– Не делай людям добра, не будет зла! – с пафосом воскликнула Ольга Гусева, заходя в квартиру и забыв поздороваться.

Наташа Тарасова подавила обречённый стон: опять одноклассница явилась без предупреждения, и весь вечер насмарку. Её муж Сергей, пробормотав что-то о начавшемся матче, скрылся в гостиной, плотно закрыв дверь. А Ната повела гостью в кухню и включила электрочайник. Если чай не появится на столе через две с половиной минуты, Олька ей весь мозг вынесет: вот, мол, проведала подругу, даже чашку чая пришлось выпрашивать. В заваренный по всем правилам чай – пакетики Гусева не признаёт – она положит три ложки сахара, отхлебнёт глоток, раскритикует заварку и больше не прикоснётся. Но ритуал следует соблюсти непременно.

– Ты знаешь, кого я вчера встретила? – прервала Наташины раздумья Ольга.
– Кого?
– Алика Климовского.
– Алика? Да ты что! Он же за границу уехал.
– Уехать любой дурак может. А вот чтоб зацепиться там, состояться, реализоваться, мозги нужны. И труд. Упорный тяжёлый труд, настойчивость и самоотдача.

Гусева даже в кухне у подруги говорила так, будто выступала с трибуны в день какого-нибудь государственного праздника.

– То есть качества, которыми Климовский никогда не блистал, – резюмировала Оля, сурово поджав губы.
– Ну почему же? – осторожно возразила Тарасова. – Алик и учился хорошо, и спортом занимался, и музыкалку окончил…
– Тоже мне, нашла героя нашего времени, – ожидаемо вспыхнула Гусева. – Ты что-нибудь о его спортивных достижениях слышала?

Наташа неопределённо пожала плечами.

– Значит, спортом он не занимался, а увлекался. То же касается и музыки. Эла Ди Меолы из него не вышло, а чтобы брать три аккорда на гитаре, много ума не нужно. Ну и его успехи в учёбе – результат ничем не оправданной лояльности наших учителей к смазливой мордочке Алика и льстивой улыбочке. Впрочем, не только педагогов. Ты ведь тоже к нему неровно дышала, – прокурорским тоном произнесла гостья.
– Как и все девчонки нашей школы, – улыбнулась Наташа. Впрочем, напоминать о том, как сама Гусева не давала проходу красавчику Алику, не стала.

Но Оля сама соскочила с опасной темы.

– В общем, пошла я вчера в новый торговый центр. Там скидки объявили. Знаю, что это ерунда, всё равно обманут, но пошла. Туфли нужны к новому учебному году, блузка нарядная, и сумка совсем истрепалась – каждый день по сто тетрадей туда-обратно таскаю. Иду, витрины рассматриваю. И вдруг слышу за спиной ноющий детский голос: «Пап, я есть хочу! Па-а-ап, ну давай поедим». А отец в ответ: «Денег нет. Потерпи». Причём голос ребёнка такой знакомый, будто я его миллион раз слышала. Решила, что это кто-нибудь из моих ученичков капризничает. Оборачиваюсь, чтобы сделать внушение о поведении в общественном месте. И просто остолбенела! Стоит передо мной маленький Климовский! Одно лицо. Только волосы темнее. Перевожу взгляд на отца. Действительно Алик. Но в каком виде! Физиономия заросшая. («Модная щетина брутального мачо, который три дня не вылезал из постели», – мысленно перевела Наташа). Спортивный костюм в пятнах, кроссовки грязные. Мальчишка в одежде явно с чужого плеча: обвисшая футболка и гигантские шорты. («Стиль оверсайз, – опять же мысленно объяснила Тарасова. – Ну нравится детворе щеголять в одёжках, будто стыренных у старшего брата».)
– Он тебя узнал?
– Сделал вид, что нет, – раздражённо бросила Гусева. – Кому приятно, что его увидели в таком непрезентабельном виде.

