В первые годы замужества свекровь часто говорила мне и второй невестке, Ольге, что наши мужья пьют, потому что мы их не любим. Вот она своего мужа любит, а потому, вступив в брак, сразу и навсегда отучила его пить и курить. Мы ей верили и изо всех сил пытались быть хорошими жёнами, но старания не приносили успеха. Напротив, с каждым годом пьянки мужей изматывали нас всё сильнее. Между молодыми семьями было расстояние в тысячу километров, но мы с Олей дружили ещё до замужества, а потому активно общались. Нам обеим всё чаще приходила в голову мысль: а может, свёкор никогда и не пил и соответствующие заслуги свекрови выдуманные?

Надо отдать должное – мама мужа умудрялась материально помогать обеим семьям, а ведь у неё было ещё трое детей-школьников. Впрочем, если бы львиная доля доходов наших мужей не уходила на алкоголь, в помощи извне мы бы и не нуждались.

Наши с Олей свадьбы были сыграны во время горбачёвской антиалкогольной кампании. Спиртное в те годы стоило астрономически дорого, каждая бутылка водки наносила серьёзный удар по бюджету. А ещё нужно принять во внимание посещения вытрезвителя, штрафы, лишение премий.

Хотя мы со свекровью жили в разных посёлках, кто-то постоянно докладывал ей о том, какая я плохая, расточительная хозяйка, мол, часто покупаю пирожные и шоколадки. Получалось, денег у нас вечно нет по моей вине. Для сравнения: пирожное стоило 22 копейки, шоколадка – 55 копеек. Бутылка водки – 15 рублей, вытрезвитель – 25 рублей.

Кроме того, мой муж по пьянке постоянно где-нибудь засыпал и вечно чего-то лишался: и обручальное кольцо с него сняли среди бела дня, и чемодан с лучшими вещами увели, и зарплату много раз вытаскивали. А когда я лежала в роддоме, муж так усердно отмечал рождение сына, что заразился от собутыльника туберкулёзом. И мы втроём жили год на его больничные.

Свекровь по-прежнему считала, что причина семейных неурядиц во мне: не надо есть пирожные, не надо летом ездить с ребёнком на мою малую родину, на Чёрное море. И на сессии ездить не надо, вышла замуж – всё брось. Мне же хотелось бросить не университет, а мужа, но идти было некуда, а потому терпела до последнего. Да я и согласилась на этот странный брак по той же причине: некуда идти. В одном свекровь оказалась права – мужа я никогда не любила.

Мы познакомились с ним в поезде Новороссийск – Москва в один из самых тяжёлых моментов моей жизни. Он возвращался из Абрау-Дюрсо после командировки. Я на праздники ездила домой, хотела посмотреть в родном городе парад в честь сорокалетия Победы. Никакой симпатии к этому юноше у меня не возникло, заинтересовало лишь одно – он был обладателем отдельной квартиры. За две недели до этой встречи меня выселили из общежития, на что имели право – оно принадлежало строителям, понадобились места для своих работников. Я же трудилась в централизованной библиотечной системе, у нас не было ни своего общежития, ни квартирной очереди. Вернуться домой в Новороссийск не могла, пришлось бы жить под одной крышей с многократно судимым братом. Спасение было только в замужестве.

В своё оправдание скажу, что все месяцы перед бракосочетанием я обивала пороги различных организаций в надежде всё-таки избежать этого нелепого брака. Но на всех предприятиях, где могли дать общежитие, уже имелись библиотекари.

На свадьбу ко мне приехали подружки-библиотекарши из Ростова. На одной из них через год женился брат моего мужа, Ольга его действительно любила. Мы обе выросли в семьях, где не пили даже по праздникам. Привыкнуть к пьянкам мужей нам не удавалось. Своего я много раз кодировала от алкоголизма, наступало временное затишье, но даже в это время муж оставался мне неприятным: алкоголизм не единственная причина нашего противостояния.

И вот на шестом году моего замужества в семье случилась трагедия: свёкор покончил с собой, ему было 57 лет. Причин никто не знал.

