– Дарья, вы сыграли много ролей в кино и ещё больше – в театре. Но все вспоминают только одну вашу фразу – «Мальчик, водочки нам принеси». Вас не раздражает, что люди на ней зациклились?
– Да нет, конечно. Фильм-то шикарный, что говорить. Это культовое кино, которое любят до сих пор несмотря на то, что прошло больше двадцати лет. Такое случается редко, и это дорогого стоит.

– А кто придумал, что ваша героиня в этот момент снимает парик, – вы или режиссёр?
– Все, что мы делали в кино, придумано только Лёшей Балабановым. Никто и ничего не добавлял от себя. Это полностью его детище. Мы – лишь исполнители. Хоть он и говорил, что кино – коллективное творчество, но, конечно же, всё решал сам.

– Однако исполнителей подбирал самых лучших. Дарья, вы дочь знаменитых артистов – Натальи Юргенс и Георгия Лесникова. Каково это – расти в звёздной семье?
– Детство у меня было непростое, но счастливое и удивительно интересное. Оно прошло в Мариуполе, на Украине. Сейчас вот вспоминаю и делаю вывод – я отчасти была брошенным ребёнком. Мне не хватало любви и внимания родителей. Они уезжали на гастроли и отправляли дочку к бабушке. Либо я вообще оставалась одна в нашей трёхкомнатной квартире. Распоряжалась ей как хотела. Приводила кучу друзей, они устраивали там полный кавардак. Потом получала от мамы большую пилюлю. Но, тем не менее, детство я вспоминаю как самое счастливое время моей жизни.

– Наверняка вашим детским садом была сцена театра?
– В детский сад я всё-таки ходила. Меня оставляли на пятидневку, но в определённые дни родители забирали домой. Помню свою первую роль в жизни – в спектакле «Поднятая целина», где меня, завёрнутую в лохмотья, нянчили на руках. Сцена для меня с детства была очень притягательным, священным местом. Я прекрасно на ней существовала, меня туда тянуло. Позже играла в спектакле «Характеры». Практически весь спектакль сидела на скамеечке, якобы щёлкала семечки и смотрела, что происходило на сцене. А потом участвовала в постановке рассказа Шукшина «Микроскоп». Все свои роли я прекрасно помню.

– При этом вас не оставляла мысль стать ветеринаром. С чем это связано?
– Ой, это просто чудачество и блажь! Я ведь очень люблю собак. Они со мной с самого рождения. Вот сколько себя помню, столько у нас жили самые разные псы. Сначала их приносила мама, и я, естественно, балдела. А потом, когда подросла, сама стала приводить. У меня их было очень много, поэтому я планировала стать ветеринаром. Но мой умный брат однажды сказал: «Ты хочешь у козла или овцы в заду ковырять?» Я возмутилась: «Нет, ни за что!» «А ты что думаешь, ветеринары только собак лечат? Им ведь всех приходится выхаживать». И тогда я передумала идти в эту профессию. Вот козёл меня совсем не возбуждал.
Потом я хотела стать разведчицей. Мечтала работать на КГБ. Буквально грезила этим. Но куда можно пойти после мариупольской школы? Какая уж там разведка! Понятное дело, что это несбывшиеся фантазии.

– Кто из животных сегодня с вами живёт?
– У меня две кошки и кот ориентальной породы. Ещё живут две немецкие овчарки. Поначалу была одна, но она забеременела, и от неё родилось восемь щенков. У одной девочки обнаружили рахит, и мы решили оставить эту барышню себе, чтобы выходить. Несмотря на болезнь, она у нас выросла очень красивая.