Наташа быстро отвернулась к плите, чтобы одноклассница не увидела её саркастической усмешки. Ольга и в самом деле сильно изменилась. Крупная коренастая девочка с возрастом превратилась в квадратную женщину без шеи и талии, зато на тонких ножках. Отсутствие бровей и редкие волосы компенсировались мощными бульдожьими брылями. Что в Гусевой было по-настоящему красивым, так это белоснежные зубы. Но она так редко улыбалась, что об этом её достоинстве мало кто подозревал. В общем, из невзрачной девчонки получилась грубоватая тётка. Неудивительно, что Алик её не узнал.

– Пока мы опознавали друг друга, мальчишка извертелся весь, – продолжала Ольга. – Такой противный! Ладно, думаю, накормлю семейство. Я не обеднею, а они хоть один день сыты будут. Повела их в «Домашнюю кухню». Заказала грибной суп, котлету с гречкой и компот из сухофруктов. У младшего глаза прямо квадратными стали. Видно, питается при таком папаше чёрт знает как.
– Ты как в старой русской сказке: «Накорми, напои добра молодца, потом спрашивай», – рассмеялась Тарасова.
– Да о чём тут спрашивать? Я тебе прямо удивляюсь! – гостья от раздражения перешла на «одесский» говорок. – И так ведь всё понятно. Укатил в чужую страну. Поначалу ерепенился, суетился, пытаясь пробиться. Но, не зная обычаев, не имея денег и связей, прогорел, опустился и вернулся домой, в надежде начать жизнь с чистого листа. А может, и в расчёте на пенсию несчастных родителей. Я, знаешь, ничему не удивлюсь. Думал, его здесь по старой памяти с распростёртыми объятиями встретят. Однако о детской дружбе хорошо под коньячок полчасика повспоминать. А к делу пристроить – извини, есть кандидатуры понадёжнее. И это правильно. Нет ничего хуже, чем взять на работу друга или родственника. Сто раз убеждалась. Но я же – мать Тереза! Доброта меня погубит.

Ольга закусила губу и уставилась в окно, за которым уже расползались сумерки. Наташа же сокрушённо кивнула. Но не в знак согласия с подругой, а потому что примерно представляла, что последует дальше. Страсть Гусевой к вмешательству в чужие дела была ей хорошо известна.

Когда Тарасов-младший, Максим, не добрал полбалла в университет, Олька буквально взяла всю их семью за горло, требуя, чтобы парень пошёл учиться в ПТУ на сапожника. Мол, и в армии не пропадёт, и в жизни профессия востребованная. Она и звонила, и приходила, и с директором ПТУ познакомилась.

Испуганный Максимка то божился зубрить не поднимая головы и пылесосил каждый день всю квартиру, то впадал в чёрную мизантропию и заявлял, что жизнь его кончена. Он стал студентом в следующем году, с успехом отучился, нашёл хорошую работу, через несколько лет открыл свой бизнес. Но стоило в его делах случиться малейшей заминке, как Гусева торжествующе заявляла:
– А я что говорила! Занимаешься ерундой. Вот стал бы по моей рекомендации сапожником, беды не знал бы.

Тем временем Олька, решившая, что придала моменту достаточно драматизма, перестала таращиться в окно и продолжила:
– Жалко мне его, дурака, стало. Ведь пропадает же на глазах. А у нас информатичка в декрет уходит. Дура. Третий ребёнок. Нищету плодить. Говорю Климовскому, что есть ставка в моей школе. Готова похлопотать. Конечно, придётся в педагогический поступить, он ведь методику преподавания совсем не знает. Но поскольку высшее образование у него худо-бедно имеется, то второе, если напряжётся, сможет быстро получить. Своего жилья, само собой, нет. У родителей ютится. Сказала, что готова поселить его у себя. Только без мальчишки. Мне детей и на работе предостаточно. Естественно, пьянства я не потерплю. А для дополнительного стимула пообещала ему попросить у своего отца доверенность на его машину. Пусть водит. Мне не жалко.

Наташа хмыкнула, вспомнив древний «москвичок» Ольгиного папы. Но сделала вид, что просто поперхнулась.

