Что-то случилось с головой
18.05.2021 17:06
Нас мало, но мы в тельняшках

Что-то случилось с головойСаня Егоров любил чистоту и порядок и всю жизнь проработал там, где это больше всего ценится, – на флоте. Флот, правда, был речной, служил он на туристических линиях, и служил так долго, что ещё помнил времена, когда по Волге бегали шумевшие лопастями колёсные пароходы, похожие на самоходные водяные мельницы.

Целыми днями он мыл трапы, начищал медные рукоятки и поручни, драил палубу, выплёскивая воду из ведра прямо под ноги гулявшим туристам. И если бы можно было сложить все усилия его швабры и направить в одно место на палубе, он протёр бы в ней огромную дыру.

За такое усердие туристы часто жаловались на Саню капитану: когда бы они ни вышли из кают полюбоваться волжскими просторами, куда бы ни бросили взгляд, везде видели перед собой согнутую спину и мелькавшие локти работающего матроса Егорова.

Капитан вызывал Саню на мостик и ругал:
– Если не угомонишься, переведу тебя на какую-нибудь заплёванную баржу.
– Как же работать? Пароход чистоту любит.
– Пораньше вставай.
– Да я и так с рассветом начинаю, а они уже у бортов толкутся.

Своих угроз капитан никогда не выполнял, и Саня надеялся доработать на флоте до конца, пока хватит сил. Одно было плохо: от проплывавших мимо берегов у него начинала кружиться голова, и, драя палубу, он боялся свалиться за борт. Пришлось уходить из флота, тем более что подступил пенсионный возраст.

Саня вернулся в Псков к одинокой сестре и поселился у неё. Сестра, только что схоронившая мужа, встретив брата, плакала от радости, говорила, что остались они на белом свете одни-одинёшеньки.

– Не плачь. Пусть их много, но они в кальсонах, нас мало, зато мы в тельняшках, – успокоил он её матросской поговоркой.

День или два Саня жил тихо, чувствуя под ногами не зыбкую волну, а твёрдую землю, но потом заскучал по работе. И поскольку ничему другому, кроме как убирать и драить, он за жизнь не научился, пошёл устраиваться дворником.

Начальник жилконторы, мужчина средних лет, в строгом чёрном костюме и с печальным лицом, принимая Егорова на работу, сказал:
– Со временем выделим тебе жильё. Если не будешь пить, комната останется за тобой до самой смерти. Мы тебе и с похоронами поможем, хотя ты и не полковник.

Егорова, вспомнившего об умершем муже сестры, эти слова неприятно задели.

– А при чём здесь полковник?
– Сегодня полковника из третьего дома хоронили, я прямо с кладбища. Ладно, иди работай.

Придя на свой участок – а это был огромный двор, окружённый девятиэтажными домами, – Саня понял, что снова как бы очутился на пароходе, только не на палубе, а в трюме. Мало того что дома, ограничивая простор, возвышались отвесными бортами, всё вокруг, как после шторма, было разбросано и захламлено.

Саня быстро очистил двор – до пароходной палубы ему ещё было далеко, но и заплёванную баржу он больше не напоминал. Убирать он ходил утром и вечером и вскоре стал во дворе своим человеком. Егорова признали не только жильцы, но и бездомные дворовые собаки. Они не отпускали его ни на шаг и, когда он мёл, переходили за ним с места на место и следили за работой с таким видом, что всем было ясно – отныне они, неприкаянные, уже не сами по себе, а имеют хозяина.

А жильцы по дороге на работу специально делали крюк, чтобы поговорить с ним о погоде.

– Как, Саня, шторма сегодня не предвидится?

Жильцы почему-то считали, что все работающие на воздухе – матросы, крестьяне и дворники – большие знатоки природы.

Подыгрывая, Саня слюнявил и поднимал палец, определяя направление ветра, смотрел на небо, на летающих птиц. Делал задумчивое лицо.

– Ветер восточный, солнце вставало чисто… Нет, сегодня не заштормит, да и завтра тоже.
– Вот и отлично, – радовались жильцы и топтались на месте, не зная, о чём ещё с ним поговорить.

Не мог привыкнуть к новому дворнику лишь начальник жилконторы. Саня был маленького роста, узкоплечий, и проходивший по двору начальник нередко путал его с ребёнком, которого бабушка выпустила погулять, а он зачем-то ухватился за метлу. Но, когда узнавал, и он останавливался.

– Жалуются на тебя, Егоров, – начальник качал головой, – бухгалтерия жалуется. Говорят, мётлы у тебя горят, как хворост, надоело выписывать новые.
– У них работа такая – бумажная, им тротуары не мести. На меня и на пароходе капитану жаловались, и ничего, пока живой.