– Вы блистательно сыграли роль матери Зои Космодемьянской в фильме «Зоя». Наверняка эта роль далась непросто, ведь ваша семья особенно пострадала в годы Великой Отечественной войны. Расскажите, как вашей маме и бабушке удалось сбежать из блокадного Ленинграда.
– Мама мне часто рассказывала эту историю. В блокадном Ленинграде она потеряла двоюродных дедушку и бабушку – дядю Колю и тётю Олю. Деда не могли сорок дней похоронить. Мама помнит, как маленькой бегала возле бабушки, а та стонала: «Есть, есть, есть, есть!..» Только эту одну фразу могла выговорить. А мамина мама, Тамара Валерьяновна, работала в госпитале для туберкулёзных больных. И вот то, что пациенты не доедали, сливала в баночку и приносила домой – кормила этим «отравленным» супом своих близких. Вот так они и выкормились. Тамара Валерьяновна спасла свою маму и мою маму – свою дочь. Позднее их эвакуировали только потому, что она была внучкой учёного, Дмитрия Константиновича Чернова. Можно сказать, по блату, ведь столько людей померло, потому что они просто не могли вырваться из города. После двух лет блокады семья уехала в Среднюю Азию. Потом оказались на Украине. Но бабушка и мама всегда мечтали вернуться в Ленинград, хотели, чтобы я поехала учиться в Петербург, на родину предков. Однако мама была против того, чтобы я поступала в театральный институт. Но в конечном итоге я всё-таки это сделала. Перебралась в Питер и стала актрисой. Когда отучилась, мама мне сказала: «Даже не вздумай возвращаться на Украину». И не пустила меня обратно.

– Почему вы сменили фамилию Лесникова на Юргенс?
– Сын у меня – Лесников. Он тоже актёр, и я решила, что моя фамилия не должна ему мешать. Также не хотелось вмешивать в эти дела фамилию его отца – Дятлов. (Артист Евгений Дятлов – первый муж Дарьи Юргенс. – Ред.) В общем, сын стал Лесниковым, а я – Юргенс. Взяла себе такой псевдоним. И маме сделала приятное, ведь это её фамилия. Только из этих соображений. Дочь у меня тоже Юргенс при рождении, но уже имеет свою фамилию.

– В вашей жизни были полярные роли – от проституток до лейтенантов и капитанов. Какие персонажи вам ближе?
– Я пытаюсь каждую роль пропускать через себя. Знаете, у меня однажды была совершенно ужасная роль лесбиянки в фильме «Запрет на любовь». Жуткий персонаж. Потом я прочла такие комментарии в свой адрес: «Теперь, когда я её там увидел, – всё, для меня этой артистки больше не существует». Да что ж такое, думаю, ведь отрицательных героев играть интереснее! Допускаю, что это плохо сказывается на имидже. Но, с другой стороны, если я получилась до такой степени отвратительной, значит, роль удалась. Для актрисы это очень даже неплохо.

– А у вас есть критерии отбора? На какие роли соглашаетесь охотно, а от чего отказываетесь?
– Я обычно читаю сценарий. Главный критерий – интересен ли мне сценарий. Я ведь даже не знаю, в каком амплуа лучше раскрываюсь. Хороший артист может и упасть на самое дно, и насмешить, и растрогать. Это просто работа, которую я пытаюсь выполнять честно.

– Какое время для вас было самым тяжёлым в профессиональном плане?
– Ну, конечно, девяностые и начало двухтысячных. Очень было сложно. Приходилось участвовать в каких-то ужасах вроде корпоративных вечеринок для новых русских. Бегала бесконечно по новогодним ёлкам. Выступала с артистами в кабаках. И кино тогда не снимали, и в театр никто не ходил, никому это тогда не было нужно. Меня преследовало ощущение, что жизнь прожита зря. В тот период многие мои однокурсники и просто знакомые оставили профессию, потому что выжить было практически невозможно. Некоторых даже убили. Не понимаю, как мне удалось пройти через всё это. Кошмар!

– Но потом вы встретились с Алексеем Балабановым, и жизнь резко изменилась.
– Да. Сначала Лёша пригласил меня на картину «Про уродов и людей». Сам выбрал актрису по фотографии. Пробы со мной не проводил, мы с ним поговорили буквально мимоходом, и меня практически сразу утвердили. Узнала я об этом накануне съёмок. А для «Брата-2» Лёша вообще придумал роль проститутки специально для меня. Не знаю, почему.

– Как вы отреагировали, когда Балабанов сообщил о необходимости постричься налысо для роли Мэрилин?
– Самый любимый вопрос всех времён и народов. Абсолютно спокойно остригла волосы! Никаких сомнений не было. Причём у меня были шикарные волосы. После этого так не растут. Но, тем не менее, всё состригла без сожаления. Я, видимо, чувствовала, что Балабанов – великий человек.