– Ну и объяснила, что, поскольку педагогу в незаконном сожительстве пребывать не положено, осенью придётся расписаться. Родители по этому поводу должны на приличную сумму сброситься. Не каждый день классный руководитель замуж выходит. Заживём не хуже других. Уж всяко лучше, чем он сейчас с пацаном мыкается. И как ты думаешь, что он мне ответил? – Гусева требовательно уставилась на подругу.

Та вздрогнула от неожиданности.

– Ну-у, судя по твоей… по твоим грустным глазам, ничего хорошего.
– Хорошего? Жди от этого подонка хорошего! Заржал нагло прямо мне лицо: «Чтобы я с Гуской? Да никогда!» Я гордо встала, высказала всё, что думаю о псе, кусающем кормящую его руку, и ушла с прямой спиной. И будто мало было этого унижения, меня догнал его отвратительный мальчишка и сунул мне в руку двадцать евро. Последних денег, гад, не пожалел, лишь бы не быть мне благодарным!

Ольга часто заморгала, чтобы не дать выкатиться злым слезам, а Ната сидела, одеревенев. Долг требовал поддержать подругу хотя бы стандартным «Вот же сволочь!» Но язык не слушался. Представить себе симпатягу и просто очень славного Алика, у которого всегда находились улыбка и доброе слово для самой неприметной девчонки и самого затюканного мальчишки их класса, представить его рядом со злой, напыщенной ябедой Гуской было выше её сил.

Гусева уже начала наливаться обидой на равнодушие подруги, однако Натка, спохватившись, ойкнула, выпучила глаза и прикрыла рот ладонью, что должно было обозначать: нет слов!

Успокоенная Олька ещё целый час вспоминала всё новые подробности роковой встречи и живописала самое мрачное будущее Климовского и его сына.

Излив наконец-то всю жёлчь, она протянула Наташе большой пакет.

– Я тут тебе кое-что принесла, Наталья. Бери, не стесняйся. Дело житейское. Новое ты со своей зарплатой не купишь. А так появишься на работе в свеженьком.

Тарасова давно потеряла надежду убедить одноклассницу, что ей не нужна одежда с чужого плеча, к тому же на четыре размера больше. Да и зарплата начальника отдела кадров крупного отеля была достойной. Потому она послушно примерила полосатое шерстяное платье и костюм свекольного цвета, степенно обсудила, что где ушить и подобрать, и сунула пакет подальше, чтобы завтра отдать его многодетной кастелянше.

– Ушла? – опасливо выглянул из гостиной муж.
– Ушла.
– Барахла нанесла?
– Нанесла.
– И долго это будет продолжаться?
– Серёж, ну триста раз говорено-переговорено. Жалко мне её, просто жалко. Одинокая, никому не нужная, никем не любимая… Ольку, кажется, даже её родители и те едва выносят. Я – её последняя иллюзия.
– Иллюзия чего? – угрюмо спросил муж.
– Того, что у неё всё как у людей. Даже есть незадачливая подруга, которую нужно наставлять и которой нужно помогать.
– Опять жизни учила?
– Как раз нет. В этот раз жаловалась, как её обломал главный красавчик нашей школы. Да я тебе сейчас фотоальбом покажу.

