Мой брат не был уж совсем законченным балбесом, но с таким взрывным бунтарским характером всё в его жизни могло сложиться менее удачно. А благодарить надо его жену, Нину Фёдоровну.

Они встретились в городе Тавде, куда к тому времени перебралось наше семейство. Школьные годы мы прожили в маленьком посёлке. Саня учился без особого рвения, а под влиянием острого чувства справедливости, унаследованного от отца, ещё и вступал в конфликты с авторитарными учителями сталинской закваски.

Родители трезво оценили ситуацию, ведь их сын в двух классах просидел по два года. Не имея возможности дальше содержать нерадивца, его отправили в училище в город Кыштым, к деду. Там Саня каким-то образом пожелал стать авиаконструктором и окончил среднюю школу чуть ли не на одни пятёрки.

После ФЗУ работал на Челябинском тракторном заводе, получил тяжёлую производственную травму – лишился правой кисти. Его перевели на лёгкий труд, устроили табельщиком. Тут брат оказался меж двух огней: с одной стороны, начальство, с другой – интересы рабочих. Не справился, бросил всё и уехал в Тавду к родителям. Амбициозный парень, разочарованный несправедливым устройством мира, впал в глубокую депрессию. Днями молча лежал на диване лицом к стене, начал выпивать.

Наш отец тогда работал в школе, увлекался спортивным туризмом. Участвовал в организации и проведении соревнований. Как-то раз один из участников команды заболел, искать замену было некогда. Отец примчался домой, сгрёб сына и повёз с собой. В автобусе объяснил, что и как делать, сказал, неважно, как он выступит, главное, чтобы команду выпустили на маршрут.

К чести Саньки нужно сказать, что он был человеком не только азартным, но и ответственным. А поскольку с детства ходил по лесам и прекрасно там ориентировался, в соревновании занял второе место.

И всё. Он воспрянул духом, поверил в себя. Вступил в местный турклуб, стал кандидатом в мастера спорта. Познакомился с туристами – медиками, педагогами, приехавшими в Тавду по распределению. Тут он и встретил выпускницу Самарского мединститута Ниночку. Поступил в Уральский университет на истфак, окончил его.

Когда Нина отработала положенные годы, они уехали в Тольятти. При всей своей яростной самостоятельности наш Саня рядом с Ниной становился удивительно мягким и покладистым. И когда я Нине говорила, как благодарна ей за выровнявшуюся судьбу моего брата, она отвечала:
– Что ты, Света, он сам такой надёжный, добрый, ласковый.

А уж я-то знала своего упрямого, резкого братца не понаслышке.

Это была семья, где муж – голова, а жена – шея. Их очень сближали любовь к природе и постоянные походы. Они облазили все окрестности, построили свой небольшой катер и рассекали на нём по Волге. Санька очень быстро там прижился, будучи страстным рыбаком и садоводом. Сад у них – загляденье. Брат даже в лесу прививал к диким яблонькам культурные побеги, и потом ему же и рассказывали, что видели в лесу яблони вот с такенными плодами.

Дети, конечно, всегда были рядом, буквально с пелёнок. И две их замечательные внучки тоже стали заядлыми туристками.

В самом начале Нине говорили:
– Не боишься идти замуж за инвалида? Всю жизнь будешь кормить его с ложки и шнурки завязывать.

Потом начали упрекать, что она, мол, заставляет инвалида всё делать. Нина отвечала:
– Я не заставляю. Он не инвалид и любую работу сделает так, как никто из ваших не сумеет.

И это правда, хозяйством они начали обзаводиться с нуля – ведь оба из небогатых семей. И в ум не шло ждать какой-нибудь помощи. Саня сам сделал кухонную мебель из магазинной тары. Приносил ящички, разбивал на дощечки и собрал гарнитур. Если учесть, что уже тогда в стране царил тотальный дефицит, Санино рукоделье имело большое значение.

Это был какой-то фантастический выход из положения. Он обложил плиткой ванную, кухню и туалет. Под балконом – у них был первый этаж – обустроил погреб для хранения заготовок. В саду всё делал сам. Он хотел быть мужчиной, достойным своей любимой женщины. Ей не приходилось его пинать. Саня всегда знал, что делать, потому что это нужно семье.

В Тольятти он стал ещё и бегуном. Участвовал в многокилометровых забегах. Зимой бегал в трусах по городу, чтобы удивить свою ненаглядную. Дошло до анекдота – однажды к нему подошёл мужик и протянул бутылку дорогого коньяка.

– Бери-бери, я на тебе не одну такую выиграл!

Оказывается, он заключал пари, что сейчас здесь пробежит мужик в одних трусах и кроссовках. Кстати, Саня сам зашнуровывал кроссовки.

Как Нина управляла этим непокорным мустангом, я не знаю. Они приезжали в гости ко мне на Урал. Сидим в саду у костра, выпили, конечно, вдруг наш Саня раздухарился, Остапа понесло. Нина только глянула удивлённо-укоризненно и сказала:
– Бусыгин, ты что это?

Он встрепенулся, засмеялся, махнул рукой и продолжил рассказ совсем в другом тоне.

Беда пришла, как всегда, нежданно. Тяжёлое заболевание крови. Мы с дочкой приезжали к ним перед самой Саниной кончиной. Его выписали из больницы, Нина тоже была уже слаба. Мы с дочкой сидели по краям кровати, а они лежали рядышком, отдыхали, оба просветленные, радостные. Шутили, смеялись. Нина всегда была жизнерадостной, любила разыгрывать друзей и близких. И вот я смотрю на них: лежат, гладят друг другу руки, вроде бы они и с нами, и в то же время – неразрывное целое, оба друг в друге на каком-то глубинном уровне. Знают, что предстоит, но счастливы…

Когда Сашу похоронили, Нина попросила детей повесить на стену напротив кровати его большой портрет. По телефону говорила мне:
– Я каждый день, особенно перед сном, разговариваю со своим Санечкой. Он на этой фотографии такой красивый.
Пережила она его совсем ненадолго.