Валя обрадовалась, когда ввели антиковидный масочный режим. Будь её воля, она бы даже в постели маску не снимала. Потому что глазищи у Вали были как у Моники Белуччи – длинные, чувственные, очаровательно, невыносимо медленно распахивающиеся и смыкающиеся, как в замедленной съёмке. Ресницы лениво, плавно трепетали, словно крылья у бабочки. С ума сойти. Но всё остальное на лице было не очень – у Вали, конечно, а не у Моники.

Поэтому, наверно, и ложиться в постель не с кем. Вернее, спать есть с кем – просыпаться не с кем. Эту фразу где-то вычитала подруга, одноклассница Зойка. Сама она глубоко замужем и любима своим Васенькой. А Васенька – главный архитектор района. А Зойка – ведущий менеджер банка. А Валя всю жизнь сидит в этом банке простым операционистом под вечным дамокловым мечом сокращения. Раньше боялась, что подсидят молоденькие коллеги. Сейчас на её место метили железяки, напичканные микросхемами. Оказывается, всю жизнь Валя занималась тем, с чем легко справляется банкомат.

Валина работа висит исключительно на ниточке Зойкиного покровительства. Её гнетёт сознание собственной незначимости. «Не задумывайся, – советует Зойка. – Задумываются неудачники. А ты морду валенком – и вперёд».

Сама Зойка не унывает, хохочет заливисто и заразительно, так что окружающие сначала неуверенно улыбаются, а после тоже начинают смеяться. Включаются в Зойкин смех, а потом неожиданно для себя втягиваются и в решение Зойкиных насущных задач. Такой вид гипноза. Смеясь, Зойка дотрагивается до рукава собеседника, забирает руку в обе мягкие ладошки, пожимает, притягивает к себе и чуть ли не кладёт на талию – тактильный контакт.

Валя по гороскопу Бычок. По персонально составленному гороскопу её замужество состоится в год Быка и ни в какой иной. Астрология не обманула. Свадьба запомнилась Зойкиным вездесущим смехом – на мосту новобрачных за семью речками, где запирали замок и выбрасывали ключ в ноябрьскую чёрную воду, потом у дерева новобрачных, где привязывали розовую и голубую ленточки.

Любовь – это химия и физика. Это диффузия: полное, до последней клеточки, взаимопроникновение. Если плотно прижать друг к другу железные бруски, через тысячелетия на молекулярном уровне они прорастут друг в друга. Вместо двух брусков – один. Что говорить о прорастающей друг в друга тёплой, молодой человеческой плоти.

Есть выражение «моральное выгорание». Так вот, Валина любовь морально выгорела. А ведь какая была – люди пятились и отворачивались, загораживаясь от исходившего от неё жара. Однажды Валя заплакала. Бессильно откинулась на подушку и сказала:
– Я этого не вынесу! А давай умрём, пока мы такие счастливые. Выпрыгнем в окно.
– А давай!

Это в 23 года, ну не дураки?

Они босиком встали на перила лоджии на высоте десятого этажа, балансировали, чуть не сорвались, было смешно. Взялись за руки, слились в поцелуе, закрыли глаза… Раз, два, три! Прыжок, зависание, полёт, вершина наивысшего, восхитительного наслаждения, блаженная тишина… Навеки вместе.

В дверь позвонили – пришла свекровь. Они торопливо спрыгнули на бетонный пол, нервно прыская, быстренько оделись.

– Что это с вами? – заподозрила свекровь. Они оба смертельно бледны.

Жаркий костёр, пресытившись, гаснет. Только что гудел и трещал весёлый огонь – и вот уже пепел и холод. Природа не терпит пустоты, заполняет её взаимной неприязнью и отторжением. Сначала огонь пытались тушить огнём, подобное подобным – у пожарных есть такой способ. Поток изрыгаемых ужасных слов можно заткнуть поцелуем, жестикулирующие, бросающиеся предметами руки – зафиксировать объятиями. Ярость перевести из минуса в плюс, погасить столь же яростным совокуплением.

