– Сергей, давайте вспомним семью и детство. Кто занимался вашим воспитанием, в какой среде вы росли? Ведь всё это сказывается на сегодняшней жизни.
– Я родился в обычной советской семье. Папа был милиционером, а мама – инженером связи. Детей в семье росло двое, у меня есть ещё старший брат Владимир. Отец работал во Втором отделе милиции, который охранял метро на линии от «Речного вокзала» до «Каховской». Мама окончила Институт связи, много лет занималась телефонной связью на складской базе «Детского мира» в Карачарове. Жили мы в достатке, не голодали. В хрущёвке на улице Демьяна Бедного нас было пятеро. В том числе бабушка, которая умерла, когда мне исполнилось десять. В основном она занималась нашим воспитанием, водила гулять. Ведь родители с утра до вечера пропадали на работе. Зато их пример мотивировал меня учиться. Мой лозунг в юношеские годы звучал так: «Ползком, но в школу». А ведь я очень уставал, мне тяжело давались уроки. И вообще я всегда утром с трудом вставал. Всю жизнь для меня это большая проблема, хотя родился я в девять утра.

– А папа-милиционер на ваших глазах совершал героические поступки?
– Иногда он рассказывал о своей работе. В основном отец ловил в метро дебоширов, хулиганов и пьяниц. Потом составлял акты, протоколы и так далее. В общем, охрана правопорядка в классическом виде. Работа довольно рутинная и нервная.

– Какие предметы вас интересовали в школе?
– Я любил литературу, русский язык и химию. На дух не переносил черчение. Мне никогда не удавалось нарисовать ни нормальный треугольник, ни куб, ни яблоко. Даже прямые, проведённые по линейке, у меня оказывались кривыми. Постоянно не сходились углы. Не знаю почему. Учительница говорила – значит, тебе не дано. А ещё я параллельно учился в музыкальной школе по классу фортепьяно, изучал сольфеджо, музлитературу, занимался в хоре. И, конечно, именно это образование дало мне ту базу, которой я сейчас так свободно оперирую. Нас учили не только слушать, но и слышать музыку, понимать её. Конечно, я часто посещал консерваторию и обожал классику. И вообще собирался связать свой дальнейший путь с творчеством, но не мог точно определиться. Думал, может, выберу что-нибудь артистическое.

– Читала, что вы мечтали стать диктором. Почему же не пошли в этом направлении?
– Да, я очень хотел стать диктором Центрального телевидения. Это была заветная мечта. Я знал всех дикторов по именам. И сейчас могу их назвать, но не буду вас утомлять, потому что перечисление займёт очень много времени. Я помню почти всех, даже тех, которые проработали год-два. Однако сам не пошёл по этому пути, потому что к моменту моего поступления в вуз дикторский отдел ЦТ закрыли. Зато позднее мне посчастливилось общаться с Валентиной Михайловной Леонтьевой, Виктором Балашовым, Светланой Моргуновой, Ангелиной Вовк, Аллой Данько, Анной Шатиловой и другими мэтрами.

У меня была ещё одна мечта. Я хотел стать фокусником. Меня очень прельщали иллюзионные идеи Игоря Кио, а также мистификации Арутюна Акопяна. Мы даже выписывали журнал «Наука и жизнь», где последний вёл раздел «Фокусы». У нас с папой был реквизит – какие-то ящички из бумаги и картона. Я часто демонстрировал свои трюки гостям.

– А сейчас можете что-нибудь показать?
– Конечно. Например, берёте большой журнал «Огонёк», наливаете в него воду, наклоняете, а ничего не выливается. Почему? Потому что внутрь определённым образом вставляется полиэтиленовый пакет, специально подготовленный с помощью утюга. То есть там образуются особые заломы. И вы как бы выливаете воду в мешок, а когда переворачиваете, ничего не вытекает. Потом возвращаете журнал в нужное положение, и вода выливается. Знаю ещё несколько фокусов на спичках и картах.

– В казино часто играете? При такой ловкости рук можно обогатиться.
– В казино я ни разу не был в качестве игрока. Лишь ходил туда на экскурсию. И вообще думаю, что азартные игры мне противопоказаны. Не только потому, что у меня нет денег, но и по причине того, что мне это не слишком интересно.