А в это самое время предмет их интереса оттирал руки от смазки и рассказывал своему школьному другу Антону:
– Веришь, Тоха, я из-за этого треклятого насоса чуть на Гуске не женился.
– Чё, на нашей Гуске? Той самой? Совсем ополоумел, – флегматично констатировал Антон. – Я бы за полный комплект зимней резины, и то подумал бы. А тут какой-то насос. И где ж ты это исчадие надыбал?
– Случайно столкнулись. Прилетели мы позавчера. Родители праздничный ужин организовали, все дела. А на утро запланировали выезд на дачу. Не терпелось им показать, как они всё обустроили. Утром глянул я на отца, вижу – не в форме он, перебрал за столом. Сам сел за руль. Чувствую, тачка не так звучит, вроде жужжание, а на подъёмах вообще рывками шла. А батя: «Всё нормально! Это ты к своей электрической игрушке привык, а тут честный бензиновый мотор». Триста метров до дачи не доехали, заглохли. Сосед помог отбуксировать. Разобрали. Насос в хлам.
– Был бы в хлам, не доехали бы, – авторитетно заявил хозяин автомастерской Антон.
– Ну, почти в хлам. Говорю: так кто был прав? А он мне: «Это ты не так водишь. Твой электропылесос на колёсах сам едет, а тут уметь надо». Я психанул, прыгнул в маршрутку в чём был. Мэтью за мной увязался, а Паола осталась мосты с родителями наводить. Пока до города доехали, пока магазин запчастей нашли…
– А мне чего сразу не звякнул?
– Не сообразил. В общем, остыл потихоньку, решил в торговый центр зайти, купить коньячку, чтоб с отцом мировую распить. Тут Матвейка заныл, что проголодался. Он за год на десять сантиметров вырос, всё время жрать хочет. Погоди, говорю, денег нет. Я по прилёте разменял немного, только на насос и хватило. И тут какая-то тётка бросается ко мне с криком: «Алик! Климовский!» Я притормаживаю и стою болван болваном. Не узнаю, хоть тресни. Я вот с Таней Никитиной во дворе встретился, так она совершенно не изменилась – худенькая, глазастенькая. А тут какая-то бабища обниматься лезет. Назвалась она, я в ужасе. Неужели эта тетёха моя ровесница?
– Да, Гуска и была не Анжелина Джоли, а теперь и вовсе раскоровела.
– Короче, пока я в себя приходил, она нас уже кормить повела. Видимо, слышала, как Мэт канючил. Привела в какую-то столовку, заказала суп, котлеты с гречневой кашей. Матвей в обалдении. Паола ж у нас итальянка. Паста, салаты, рыба… А тут гречка, которую он, кажется, и не пробовал никогда. Я ему шепчу: «Новый опыт, сын, новый опыт». Поели. Только я собрался предложить Гуске перебраться в более приличное заведение, попить кофе, заказать красивый десерт, как она своим излюбленным непререкаемым тоном заявляет, что у неё в школе есть вакансия учителя информатики и она готова похлопотать, чтоб меня взяли.
– А ты ей не сказал, что у тебя несколько компаний, производство?
– Не успел. Да она и не интересовалась. Увидела, что у меня руки в масле, костюм испачканный, решила, что я чуть ли не бомжую, и принялась спасать. Ну, меня это прикололо. Молчу, слушаю, как далеко её планы зайдут.
– Отчаянный ты чувак, – покрутил головой Антон.
– В общем, за десять минут план пятилетки был составлен во всех подробностях. И в пединститут она меня пристраивает, малого – к родителям, меня к себе забирает, будто я цуцик какой-то, а не человек. И, конечно же, свадьба. Но не сразу, а когда учебный год начнётся, чтоб родители на подарок новобрачной скинулись.
– И это продумала?
– А как же. Я начинаю обдумывать, как из ситуации красиво выйти…
– Да послать просто! – заорал обычно спокойный Антоха. Он с Гусевой пять лет за одной партой просидел и сдерживаться не стал бы.
– Неудобно как-то. Она ж с открытой душой. И тут глянул мельком на сына. А он парень сдержанный, самостоятельный, девять лет всё-таки. Вижу, у него губы вспухли, глаза на мокром месте: чужая тётка папку уводит! У меня все политесы из головы вон. С тобой, говорю, только под страхом смертной казни!
– Я б ещё круче высказался! – энергично поддержал его друг.
– Так что видишь, к чему насосы лажовые могут привести.
– Мне там, кстати, ещё пара узлов не нравится. Я кое-что подкрутил. Но как вернётесь с дачи, обязательно пригони машину мне в сервис.
– Пригоню, Тоха! Спасибо. Ну что, пошли с батей мириться.

В это же самое время бедная отвергнутая Гуска драила и без того чистую плиту и в сотый раз перебирала каждое слово, сказанное при роковой встрече, о которой столько мечтала. Пыталась понять, что она сделала не так. И почему Алик, несмотря на бедственное положение, отказался от заманчивых перспектив. «Может, я ему мало пообещала? Что ещё можно ему предложить, паразиту любимому? Что?..»