После парикмахерской мы с Давидом зашли перекусить в «Лимончелло». Расположились на террасе, а пока несли наш заказ, я болтал с администратором Ирой.

Мимо нас прошёл очень пожилой мужчина в совсем старомодном костюме, у моего деда был похожий. Он шёл неторопливо, но не так, как ходят утомлённые жизнью старики – волоча ноги и вздыхая. Нет. Он был высок, широкоплеч, с седыми волосами, зачёсанными назад, и окружён лёгким запахом одеколона и таким же лёгким флёром раздражения. Он шёл как пират, засидевшийся на берегу и чуть недовольный окружающей его сухопутной хренью, всеми этими орущими чайками и назойливыми портовыми девицами. Но он вынужден всё это терпеть – его «Чёрная каракатица» стоит на ремонте в доке.

Старый пират между тем кивнул администратору Ирине и, глянув на часы, сказал:
– Почти вовремя.

Красивая Ирина кивнула в ответ.

– Мы вас уже заждались.

Старик хмыкнул и вошёл в зал.

– Постоянный клиент. Каждый день в одно и то же время заходит к нам, идёт к бару, выпивает бокал красного вина и отправляется гулять по проспекту дальше, – сообщила Ира.
– Он очень стар.
– Ему под девяносто.
– Я бы тоже так хотел.
– Выпивать каждый вечер по бокалу красного вина?
– Просто дожить.

«И выглядеть при этом как пират», – добавил я про себя. Чёрт, не хочется быть в старости немощным.

Мы поболтали ещё пару минут, когда из зала вышел старик, кивнул Ирине и посмотрел на меня. Подошёл поближе. Ещё раз оглядел и сказал:
– Две вещи не люблю. Во-первых, крепкое спиртное. Водку ненавижу, от неё одни проблемы. Вот вино – это хорошо. И немцев.
– Немцев?
– Да. Немцы. Не люблю немцев. Не так, как водку, но тоже сильно.

Странно. Я был уверен, что, когда дед заговорит, его пиратство рассеется и он превратится в обычного старика в хорошей физической форме. С акцентом и заученными фразами о нравственности, в которые сам не верит. Нет, конечно, акцент никуда не делся, это был настоящий осетинский старик. Вместо «немцы» он произносил «немсы», моя бабуля так говорила. Однако фразы строил очень правильно – аккуратно и при этом небрежно, не задумываясь над формулировками. Так хороший каменщик кладёт кирпичную стену.

– Немцы… В сорок втором году они заняли наше село Средний Урух. Ты знаешь такое село? И они заняли его. Мне тогда было десять лет. И однажды к нам во двор зашли два солдата, высокие такие, красивые. И хотели поймать курицу. У бабушки было несколько куриц, они убегали, а немцы никак не могли их поймать. Потом один из них пошёл за дом, у нас там был огород. Зачем он туда пошёл? Пописать, наверно, хотел, не знаю. А мы в огороде барана прятали. Из всей скотины только баран у нас с бабушкой остался, и они его нашли. Красивый, толстый, с рогами такими. И тащат вдвоём, смеются, а баран ревёт. Бабушка выскочила из дома, начала на них кричать. Она по-осетински кричала, они на неё по-немецки. И уже на улице один немец автоматом на бабушку замахнулся. А я что мог сделать? Мне десять лет. Я тогда подскочил к нему и вот сюда… – старик вдруг ткнул меня крепким пальцем в бедро, – зубами вцепился. Такие штаны крепкие были, еле прокусил.

Старик тихо засмеялся. Помолчав, продолжил:
– И он мне ногой как даст! И ещё раз. Ну, всё, думаю, сейчас и меня убьют, и барана заберут. А в доме напротив, кажется, это был дом Тменовых, жили немецкие офицеры. И один выскочил, тоже начал кричать. Солдаты барана бросили и ушли. А офицер меня поднял и повёл в дом. Думаю: точно, сейчас тут и шлёпнут. Они там начали что-то говорить, а я же не понимаю. Я тогда и по-русски не очень понимал. Потом дали какую-то коробку и вытолкнули на улицу. Да, точно! Это был дом Тменовых. А перед домом уже все собрались – старики, женщины, мои друзья. Бабушка кричит, плачет, думала, меня убьют. Баран наш тоже стоит, ждёт.

Он опять остановился на секунду и улыбнулся.

– В коробке конфеты были, шоколадные. Я всем раздал, а мне не досталось. И один мой друг, постарше, он тоже тогда эти конфеты ел. И каждый раз потом, когда мы встречались, говорил мне: «Эх! Я тебе всё хочу конфет купить. В тот раз тебе же ни одной не досталось. Но вот никак не могу вспомнить название тех немецких конфет. А вдруг хуже куплю?» Умер он в прошлом году, надурил меня с конфетами.

А когда наши пришли и мы снова стали в школу ходить, мне этого немца знаешь, сколько вспоминали? Что-нибудь натворю, к директору тащат, жалуются на меня, а тот смеётся: «Оставьте его, он чуть немцу ногу не откусил. Представляете, что он с нами может сделать?»

Старик глянул на часы.

– О-о, пора. Нельзя опаздывать. Немсы… Тот, которого я укусил, наверняка давно подох. Но я его хорошо запомнил – высокий был, красивый. И когда я попаду туда, – старик махнул рукой куда-то в сторону и вверх, а может, в сторону и вниз, – я его найду. Обязательно. Не люблю их, немсев.

И ушёл проверять, как там продвигается ремонт его «Чёрной каракатицы», на которой он собирался убраться подальше от всей этой сухопутной хрени, орущих чаек и портовых девиц.