– А меня особенно восхитила ваша ловкость, проявленная в разговоре с Эдитой Пьехой. Вы тогда работали курьером в газете «Гудок». И при этом сумели договориться со звездой об интервью. Как вам удалось такое провернуть?
– Ничего сложного нет. Я, например, прекрасно помню времена, когда концертные залы не охранялись. И после выступления любой зритель мог пройти за кулисы к любимому артисту. Хоть в «Лужниках», хоть в зале «Россия». Никаких тебе мордоворотов. Лишь старушки-билетёры стояли у входа. Вот к ним я и обратился со словами: «Иду к Эдите Пьехе». – «А, идите, конечно». Это случилось ещё в восьмидесятые годы. Вся нынешняя система с охраной концертных залов появилась примерно с 1993 года, после первых терактов в Москве. А раньше никакого усиления не было. И заметьте, никто не пытался пройти без билета! Это было не принято.

Так что мне ничего не стоило после концерта пройти за кулисы к Эдите Пьехе. А всё остальное – дело техники. У неё хорошая память на лица. Это был 1988 год, она выступала в Москве с юбилейной программой «Моим друзьям». Я несколько раз посетил этот концерт и всегда дарил ей цветы. Певица меня запомнила. Попав к ней в гримёрную, я сказал: «Хочу сделать с вами интервью для газеты «Гудок». Она ответила: «Ой, как здорово, как замечательно!» Эдита Станиславовна пригласила меня в Ленинград, потому что в Москве времени на беседу у неё уже не было.

И я поехал за ней в Северную столицу. Мне даже командировку выписали в «Гудке». Она поселила меня в детском доме, над которым шефствовала. Артистка постоянно привозила туда много подарков – телевизоры, костюмы, игрушки. Её там всегда ждали.

Это не только первое интервью в моей жизни, но и мой первый приезд в Ленинград. Конечно, мне хотелось посмотреть город, походить по Эрмитажу. В общем, замечательная поездка получилась. Я сделал большое интервью для «Гудка», которое было отмечено на летучке главным редактором. Хотя на вёрстке мне даже пришлось отстаивать свой заголовок. Материал назывался «Нельзя губить живое». Редактор номера хотел заменить на нечто более лёгкое и воздушное, например, «Как в первый раз» или «Вальс». Я сказал: «Нет. В интервью поднимаются проблемные темы». И оставили моё название.

Эдита Станиславовна тогда переживала гонения в «Ленконцерте». У неё отняли аппаратуру, которую передали в рок-клуб, потому что юным музыкантам не хватало инструментов. Решили, что Пьеха уже устарела и надо давать дорогу молодым рокерам. Но за артистку заступились известные и влиятельные люди. Целые коллективы заводов и фабрик тогда поднялись на защиту. Аппаратуру отстояли, и Эдите Станиславовне всё вернули. Я был первым, кто написал об этом в центральной прессе. Интервью получилось очень удачным даже по сегодняшним меркам. Я получил за него целых семьдесят пять рублей! А как курьер зарабатывал семьдесят рублей в месяц. Так что был абсолютно счастлив.

– После этого успеха вы решили стать журналистом?
– Да, я поступил на факультет журналистики МГУ. Во время учёбы писал очерки и рецензии – на театральные спектакли, фильмы, «Рождественские встречи» Пугачёвой, выставки живописи и так далее. Я вообще очень люблю работать со словом. У меня очень скрупулёзный подход к речи. Может быть, поэтому мои выступления так понятны и так конкретны. Моя мысль всегда прозрачна и ясна. Я стараюсь избегать словоблудия и ненужных излишеств.

– Много врагов успели нажить благодаря таким «точным» и «прозрачным» словам?
– А я не знаю, есть ли у меня враги. Понятия не имею. Во всяком случае, они до сих пор никак себя не проявили. Ну, бывало, некоторые обижались, но и только. Вы у этих людей спросите, считают ли они себя моими врагами. Меня часто спрашивают: угрожали ли вам? Вот как на духу говорю – никогда. Но как только такое произойдёт, об этом узнают все, вот клянусь вам. Я буду об этом твердить на каждом углу, обзвоню всех знакомых журналистов, и они напишут, что Соседову угрожают. Однако пока такого не произошло. Иногда звонят придурки всякие с целью разыграть, подражают голосам известных артистов, глумятся. Однажды взял трубку и услышал голос Аллы Пугачёвой. Но я сразу раскусил, что это мошенники. Говорю: «Вы знаете, Аллочка так не разговаривает, она общается по-другому». И в итоге молодой человек так мне надоел, что я прервал беседу: «Ой, отстаньте от меня. Всё, до свидания». Однако продолжают регулярно звонить, пытаются говорить голосами Димы Билана, Филиппа Киркорова, Яны Рудковской, Тины Канделаки.

