодь скатится в Чёрное море, большая часть её попадёт в землесосные снаряды, под винты теплоходов и в водозаборные сооружения.

Потом в море юные осетрята будут расти лет до шестнадцати, а затем услышат древний зов, доносящийся из глубины веков, и отправятся вверх по течению в те места, где когда-то родились, чтобы отметать икру и выпустить на неё молоки. Это свадебное путешествие – тоже не увеселительная прогулка. Окрепшие рыбины уже малоуязвимы для случайных опасностей, зато смерть приходит к ним целенаправленно, в образе рыбака с сетями. Промышленный лов осетровых запрещён, но браконьеры расставят на их пути много варварских ловушек. В результате на место нереста вернётся не более 3 процентов выпущенных некогда мальков. Значит, из 2 миллионов их останется около 60 тысяч. С каждым новым пробегом от устья реки к морю и обратно количество это будет уменьшаться.

В общем, разведение осетровых похоже на заполнение дырявого мешка. Но без такой помощи их давно бы не было. А так процесс вымирания притормаживается.

Любопытно, что охранников на рыбзавод присылают из Центральной России. Пробовали привлекать казачьи охранные агентства, но как-то раз обнаружили в кустах порубленные туши осетров. А вот вахтовики за две недели дежурства не успевают войти в контакт с местным населением и наладить сбыт ценной живности.

Правда, о привлечении к охране суровых ребят, прошедших горячие точки, директор рыбзавода тоже отзывался скептически: «От них жутковатым холодком веет, а у нас тут всё же роддом, нужна соответствующая атмосфера».

Котик против злодеев

Браконьеры пожирают осетра быстрее, чем он размножается. Ловят варварски, с помощью «самоловов» – сетей, унизанных крюками. Эти крюки калечат и убивают рыбу. Что обидно, большей частью бессмысленно. Израненная и мёртвая рыба не пригодна ни в пищу, ни на продажу. Её очень быстро поражают бактерии ботулизма, и она становится просто ядовитой.

Из ста рыб, пойманных при помощи самоловов, живыми снимают с крючков максимум тридцать. Семьдесят процентов незаконно добытой продукции пропадает.

Большая часть нелегальной икры и осетрового мяса идёт в Россию из Каспийского моря. В начале 2000-х на одном из пунктов пропуска, фильтрующего незаконный транзит, жил сиамский кот Русик. Таможенники его сперва приютили, а потом обнаружили, что Русик обладает очень тонким нюхом и, учуяв свежатинку, найдёт её в самом укромном месте. Он запрыгивал в кузова грузовиков, начинал тереться о камеры, в которые хитрые контрабандисты прятали икру, топорщил шерсть и шипел на тех, чья совесть нечиста. В общем, показал себя сыскарём лучше любой собаки.

К сожалению, через год после начала службы котика сбила машина одного из разоблачённых им браконьеров. Якобы случайно. Заказное убийство, за которое никто не ответил. Грязная рука икорной мафии.

Утраченные иллюзии

Что же делать, если покупать икру у браконьеров не позволяет совесть, а ты «подсел» на вкус, не можешь его забыть, страдаешь без него и томишься?

Я за первые 25 лет жизни наелся икры до отвала. И потом, когда она подорожала, особо не парился. Думал, что воспоминаний о съеденном достаточно. А когда прошла ещё почти такая же жизнь без икры, тоска навалилась. И захотелось снова попробовать. За любую цену. Съесть и умереть.

Оказалось, что закон для этого нарушать не нужно. Есть много фирм, искусственно разводящих осетров и выдаивающих из них икорку. И я в одной из таких заказал 250 граммов. За бешеные деньги.

Долго не решался открыть баночку. Прямо реально боялся. В девяностые я вёл себя с икрой как опытный бабник. Совал под прилавок руку, как в трусы. Щупал, брал. А теперь я снова прыщавый девственник, потеющий и робеющий. Вот она, женщина, но чтобы положить ладонь на её ляжку, нужно набраться смелости.

Я, конечно, открыл. И сразу пожалел об этом.

Современная икра со всеми приложенными к ней сертификатами оказалась невероятной пакостью. Дряблая, со слабым икряным вкусом, но зато с ощутимой посторонней мелодией, вообще не имеющей отношения к еде. Может, это консервант так воняет, может, запах резиновой полоски, которой банка перетянута по шву. Я не знаю, что это было. Но только после пробы меня замутило.

У Алексея Толстого в повести «Граф Калиостро», по мотивам которой снято известное кино, где «Уно-уно-уно-ун моменто», граф – настоящий колдун. И он юному идеалисту помещику Алёше не подсунул свою подельницу под видом ожившей статуи, а реально наколдовал ему мерзкого кадавра. Типа франкенштейнского чудища, только женского.

Вот так и я с этой икрой.

Надкушенный бутерброд выбросил и рот прополоскал. И всё равно успокоиться не могу. Кажется, что проглоченное внедряется в меня на генетическом уровне и меняет мои клетки. Не знаю, кем завтра проснусь. Браконьерскую икру, разумеется, не надо покупать, но и искусственно выращенную есть не стоит.

А вот Лялька, кошатина моя, – не дура. Категорически отказалась пробовать. Отворачивалась и фыркала.

Не будь как я. Будь как Лялька.

Павел БУРИН

Опубликовано в №37, сентябрь 2020 года