Сразу его взлюбила
05.05.2021 11:45
Папа, за это я тебя заколдую

Сразу– Папа, а ты знаешь, что деревья – живые? Знаешь? А выглядишь так, будто не знаешь, – говорит Верунчик по пути в детский сад.

Наверное, я и правда выгляжу неадекватно. До трёх ночи писал, а в семь подъём, душ, кофе, и вот мы топаем по аллее.

– Папочка, у тебя такая грустная рожица! Ты похож на смайлик.

Вчера не удался очень важный для меня текст, вот и стал грустным смайликом. Всё замечает моя малышка.

Недавно говорили с женой о том, что мы всё время отстаём в оценке дочкиного развития. В наших глазах она всё ещё милая куколка-несмышлёныш, Верун-говорун, Верун-хохотун, Верун-щебетун. И вдруг:
– Меня вообще-то Верочкой зовут. А лучше Верой Владимировной.

Два года назад, когда ей было три, серьёзно сказала мне:
– Нельзя заглядывать в примерочную кабинку! – и погрозила пальчиком. Я тогда пытался подсмотреть, как она примеряет дотошно выбранную шапочку.

Казалось, хотя бы лет до десяти дочке будет всё равно, какую носить одежду. После десятка напрочь забракованных ею платьев, футболок и шортиков нам хватило ума понять, что это не так. А попробуй предложить ей надеть «вчерашнюю» маечку или ночную пижамку…

Приходит из садика, первым делом снимает с себя решительно всё и лично отправляет в стиральную машинку. Но если бы только это.

– Папа, почему ты надел вчерашнюю футболку?
– Она ещё чистая, малыш.
– Немедленно снимай и клади в стиралку. Почему ты носки стираешь каждый вечер, а футболку носишь три дня?
– Меня в армии приучили регулярно стирать носки.
– А футболки не приучили? Тельняшку носил? А тельняшку что, стирать не надо?

Милый маленький цербер.

Не терпит грубого обращения вообще.

– Не надо так со мной разговаривать, папочка. Скажи мне ласково, и я послушаюсь, – это когда я всего лишь повышаю голос.

В другой раз и вовсе взрыв:
– Ах, так? Ну я тебя за это заколдую, – стремглав мчится в соседнюю комнату, возвращается оттуда с волшебной палочкой феи и провозглашает: – Абракадабра, трах-тибидох! Превратись в милого доброго папу в ботинках, в очках и с цветами.

Вот ты какая, формула милого доброго папы. Немедленно отправляюсь в цветочный магазин, благо он в соседнем доме, и слышу вослед:
– И для мамочки не забудь букетик.

Ах, ну конечно. Теперь все знаки внимания в нашем доме умножаются на два.

Вот Вера упрекает питомца Макса, который, ворча, теснит от кормушки пришедшую в гости собачку Лолу, между прочим, свою доченьку:
– Макс, почему не подпускаешь дочь к миске? Нет у тебя собачьей совести, так хотя бы человечью иметь надо!

Ушки всегда на макушке. Позвонили мне, как теперь часто бывает, с неизвестного номера и тут же сбросили вызов.

– Кто звонил, папа?
– Да всякие… Не обращай внимания.
– А кто такие всякие?
– Мошенники, возможно, жулики. Им не надо даже отвечать.
– А что они могут нам сделать?
– Они могут снять деньги с моей карточки, и будет не на что покупать тебе вкусняшки.
– И ты на них за это обиделся? Ну это же смешно!

Едет на самокате в садик и спит на ходу. Слава богу, поддерживает папа. Говорю дочке, чтобы взбодрить:
– Потерпи ещё немножко, скоро наши дворы зазеленеют, расцветут сирень, черёмуха и каштаны, запоют птички. Знаешь, особенно красиво у нас поют соловьи.

Мы живём, можно сказать, в заказнике, белыми ночами в палисаднике заливаются соловьи – удивительно для большого города.

Верун очнулся от дрёмы и радостно продолжает:
– И кукушки запоют, и дятлы. А потом прилетят добрые осы.

Порой по пути в садик мы вместе поём. Сейчас её любимая песня – «Пусть всегда будет солнце».

Однажды мы шли и дружно горланили, наверное, слишком громко:
И в тридцать пять
Сердце опять
Не устаёт повторять…

Шедшая навстречу тётенька восторженно расхохоталась. А я подумал: когда дочке исполнится тридцать пять, меня уже не будет. В современном мире у меня нет шансов дотянуть до девяноста пяти лет. Потомственные генетические богатства с поколениями тают. Дедушка Иван прожил до девяноста девяти, а отец скончался в семьдесят. Ещё я вспомнил день, когда мне стукнуло тридцать пять и я решил: вот и трындец мне пришёл. А ведь именно с этого года у меня началась настоящая жизнь.

– Папа, папа, очнись, мы уже в садике. Ну вот, ты опять похож на смайлик.

Зимой возил дочку в садик на санках с утеплённым салоном. И она там, внутри, под тентом спала, я её будил, когда приезжали. Ввожу зевающего Веруна в вестибюль, дежурная тут же производит термометрию и извещает:
– Тридцать пять и пять.
– У меня что, совсем исчезла температура? – перепугалась дочка.
– Это всё сон на морозе, Верочка, – смеётся дежурная.

Ещё у неё был астматический бронхит. Мама купировала приступ, но на всякий случай вызвала «скорую».
– Какую дозу гормонов кололи? – спросил молодой и, чувствуется, очень компетентный доктор. – Знаете, эта дозировка была актуальна года полтора назад, надо бы добавить. Давайте прямо сейчас.
– Что, опять укол? – испуганно скривился Верунчик.
– Солнышко, милая, потерпи, – дружно начали уговаривать папа с мамой.