– А зачем им это нужно?
– А чтоб я выругался и всех послал. Ведь они ведут запись, чтобы потом выложить её в интернете. Мне умные люди сказали: ничего не надо им говорить. Сразу кладёшь трубку, и всё. Их цель – вывести человека из себя, чтобы потом использовать в грязных целях твои грубые реплики. Так что теперь я ни с кем не вступаю в диалог.

– Вы критически отозвались о выступлении певицы Манижи, которая собирается на «Евровидение». Что вызвало ваше возмущение?
– Считаю, что это вообще трудно назвать песней. Скорее набор шумовых эффектов, соединённых в некую непрофессиональную конструкцию. Получилась не музыка, а хулиганство, к тому же довольно оскорбительное по отношению к русским женщинам и к профессии артиста. Всё это выглядит как провокация, рассчитанная на скандал. Однако следует помнить, что на музыкальном конкурсе главное – это умение петь. Но, к сожалению, Манижа не столько поёт, сколько кричит.

– Сергей, а вы чувствительны к настоящему искусству? Например, вас можно довести до слёз? Когда вы плакали в последний раз?
– Да, я очень сентиментальный человек. Меня можно растрогать особенно талантливым исполнением, прекрасным пением, актёрской игрой. Почему-то первое, что пришло в голову, – два выступления Влада Сташевского на шоу «Суперстар» в прошлом году. Они действительно довели меня до слёз. Это было невероятно. Первая песня называлась «Облако волос», она из репертуара Жени Белоусова, вторая – «Спасите наши души» Высоцкого. Он их исполнил совершенно превосходно. Я рыдал.

– Что вы считаете самой большой потерей в жизни?
– Вообще, жизнь оградила меня от многих ошибок. Благодаря провидению я не совершил фатальных поступков, что спасло меня. Это я сейчас понимаю. Но ведь вместе с тем я многого и не обрёл в жизни. Особенно в плане отношений и любви. Не могу сказать, что испытываю к кому-либо горячие, жаркие, тёплые чувства. Да, вокруг меня много приятных людей. Их можно назвать друзьями. Однако это не повод заявить, что в моей жизни было место большой любви. Случались отдельные влюблённости, но всё быстро проходило. Моя судьба сложилась так, что я многого не нашёл. Но и многого не потерял. Ну, безусловно, уходили близкие. Не стало бабушки, папы, любимой тёти. Но это потери, которые вписаны в твою жизнь изначально. Как и твоя собственная смерть. Она тебе даётся уже при рождении. Когда-нибудь уйдут все близкие люди, и мы сами уйдём следом за ними. Трагедия – когда твой близкий человек внезапно уходит в молодом возрасте. Например, погибает в авто- или авиакатастрофе. Вот это – потеря. Такого у меня, к счастью, не было. А когда люди уходят в силу возраста, это нормально. Ведь уже в момент прихода в этот мир вам как бы говорят: вы всё равно лет через восемьдесят умрёте. Но человек радуется рождению, а не тому факту, что автоматически в комплекте даётся и смерть. Одно без другого не существует.

– Вы верите в чудеса?
– По трезвому рассудку, конечно, чудес не бывает. Для меня чудо – это хороший человек рядом, новый знакомый. Чудо – это здоровье, особенно здоровье моей мамы. Ты встал, тебе хорошо, у тебя ничего не болит, видят глаза, работает голова – уже чудо. В детстве и в юности не придаёшь этому значения, а потом начинаешь ценить. А вообще, я к разряду чудес отношу замечательных людей, общение, интересные проекты.

– Вы производите впечатление человека, который разбирается не только в музыке и журналистике, но и в тонких материях. Вот скажите, что нас ждёт за пределами земной жизни?
– Для меня это закрытая, непонятная тема. И вообще не нашего ума дело. Никто точно не знает, что находится по ту сторону. С точки зрения логики, ничто не возникает из ниоткуда, и ничто не уходит в никуда. Я полагаю, что всё-таки энергия нашей жизни во что-нибудь преобразуется. А потом возвращается при новом рождении. Ведь некая божественная логика в жизни должна быть. А иначе зачем всё это? Хотя, наверное, Господь над нами смеётся, когда мы тут умствуем и считаем себя венцом творения. Ну, какой мы венец творения, прости Господи?