Что нужно знать об этой книжке? Она состоит из 25 глав. Каждая озаглавлена названием населённого пункта, в который приезжает герой произведения, он же автор. Почти в каждом населённом пункте автор наблюдает или ему рассказывают некую душераздирающую историю. Пересказ этих историй обязательно сопровождается воздеванием рук к небу, выдёргиванием волос от отчаяния и слезами. Плачут здесь, как в индийском фильме, танцуют и поют.

Но безусловным минусом радищевской книги является не это, а многостраничные философские рассуждения, к тому же написанные тяжёлым путаным слогом, каким ко времени публикации никто не разговаривал, да уже и не писали так.

Представьте, что в болливудскую картину между песнями, танцами, акробатическими драками вмонтированы молчаливые тягучие пейзажи какого-нибудь Сокурова. Или куски из брежневского киножурнала об ударной пятилетке. Странная смесь. Хотя на быстрой промотке – забавно. Особенно такой фрагмент: «…Уши мои задернулись печалию, и радостный глас нехитростного веселия до сердца моего не проник». Или описание слепого старичка – исполнителя былин: «…Место, на коем были его очи, исполнилося исступающих из чувствительной от бед души слёз, и потоки оных пролилися по ланитам воспевающего… Я рыдал… и слёзы мои были столь же для меня сладостны…»

Что касается причины слёз, она далеко не всегда состоит в тяжёлой судьбе русского народа. Радищева огорчает или приводит в негодование любой пустяк, вроде чашки кофе. Он пишет, что кофе и сахар в нём ещё пахнут потом и слезами негритянских рабов, изнемогавших под бичами надсмотрщиков для того, чтобы городские жители «услаждали гортань свою».

От этих мыслей «рука моя задрожала и кофе пролился…».

Перестал ли чувствительный автор «услаждать свою гортань» греховными колониальными товарами – вопрос риторический. Постонать в тексте – одно, лишить себя удовольствия – совершенно другое. Отказавшийся от мяса Лев Толстой был в этом смысле куда честнее.

Мир хижинам, война дворцам

Радищев обличает всех. Американских плантаторов и богачей, русских бар – эксплуататоров, вообще – цивилизацию, потому что она у него построена на насилии и ненужных человеку излишествах. Крупные города, по его мнению, – «жилища тигров, единое их веселие – грызть друг друга».

Любые величественные здания – признак деспотии. Стоит посреди города дворец – к гадалке не ходи, он построен на народной крови. Египетские пирамиды или римский Колизей – позорные памятники рабству. Народам эти глупости не нужны. Народы вообще скромны, мудры и справедливы, в отличие от развращённых господ.

Примеры приводит смешные. Светские барышни «обдирают» свои зубы (то есть чистят), а у простых девок они здоровые и белые безо всякого порошка. Поучиться бы дворянкам у деревенских.

В чём секрет белых зубов, которому нужно учиться, – репу надо грызть или смолу жевать, он не уточняет. Но тут же обвиняет светских дамочек в разврате и продажности, потому как часто выходят за стариков для выгоды, а потом мужьям изменяют. Так же и мужья им. Супруги заражают друг друга сифилисом и передают его потомству. Гнилое, вырождающееся семя. То ли дело крестьянские женщины. Блюдут себя, не развратничают. Потому все – кровь с молоком. Да и вообще деньги презирают.

Автор рассказывает, как он, очарованный песнями слепого гусляра, которому деревенские слушатели давали кто кусок пирога, кто копеечку, сунул в его ладонь аж целый рубль. И как тот вернул монету – мне, барин, не нужно, а лихого человека ещё в грех введёт, захочет ограбить, погубит душу…

Или как молодой симпатичной крестьянке, у которой не было приданого, предложил сто рублей. Совершенно бескорыстно. А та и вся её семья с негодованием отказались. Грех, барин! Что люди подумают?

– А вы, столичные барыньки, – ехидно вопрошает Радищев, – отказались бы от десяти тысяч, которые для вас аналог ста рублей для простой крестьянки?

И констатирует, что нет, не отказались бы, скаредные развратницы.

Между нами говоря, никто бы не отказался. Ни дворянки, ни крепостные селянки, ни современные девицы или юноши. Если, конечно, они не плюшевые персонажи, пошитые плохим литератором.

Другой вопрос: откуда у автора деньги, которыми он в книге раскидывается? Он, конечно, на госслужбе, получает неплохое жалованье. Да только чтобы устроиться на хорошую должность, надо образование получить и вообще попасть в столицу и к императорскому двору. А для того нужны средства, а выжать их дворянину неоткуда, кроме как со своих крестьян.