Но и этот период полураспада пройден. Как-то Валя проезжала мимо дерева новобрачных. Ленточек было так много, что они заглушили собою листья. Тем негде стало расти, а дереву – нечем дышать, и оно высохло. Даже счастья не должно быть слишком много. Вон, и розово-голубое воздушное дерево не выдержало веса чужой невесомой любви. Трепетали выцветшие атласные тряпочки на голых сучьях – кадр-находка для артхаусного фильма.

И замки на мосту заржавели. Валя не удивилась, когда по телевизору сказали, что мост снесло весенним половодьем. И лежащий глубоко на дне ключ не спас. Мама вздыхала: на старости лет, дочка, не с кем будет словом перекинуться. Она всё заводила пластинку с Ольгой Воронец:

Второе знакомство накануне Нового года устроила верная Зойка. Нужно торопиться, на исходе Валин судьбоносный год Быка. Не куковать же следующие 11 лет. Жених бывший военный, бездетный вдовец, солидная пенсия, солидная квартира в спальном районе, и ещё одну в центре сдаёт в аренду.

– Не придирайся, знаю тебя, – напутствовала Зойка. – Извини, Валь, ты и сама не мисс Россия. Смотри, довыбираешься, не с кем будет словом перекинуться.

Сговорились они с мамой, что ли?

Они уже с Зойкой болтали на эту тему. Неправда, что женщины любят ушами, – глазами мы любим, да ещё как, подавай нам стальной прищур, мужественный подбородок, кубики на животе. Например, с Томом Харди Валя бы хоть сейчас. При условии чтобы ему глаза крепко завязать и в комнате свет потушить. Вот если бы лет двадцать назад, а теперь ни к чему ему видеть, какая стала Валя.

Жених, Зойкин протеже, позвал провести вместе новогоднюю ночь – начало многообещающее. Собираясь в гости, повертела обручальное кольцо на левом безымянном пальце. Сразу увидит – разведёнка. Значит, непокладистый характер, мужу мозг выносила, от хорошей жены муж не уйдёт. Сниму кольцо. Но… Подумает, старая дева, в тридцать шесть лет и одна. Никто не позарился, один я дурак. Валя спрятала кольцо в карман: решит по обстоятельствам.

В прихожей пахло жареной картошкой. Для одинокого мужчины квартира очень и очень. У себя Валя убиралась только под настроение, когда нападал невыносимый зуд чистоплотности. Здесь идеальный порядок, всё пропылесосено, проветрено и видно, что не к приходу, а стабильно, всегда. Хозяин по-военному бдительно и чётко пресёк появление готовой растечься лужи с Валиных сапог, подстелил тряпочку. Заботливый.

Шуршал магазинной упаковкой, вынимал пушистые тапочки, при Вале снял этикетку: видишь, до тебя ни одна гостья не пользовалась. И не жлоб, не из Турции упёр.

На столике вино, фрукты, коробка конфет. Домашний кинотеатр. Диван на всякий случай разложен, чтобы потом не возиться. А пакетик с презервативами у него где-нибудь здесь или в ванной? Так, не ехидничать, не мисс Россия. Мужик как мужик, офицерское пузцо плавно переходит в бравую выпяченную грудь.

Володя – так звали хозяина – включил телевизор, шло «бычье попурри» – нарезка из испанских национальных забав. Столь оригинально телеканал провожал год Быка.

Сначала энсьерро, бег быков: зрители висели гроздьями на балконах, заборах, тумбах, орали, сыпались катигорошками по узкой улочке. Внося общую сумятицу, тявкали собачки в слингах на пузах любящих хозяев. Валя мысленно перенеслась на трибуны. Сорокаградусная жара, струйки пота, похмельное тяжкое возбуждение от предстоящего чужого страха, боли, крови, смерти. Запах навоза, тучи мух и пыли, шум, мигрень…

– Господи. Детей-то зачем тащить. Старик-то, старик чего припёрся, вон под микитки потащили, инсульт, небось, жахнул. А нечего, сиди с бабкой своей, – комментировал Володя, поглядывая на Валю, ища на её лице одобрения. – Радуются, в ладоши бьют. Чему радуются? Мясники. Нелюди. Один здесь человек, да и тот бык. Видите, скользит на асфальте, падает? Небось нарочно копыта маслом смазали, для смеха.