Согласилась, но в самый последний момент вдруг заявила, что желает лично видеть толщину иголки.

– Мне небезразлично, что мне вонзают в попу!

Осмотрев иглу, удовлетворённо кивнула:
– Эта годится. Ладно, колите.

Уходя, доктор всё ещё улыбался. Отстегнул с форменной куртки значок и подарил Верунчику.

Этой зимой у дочки была ветряная оспа, оспинки обрабатывали современным бесцветным лосьоном. Я уговаривал Веруна намазать зелёнкой хотя бы личико, для фотографии. Мол, и папу зелёнкой мазали, и маму, и дедушку с бабушкой.
– Папочка, сегодня на дворе совсем другая эра! – возразили мне на это.

Зелёнку пришлось дорисовать в фоторедакторе. Посмотрела и сказала:
– А ничё так, креативненько.

В свои пять лет она может запросто подойти и спросить, что такое «конгруэнтные поверхности» или «эквивалентные объёмы», и будь готов, папочка, с ходу доложить.

Когда болели бронхитом, мама потащила её в НИИ к своему бывшему коллеге, очень хорошему детскому доктору, кандидату наук.

– А давайте теперь я вас обследую, – предложил Верунчик, когда врач закончил осмотр.
– Ну, валяй, – рассмеялся потрясённый педиатр.

Дочка вооружилась фонендоскопом, рефлектором и точечным фонариком. Осмотрев, резюмировала:
– Та-ак, ну что могу сказать? Сердце стучит, лёгкие шуршат, во рту вируса нет, в ушах тоже нет. В носу у вас живут только волосы, а вот в глаза-а-ах… Вот где они, вирусы, прячутся!

На следующее утро коллега перезвонил и сказал, что до сих пор смеётся, а вот волосы из носа повыдёргивал.

Недавно проходили мимо «Макдональдса», и она заговорщицки предложила:
– Папа, у меня идея. Давай накупим много-много вредной еды, тихо схомячим, а маме не скажем.

Ну как тут с мамой не поделиться информацией? И этим же вечером:
– Я думала, что у нас могут быть свои тайны, а ты, оказывается, ябеда. Секреты, папочка, вообще-то хранятся в мозгах. Разве ты до сих пор этого не знаешь?

На вопрос, что больше всего нравится в детском саду, отвечает:
– Тихий час. Все детки спят, можно заняться чем-нибудь таким интересненьким.

В их группе часто ставят мини-спектакли, снимают маленькие фильмы-ролики. Веруну часто достаются главные роли.

– Актриса, – смеётся её любимая воспитательница. – Прирождённая актриса больших и малых театров!
– А вот этой профессии не советую, – возражает моя коллега по писательскому цеху, мудрая дама, можно сказать, настоящий живой русский классик. – Почему? Видите ли, голубчик, лицедейство никого не доводит до добра. Лично я не могу вспомнить ни одной великой актрисы со счастливой женской судьбой.

Вот и думаем с женой, чего пожелать дочке. Может быть, лучше врачом?

А у неё уже и первое чувство:
– Папочка, знаешь, я Артёма с первой встречи невзлюбила за то, что он меня за косички дёргал и обзывал Верагудиком. А потом он подарил мне цветок, и я его сразу взлюбила. Наши кроватки стоят рядом, в тихий час мы с ним держимся за руки и секретничаем, а потом входит нянечка и очень строго нас разлюбляет.

Подслушала разговор воспитательниц на пересменке, пришла домой, посадила напротив любимую куклу и воспроизводит:
– Он мне говорит, давайте сходим в кино или кафе. Я? Что я? Не пошла, конечно. Серенький такой мужчинка. Душа? Какая может быть душа у серенького мужчинки?
– Знаешь, – деликатно говорю дочке чуть позже. – Душа вообще-то есть у всех людей, и у серенького мужчинки тоже должна быть.
– Правда? – изумлённо восклицает Верунчик. – Вот это да! Ты меня, папочка, этим удивил и ошарашил.

Или копирует маму:
– Дорогой, у меня сегодня три совещания, приду только после восьми, накорми ужином дочку, поиграй с ней, а когда я вернусь, можешь допоздна смотреть телевизор и потягивать своё вино.

Насчёт последнего чуть пофантазировала, но ведь дыма без огня не бывает?

Как-то раз перед зеркалом нарисовала себе фломастером усы, входит к нам в кухню и провозглашает:
– Здравствуйте! Меня зовут дядя Автандил, я приехал к вам из Тбилиси.

У меня чай полился из ушей.

– Поймай меня, папа! – восклицает дочка.

Минут семь или десять ураганно носимся по квартире. Шутки шутками, а поймать её становится всё труднее. Наконец удаётся. Сгрёб от души, грозно вопрошаю:
– Ну что, попалась маленькая проказница?
– Ладно, ладно, отпусти, сдаюсь! – хохочет Верунчик. – Ты победил меня, старый мужичок.

Совсем недавно возвращаемся из садика. Пригревает апрельское солнышко, Верун щебечет не умолкая, и вдруг идущая впереди женщина оборачивается, смотрит пристально, улыбается и восклицает:
– Боже мой, это и есть Верунчик-Бурунчик? Тот самый, настоящий? А вы, наверное, Владимир?

Вот она, всенародная слава.

Владимир ГУД,
Санкт-Петербург
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №17, май 2021 года