Начальнику было неловко ругать хорошего работника.

– Да я понимаю. Ты вот что, если бухгалтерские насядут, приходи прямо ко мне.

Вот чего Саня терпеть не мог, так это машины. Всё во дворе было устойчиво, ничто не двигалось, не менялось местами. Но дважды в день, когда жильцы уезжали на работу, а потом возвращались, их машины мелькали перед глазами, как когда-то волжские берега, и у Сани снова началось головокружение. И он боялся свалиться, только теперь не за борт парохода, а под колёса.

Особенно донимал его жилец из первого дома Огурцов. Раньше Огурцов работал простым лесником, потом, видимо, продав что-то лишнее и неучтённое, вдруг разбогател, купил в городе квартиру, машину и стал торговать лесом. Он влетал во двор на такой скорости, словно за ним гналась полиция, и однажды, не рассчитав, наверное, собираясь заехать от погони на дерево, сбил и сломал берёзу.

Когда Саня возмутился, Огурцов покаянно развёл руками:
– Прости, батя, не могу медленнее. Рад бы, да не могу. Мне теперь по определению положено только так ездить.
– Как – так? Гонять, что ли?
– И гонять, и в сауну с девочками ходить, и в ночные клубы, и в казино, и любовницу иметь. Иначе меня свои же засмеют. Хорошо, что прошла мода, а то пришлось бы ещё золотую цепь на шею вешать, пальцы растопыривать и носить малиновый пиджак, как у официантов.
– Тяжёлая жизнь, – посочувствовал Саня.
– Вот-вот, несчастный я человек, – сокрушался Огурцов, – теперь или разобьюсь, или сопьюсь, или в сауне нехорошую болезнь подхвачу.

Саня стал подумывать о смене работы, иначе пропадёшь. Но как её, новую, найти по специальности? Не в уборщицы же идти в детский сад, где от беготни и крика не только голова кругом пойдёт, но и ноги подкосятся.

Егоров хотел было посоветоваться с начальником жилконторы, который сам предлагал к нему обращаться, но не застал того на месте. В первый раз в бухгалтерии сказали, что он на сороковинах по умершему полковнику, в другой раз хоронил учительницу из пятого дома.

Теперь, возвращаясь после утренней или вечерней уборки, Саня, чтобы унять головокружение, сразу ложился на диван.

– Заболел? – полошилась сестра, которая боялась снова остаться в одиночестве, не успокаивали даже уверенные слова брата, что они родились не в кальсонах, а в тельняшках. – Ты только ни о чём плохом не думай.
– Ничего страшного. Голова немного кружится, у меня и раньше бывало.

Саня замолкал, занятый своими мыслями. Он жалел сестру, они росли вместе, а теперь встретились в старости, и вышло так, что всё случившееся в промежутке словно провалилось из их жизни. И он чувствовал свою вину за выпавшие годы, которые она, наверное, прожила несчастной.

– А вдруг какой сосуд или нерв в голове прищемило? – сестра ничего не понимала в болезнях, от беспомощности ей хотелось плакать, но она не решалась. – Сходил бы к врачу, Саня. Или давай на дом вызову.
– Не надо врачей, обойдётся, – бодрился он. – Ты не мельтеши перед глазами, сядь, успокойся.

Дома, где ничто не двигалось, не менялось местами, головокружение проходило. И он успокоенно засыпал, слыша, как на кухне тихонько всхлипывает напуганная сестра.

Через месяц Сани не стало. Мёл как-то вечером обочину и от внезапного сильного головокружения сам рухнул под колёса проезжавшей машины Огурцова.

Похоронили дворника, как и обещал начальник, за счёт жилконторы. Начальник выглядел в этот день печальнее обычного и сказал речь:
– Вот ведь не полковником был человек, а всё равно жалко.

Потрясённого Огурцова лишили водительских прав, но он, кажется, и не заметил этого. У него тоже что-то случилось с головой – как будто в ней поставили ограничивающий знак. Торговлю забросил, ходил по двору пешком и, когда видел перед собой собаку или дерево, останавливался и ждал, когда они пройдут мимо. Потом стал бродить за домами в полях и однажды якобы видел там покойного дворника. Саня шёл по травянистому полю с поднятой головой, держа в руках метлу, а следом за ним, как незрячие за поводырём, опустив головы и хвосты, гуськом бежали собаки.

На востоке, куда они двигались, поднималась заря, и на фоне её красного полотнища деревья и кусты искривлённо чернели. А когда взошло солнце и залило округу ослепляющим светом, и деревья, и Егоров с собаками в этом встречном свете стали невидимыми, точно сгорели в далёком пламени.

Владимир КЛЕВЦОВ,
г. Псков
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №18, май 2021 года