Да и на госслужбе заработанное всё равно все вкладывали в землю да в покупку мужичков. Более выгодного вложения в тогдашней России просто не существовало, ведь зерно – главный экспортный товар.

Был ли Александр Радищев исключением? Разумеется, нет.

На папиных тройках мальчики-мажоры

Автор антикрепостнического произведения родился в семье состоятельного помещика. Отцу принадлежали десятки деревень и 2000 крестьян, а также роскошная усадьба в стиле барокко. Правда, и детишек в семье много, если что, имущество делить на всех. Так на то и браки, умножающие состояние.

Наш герой, например, был женат два раза – на сёстрах из одной семьи. Сперва на старшей, а после её смерти – на младшей. Оба союза принесли в приданое деревеньки с прикреплённым к ним населением.

Его отец Николай Радищев считался «добрым барином», крестьяне его любили и во время Пугачёвского восстания, когда барская семья пряталась в лесу, носили им пищу и не рассказали об этом бунтовщикам.

Юного сыночка Александра пристроили в Пажеский корпус. То есть он с детства при императорском дворе. Потом за государственный счёт царица его и ещё десяток понравившихся ей мальчуганов отправила учиться в Лейпциг. Казённые деньги на содержание студентов воровал их куратор, и те, кому не присылали средства из дома, жили впроголодь. Радищев как раз был из счастливчиков, которым присылали, и жил в Германии неплохо. Домашние деньги – значит, собранные с крепостных. Без вариантов.

Радищев за госсчёт пробыл в немецком университете пять лет и, выучив латынь, немецкий и французский языки, забыл русский. Настолько забыл, что после возвращения в Петербург причиной его увольнения с первой службы, по собственному признанию, стало плохое знание русского языка. Ещё, правда, «товарищество приказных» и «грубое обращение начальства». То есть нежному экзотическому фрукту, с детства избалованному и нахватавшемуся за границей модных идей, пришлось несладко в кругу мелких чиновников, многие из которых были выходцами из низов.

Потом, правда, молодой человек нашёл себе покровителя – графа Александра Воронцова, очень влиятельного вельможу. Под его протекцией Радищев прослужил много лет и к сорока годам стал начальником Петербургской таможни. Должность не самая высокая, но хлебная. Предшественники нашего героя уходили с неё миллионерами. Радищев же в коррупции замечен не был. Его, правда, уличали, что, не успев вступить в должность, сразу обзавёлся дорогой каретой и четвёркой породистых коней, но эти средства передвижения были подарены новому начальнику его папой. Добрым барином, не выжимавшим своих крепостных досуха, а так – нежно посасывавшим.

Старик Державин нас заметил

Пушкин считал Радищева бездарным подражателем европейским философам, «истинным представителем полупросвещения», в котором западные идеи отразились «в нескладном искажённом виде». Отмечал, что «Путешествие...» написано варварским слогом… «Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны». И резонно удивлялся – зачем автор будто «нарочно хотел разозлить власть?.. Какую цель имел Радищев? Чего именно желал он?»

По мнению великого поэта, глупость Радищева состояла в том, что он вёл себя как человек, за которым стоит могущественная сила. Какие-то заговорщики, которые якобы не дадут его в обиду. Но поскольку такой силы не существовало, поведение уже немолодого чиновника, написавшего книгу, наполненную обличениями и прямыми призывами к «свержению строя», выглядело очень глупым.

Ну что это такое, в самом деле, – писать в монархическом государстве, что цари – всего лишь слуги народа, а тех, кто доверие народа не оправдал, нужно не просто отправлять в отставку, а казнить? Это притом, что в стране действует мораторий на смертную казнь. Ведь после четвертования злодея Пугачёва государство вообще никого не убивает! Ни бунтовщиков, ни разбойников.

А тут чиновник, получивший от матушки Екатерины образование, хлебную должность, – пользуется екатерининским же законом о свободе печатного дела, покупает на свою нехилую зарплату типографское оборудование и печатает вещи оскорбительные и угрожающие. Угрожающие как самой царице, так и вообще строю, в который он так удачно вписался. Даже неясно, чего тут больше – глупости или свинства.

Мало того, отпечатав 650 экземпляров своего произведения, Радищев часть пускает в открытую продажу, а часть рассылает знакомым, занимавшим высокие должности, тем самым подставляя их, делая соучастниками.