– Расскажите, пожалуйста, о работе с этим режиссёром и о съёмках «Брата-2» в Америке. Вы тогда впервые оказались за океаном?
– Лёша умел быть очень строгим, а иногда становился необыкновенно мягким. И вообще этому человеку прощалось всё. Я считаю его просто гениальным режиссёром. В США я тогда впервые оказалась на съёмках, но вообще-то уже посещала эту страну, ещё когда училась в институте. Тогда у нас в стране была «гласность-перестройка», и мне очень повезло – я отправилась на стажировку в Театральный центр Юджина О’Нила, занималась американским мюзиклом целый месяц. Ну а второй раз уже поехала с «Братом-2» в Чикаго.
Сложности на съёмках были не у нас, а у американцев, которые участвовали в эпизодах фильма. Им ведь приходилось говорить на русском и украинском. Для них это оказалось просто непосильной задачей. Всё, что они произносили, никто потом не переозвучивал, это их «родной» текст, записанный и смонтированный буквально из кусочков. Потому что они не столько говорили по-русски, сколько матерились на своём языке. Им никак не давалась наша речь.

– Мы снимали фильм о Сергее Бодрове и ездили в Кармадонское ущелье. Меня тогда поразило, с какой скоростью шёл ледник. Образовавшимся воздушным потоком птиц просто растирало в порошок о скалы. Даже костей не осталось. Мне было сложно там находиться – не покидало ощущение, что помимо нашей съёмочной группы кто-то ещё присутствует рядом. Вы не ездили на место трагедии?
– Нет, не приходилось там бывать.

– В этом году Сергею Бодрову исполнилось бы пятьдесят лет. Какие слова вы можете сказать об этом человеке?
– Я могу только одно сказать – что мне невероятно повезло! Я имела честь не только сниматься, но и общаться, быть знакомой с этим человеком. Он удивительный. И вообще, когда судьба соединяет с такими людьми – я всегда благодарю Господа. Если бы не было его, то, конечно, не вышло бы никакого «Брата-1», «Брата-2», а также «Кавказского пленника». Без такого артиста, как Серёжа, не появились бы все эти шедевры.

– Возможно, самый яркий эпизод в фильме «Брат-2» – финальная сцена в самолёте. Как её снимали? Какую задачу режиссёр Балабанов ставил вам и Сергею?
– Мне Лёша не ставил никаких задач. К тому же, это вообще был мой первый съёмочный день. То есть финал мы снимали в самом начале. Я даже не знала, как нужно произносить эту фразу, несколько дублей сделала – ему не понравилось. А вот последний вариант вошёл в фильм. После того как я максимально доходчиво объяснила «мальчику», зачем нужна водочка, Балабанов остался очень доволен. Мы ведь знали: если он улыбается у монитора, значит, всё хорошо. А когда сидит озабоченный и злой – тогда всё плохо. Он не ругался, нет, но ведь по лицу всё видно. И сразу понимаешь, удачный сегодня день или нет.

– Скажите, а вы сами с каким чувством обычно возвращаетесь домой из дальних путешествий? Вам понятно вот это чувство Родины и счастье от того, что скоро окажешься дома?
– Да, абсолютно. Тем более что мне абсолютно не нравилось в Америке. Я для себя про эту страну всё поняла и решила ещё во время первой поездки. Это не моя стихия. Совершенно чуждая во всех смыслах. Я возвращалась домой с великой радостью, потому что немного подустала от этой страны.

– Голливуд не прельщал вас?
– Ну, может быть, и прельщал, но только как работа. Любому артисту интересно поработать с американской киноиндустрией. Но вот чтобы остаться там навсегда – это не моё. Ни в коем случае.

– Я слежу за вашими интервью. У меня сложилось ощущение, что вы верующий человек. Знаете, куда идёте и зачем.
– Конечно, я верую. Для меня это очень важно. Сначала думала, что человек не выбирает свою судьбу. Она даётся ему как некий дар. Потом изменила точку зрения – решила, что мы сами творцы своей жизни. Но сейчас я всё равно склоняюсь к тому, что у каждого есть свое предназначение. Если ты его выполнил, значит, Господь тебя забирает. Выполняешь свою миссию на земле, и тебя возвращают куда-то в очень хорошее место.