Дурашливо продекламировал, ни к селу ни к городу:

События переместились на арену. Чего только не придумали затейники испанцы. Человеческая многоножка, которую изумлённо разглядывал бык, игра «умри-воскресни», люди-шары, которых он гонял рогами, как прозрачные футбольные мячи… Ну да, лишь бы из быка не наделали бифштексов.

Вышли рекордаторы – акробаты. Они пританцовывали, сквозь белоснежные блузы просвечивали рельефные мускулы, дрожали сильные икры, туго обтянутые белыми чулками. Бык вылетал из загона, как выпущенный из пращи, взметал копытами песчаные веера. Крупно дрожали мышцы под лоснящейся кожей, за слюнявой мордой волочились стеклянистые нити, падали бахромой хлопья пены. Свирепо, с видом братка на районе, озирался: кто тут возбухает, варежку разевает, бочку катит, батон крошит?

Среди акробатов были и девушки, но куда делись их воспетые девичьи грация и трепетность? Валя с удивлением отметила, что на арене мужчины двигаются гораздо артистичнее и грациознее неуклюжих напарниц. И если учесть, что в минуту опасности проявляется сущность человека, то что же выходит? Что глубоко внутри мужчины гораздо тоньше и ранимее грубых женщин?

Танцоры делали изящные па, кланяясь, мели песок мулетами, замирали словно вкопанные, распахнув объятия навстречу опасности и смерти, кидали под ноги «даме», как бархатный плащ, свои верность, любовь и готовность умереть, рыцарски падали на колени, но в последние доли секунды, не вставая с колен, уворачивались от грузной «дамы».

– В принципе, Валюша, этот трюк при известных навыках повторит ребёнок, – Володя отправлял в рот орехи и шумно жевал, дыша арахисовым маслом. Как бы невзначай закинул бледную безволосую руку на валик дивана. – Главное, рассчитать траекторию. Бык массивен и не успевает среагировать. Вот покатите на столе подшипник…

Валя неприязненно отклонилась от Володиной руки.

– Знаете, Валюша, у меня друг был спортсмен, всё качался в тренажёрном зале, мышцы во. А поговорить не о чём, извините за выражение, ума с детскую пипку. В литературе, Чехов там, Мандельштам, – ни бум-бум. Космос, квазары, точка невозврата – глазами хлопает. А бросил качаться – всё обвисло, смотреть неприятно…

Валя подалась вперёд, чтобы даже боковым зрением не видеть Володю. Делала вид, что всецело поглощена происходящим на экране. Всё же одному быку удалось подцепить молодца и вволю побросать его растопыренное, распяленное тело, протащить по песку, пытаясь освободить рога. Гуттаперчевый человечек сразу обмяк, сдулся как мячик. Валя вскрикнула.

– Валюша, не переживайте так. Видите, рога широко расставлены, он ровно между ними попал. И они у них подпиленные, в чехольчиках, рога-то… Не уважаю я Испанию. Пустяшная, несерьёзная страна.

Надо же, а Испания в курсе? Как, бедная, живёт без Володиного уважения?

– Вы в Испании были? – сухо спросила Валя. («Так. Не придираться. Не копаться».)
– Бог миловал. Давайте переключу, на «Домашнем» «Красотка» с Джулией Робертс. Не хотите? У, Валечка, а вы кровожадная девушка.

Потом было родео, ковбои седлали молодых бычков. Один бычок, брыкаясь, так высоко подкинул зад, что сам упал на спину, подмяв белокурого юного всадника, почти мальчика. Трибуны ахнули.

