Одиннадцатилетняя дочь вдруг попросила:
– Расскажи мне о своём детстве.
– Что рассказать? Как мы гудрон жевали?
– А что это такое? – удивилась Василинка, сделав глаза как у туземца, увидевшего айфон.

Эх, дочь…

Перед глазами солнечное летнее утро. Из бочек с этой чёрной загустевшей жижей разносится неповторимый запах раскалённого асфальта. А я в сарафанчике, у меня тонкие девчачьи ноги. О, какие у меня когда-то были ноги! Нечаянно услышала, как соседка говорила маме – мол, у твоей дочки самые красивые ноги во дворе. А я ими запиналась, коленки стучали друг о друга, и недоумевала – что там красивого?

Но сейчас нужно объяснить Василинке насчёт гудрона.

– Понимаешь, мы его жевали.

Дочь никак не могла взять в толк.

– Зачем жевать какую-то гадость, ведь есть жвачка.

Ой нет, сейчас ты наступила мне на самую больную мозоль. Какая жвачка в восьмидесятые, да ещё в маленьком сибирском городке. Наши знакомые по заграницам не ездили. Конечно, дочке трудно это понять, она и ключи под ковриками не застала. А вы застали? Тогда у детей не было моды носить их на шее, сунул под коврик и пошёл.

Ну вот и Светка из соседнего дома, хвастаясь гостями из большого города и привезёнными гостинцами, клятвенно божилась, что обязательно угостит меня жвачкой. А если не застанет дома – положит под коврик. Я его потом нещадно исследовала, любопытный нос стал пыльным, а пол у двери – девственно чистым, ведь проверять пришлось несколько раз. Всё-таки Светка подруга, не могла же обмануть.

Кстати, Светка, привет! Знаю, сейчас ты живёшь в Подмосковье, напоминаю: с тебя должок. Я-то ведь тебе мамину красивую пуговицу подарила!

– А пуговица зачем? – круглые глаза дочери стали ещё больше. – Шили что-нибудь?
– Ага. И вязали.

Мне было семь лет. Мама учила вязать на спицах. Я с шарфом для куклы ковырялась полгода, но бабушке в деревню отрапортовала сразу, как только связала первые два ряда: так, мол, и так, буду модельером. Всё как положено, печатными буквами. Я ведь в пять лет научилась читать сама – ни тебе специальных методик раннего развития, ни воспитания по японской системе.

Родители сначала и не знали, что умею читать, пока я маму не опозорила. Шли по коридору поликлиники, она у нас старинная, все отделения в одном месте. Проходили мимо кабинета гинеколога, там висело объявление. Я прочитала и спросила громко вслух:
– А что такое аборт?

С ударением на «а».

Так вот, а пуговицы, красивые фантики, разноцветные стёклышки мы собирали и делали «секретики». Ещё находили чужие и радовались, будто обнаружили клад.

Иногда летом приезжали к бабушке в деревню. Она сама жила у старшей дочери, моей тёти, та была строгая, просто ужас. Детство в деревне с городским не сравнить. Огород польём, домашние дела переделаем, берём по куску хлеба, намочим под колонкой, посыплем сахаром – и бегать до вечера.

– Мокрый хлеб с сахаром? Мне кажется, это так же вкусно, как гудрон, – рассмеялась дочь.

Играли в казаки-разбойники, бросали мяч, носились по степям. Там были заброшенные кошары.

– Кошки бродячие? – в голубых глазах Василинки удивление смешалось с ужасом.

Кошары. Карьеры песчаные, все в дырках внизу. Там ласточки вили гнёзда. А мы строили лабиринты из песка, целые квартиры. Ещё бегали на свалку – всё в дом, всё в дом, выброшенный чайник, какая-нибудь посуда. А Витька припёр как-то раз сломанный телевизор. И залез в него.

– Как можно залезть в телик? – спросил меня современный ребёнок, окинув взглядом плоский экран, висящий на стене.

Витька худенький, маленький, вёрткий. Залезал в корпус телевизора и кривлялся: «Слушайте программу телепередач на завтра. На завтра».

Программу передач Витька потом показывал и в камере, когда сидел. И сейчас ни семьи, ни детей, такой же худенький и маленький, только морщины частые и большие.

– Интересно, а гудрон сейчас существует? – задумчиво спросила дочь.

А вы не знаете?