Ещё через пять лет по дороге в Новороссийск я вышла с сыном в Ростове, чтобы навестить Ольгу. С братом моего мужа она к тому времени уже развелась. Пока обменивались семейными новостями и воспоминаниями, Олина мама предположила, что наша свекровь в течение трёх десятилетий явно каким-то нечистым способом удерживала мужа от пьянства. Потому как на одной любви далеко не уедешь. А через тридцать лет произошёл сбой, в результате чего свёкор и полез в петлю.

Скорее всего, так и было. Может, свекрови помогала какая-нибудь знахарка, а потом умерла, не открыв свой секрет. Может, свекровь сама готовила секретное зелье, но в том году не выросла нужная трава. Так или иначе, тот, кто передёргивает карты, рано или поздно обдёрнется.

Я с самого начала знала, что ради достижения своих целей свекровь может пойти на многое. Она родилась накануне войны. Наверное, память о трудном голодном детстве породила её стремление иметь дом – полную чашу. Для многодетной семьи это совсем не просто, но она своего добивалась.

Когда будущий муж написал мне, что он старший сын в многодетной семье, я представила себе затхлое и тёмное жилище, старую, расшатанную мебель, покрытую лоскутными одеяльцами, детей в одежде с чужого плеча. Каково же было моё удивление, когда я увидела просторную четырёхкомнатную квартиру с добротной мебелью, современной техникой, коврами, фарфоровыми сервизами и даже Большой советской энциклопедией в книжном шкафу. Всё это добывалось упорным трудом и строжайшей экономией.

Моя вторая мама работала воспитателем в детском саду. Она не сидела по году в декрете: выходила на работу, как только кончался оплачиваемый период, через восемь недель после родов. Кроме того, у них были курочки и поросята, сад и огород. Собранные в лесу ягоды и грибы везли на продажу в Москву, благо леса здесь богатые. Свёкор трудился электриком на стройке.

Но иногда в этой семье происходили вещи для меня неприемлемые. В закромах у свекрови всегда имелось несколько десятков литров самогона – чтобы расплачиваться с работниками. Впрочем, в той местности такое практиковалось сплошь и рядом. Часто даже от интеллигентных людей приходилось слышать, что они делают самогон, например, потому что строятся и надо платить строителям. Для меня это было дико. В моём детстве мы жили очень бедно, но если приходилось платить, бабушка всегда расплачивалась деньгами из кошелька. До замужества я никогда не видела самогон, не говоря уж о том, чтобы попробовать. Думаю, тут работал закон бумеранга, ведь все эти слесари, шофёры и землекопы, с которыми расплачивались алкоголем, – тоже чьи-нибудь мужья и сыновья.

От супруга я услышала вообще очень странную историю, много говорящую об экономности его матери. Накануне ухода в армию он подрался с каким-то парнишкой, получил открытый перелом носа. Ему предложили отсрочку от армии на полгода. Но прощальный стол был уже накрыт, гости созваны, на работе получен расчёт с выходным пособием. На семейном совете решили, что на прежнее место его, конечно, возьмут, но только разнорабочим, поэтому уж лучше сейчас идти в армию, чтобы зря не терять деньги.

К месту службы он ехал десять дней. Это не прошло даром: нос сросся неправильно, дышать он теперь мог только ртом, что меня впоследствии очень раздражало.

Через несколько месяцев муж попал в госпиталь, был комиссован и получил инвалидность. Мама выхлопотала сыну квартиру и решила его женить, как только найдётся страшненькая, забитая, с ребёнком, из деревни. Главное, чтобы работящая, экономная, скромная, послушная, а с лица воду не пить. Я по всем параметрам оказалась полной противоположностью тому, чего она хотела.

Мы прожили вместе тридцать лет. А шесть лет назад я овдовела. Мужу было всего 53 – отравленный алкоголем организм износился раньше времени. Мне жаль себя, потому что из-за квартиры пришлось всю жизнь провести с алкоголиком. Быть может, если бы он встретил ту страшненькую, забитую, работящую, которую хотела для него мать, ей и удалось бы сделать из него человека. Тут мне приходят на ум слова профессора Преображенского: «А зачем делать из собаки человека?»