– Ох уж эти национальные народные традиции. Адреналин, драйв, всё такое. Хотите острых ощущений – идите в хоспис, верно? А так – кандидаты на премию Дарвина. Или взять помидорные бои. (Господи, он заткнётся?) Хоть бы гнильё давили, нет, добро переводят, отборные овощи. А в Африке дети умирают. Закатали бы в банки – томатный сок детишкам.

– Да замолчите уже наконец! – Валя всей душой сочувствовала детям Африки. Но вскочила и рванула в прихожую, не попадала в рукава. Стало страшно, что навсегда останется опутанной липкими словами постылого Володи, не выберется из проветренного, прибранного паучьего логова. В довершение всего у лифта из кармана выскочило кольцо, заскакало, скользнуло в тёмную шахту, звякнуло прощально. Отлично проводила старый год!
– И ты убежала, вот дура. А-ха-ха-ха! – веселилась Зойка.

В выходные они постановили ходить по десять километров. Сначала через дачи, потом сосновый бор, гора, родник. За плечами рюкзаки, в них канистры с родниковой водой: чай заваривается необыкновенно вкусный!

Сегодня Зойку вызвали на работу, Вале пришлось одной идти поддерживать ЗОЖ. Ещё в прошлый раз они приметили у крайнего домика куст черноплодной рябины, густо усыпанной ягодами. На каждой грозди конусовидный сугробик снега – красиво! Сегодня, собираясь, сунула в карман пакет: чего добру пропадать? Но нужно извиниться за вторжение на частную территорию: может, спрятать под крыльцо в сухом месте бутылку коньяка? А если владелица дачи женщина – коробку конфет? В итоге купила большую плитку шоколада – универсальный гостинец. Крупно написала на обёртке: «Это вам за черноплодку».

Ягоды крупные, сочные, схвачены морозом и оттого особенно сладкие – ах, хороши: и в компот, и в пирог. Пальцы быстро закоченели, трясла, дула на них.

– Эт-то что за номер, по чужим огородам промышлять? Солью бы из дробовика в мягкое место. А ещё приличная женщина, – бородатый мужик в камуфляже щурился на крыльце.

Валя чуть пакет не уронила. Мямлила замёрзшими, чернильными от ягод губами, что, мол, никому ведь ягоды не нужны…

– Как не нужны? Ударит мороз – птицам будут нужны. Чего вы свой шоколад суёте? – присмотрелся, приказал: – А ну идём в дом, еле языком от холода ворочаете. Эх, женщины, не жалеете себя.

В тесном домике топилась печь, сквозь мутное, немытое с лета окошко пробивалось зимнее солнце. Хозяин снял с Вали сапоги, натянул до самых колен, как гольфы, толстые шерстяные носки.

– Ягоды в сени вынесу, раскиснут. Шоколадку сами съедите, а с вас банка варенья, или что вы там из них делаете…

Потом они молчали и только переглядывались и улыбались. Он возился, ставил чайник, шевелил кочерёжкой в печке, дрова потрескивали, хорошо, тепло.

Глаза у него были умные, такие и должны быть у мужчины (не путать с хитрыми). Вот богатый – тот всегда хитрый. А умный – это всегда добрый. Потому что злость и жадность, в отличие от доброты, – крайне непродуктивные чувства, высасывают энергию. Умные люди никогда не будут тратить жизнь на непродуктивные чувства.

Они по-прежнему исподтишка переглядывались, улыбались, помалкивали, будто давно знали друг друга. В конце концов, неважно, с кем можно словом перекинуться, важно, с кем помолчать. Жаль, что обещавший семью год Быка уже прошёл. Но, право, это такие пустяки.

– Меня Валя зовут. А вас?
– Юра. Юра Быков.
Свадьбу назначили на лето, хотя Валя сторонница «пожить – притереться – проверить чувства хотя бы годик». Дальше нельзя было тянуть – по невесте было бы заметно.