Одним из получателей скандальной книжки стал Гавриил Державин, который был не просто первым поэтом своего времени, а ещё и видным государственным деятелем, приближённым императрицы. Как этот пожилой чиновник должен был отреагировать на явную провокацию? Он вручил экземпляр со своими пометками любовнику Екатерины Платону Зубову, а тот, естественно, отдал его царице.

Как выяснилось, Державин поступил правильно, потому что горе-издатель на первом же допросе выдал всех своих адресатов. Не упреди Гаврила Романович этого дурака, узнай Екатерина от других, что факт получения книжки имел место, но был скрыт, – получилось бы нехорошо.

А Державин потом на графомана эпиграмму написал:
Езда твоя в Москву со истиною сходна,
Некстати лишь смела, дерзка и сумасбродна.

Слабоумие и отвага

На самом деле радищевская провокация оказалась глупой не сама по себе, а потому, что пришлась не ко времени. Просвещённая Екатерина такие забавы вообще-то любила, заигрывала с французскими философами, чьи идеи неуклюже сплагиатил начальник Петербургской таможни. Да и тот же Державин обрёл императорское доверие благодаря своим литературным произведениям.

Радищев, видимо, на нечто такое и рассчитывал. Поразить царицу дерзкой честностью, нарезать правду-матку большими ломтями, «попасть в случай», как тогда говорили. Не учёл только обстоятельств.

За год до его хитрой многоходовки во Франции случилась революция. К моменту издания «Путешествия...» короля ещё не казнили и даже не отрешили от власти, но уже обращались с ним довольно неуважительно. Урезали права, унижали, и, в общем, было ясно, к чему идёт. На этом фоне игры в либерализм начали казаться европейским монархам мало забавными. То, что Радищев эти настроения не уловил, и свидетельствует о его низком интеллекте. Почему его не поправил покровитель граф Воронцов – загадка. Вёл, наверное, свою, более сложную партию, предусматривающую размен фигур.

Когда на квартиру Радищева пришёл гвардейский офицер, отважный разоблачитель упал в обморок. Было отчего. Следствие и суд закончились смертным приговором, который добродушная царица заменила на десять лет сибирской ссылки. Оказавшейся совсем не страшной.

Я буду питаться зернистой икрой

Сослали его в Усть-Илимский острог – на территорию нынешней Иркутской области. Граф Воронцов написал ко всем губернаторам тех мест, где должен был проехать сосланный, чтобы с ним обходились хорошо. Так и вышло.

Принимали государственного преступника везде как дорогого гостя. Местные чиновники приглашали его на обеды, он посещал театры и городские праздники. Запускал воздушный шар с комендантом Томска. Прокурор Тобольска подарил ему сборник своих стихов под названием «И я автор».

В Илимске Радищева поселили в пятикомнатном доме с множеством хозяйственных пристроек и помещениями для прислуги. Прислуги, кстати, было восемь человек, несмотря на официальное лишение их хозяина дворянского звания. Позже ссыльный прикупил к дому ещё два больших огорода. Завёл конюшню, птичник и хлев со свинками.

Обслуживали это хозяйство… В общем, понятно.

Сам барин свободно передвигался по округе, охотился, ловил осетров и только жалел, что в суровом климате не растут фрукты. Выписывал «Московские ведомости» и журнал «Приятное и полезное препровождение времени». Гамбургские газеты ему присылали из Иркутска знакомые немцы.

В общем, борец с режимом получил именно те условия, о которых, судя по своей книге, мечтал. Вдали от мегаполисов – «убежища тигров», среди чистых и здоровых селян и в почти полном отсутствии ненавистного рабства. В Сибири крепостных не было. Разве что привезённая прислуга.

Жить бы да радоваться, писать новые книги. Но тянуло к ненавистной цивилизации. В центр деспотизма. И когда Екатерина умерла, революционер выхлопотал у сменившего её императора Павла досрочное возвращение в родное село.

Возвращался речными путями, с большим риском. На реках в то время свирепствовали разбойники, охрана, сопровождавшая суда, была малоэффективна. Так что плыл диссидент в страхе. Возможно, вспоминал, что ещё лет двадцать назад охаянная им дорога из Петербурга в Москву была так же опасна. Путников там грабили, жарили живьём, подвешивали за рёбра на крюк. А потом тираническая власть Екатерины переловила всех бандитов на главной сухопутной магистрали страны, и теперь, путешествуя из одной столицы в другую, можно было не трястись за жизнь и кошелёк, а размышлять о несовершенном устройстве и печальной судьбе России.