– Дмитрий Юрьевич, утверждают, что вы знаете то ли тридцать, то ли пятьдесят языков. А сколько на самом деле? И существует ли мировой рейтинг полиглотов?
– Когда речь идёт о большом количестве языков, всё считается немного по другой схеме. Активно вы можете владеть пятью-шестью языками, а остальными – в разной степени, часто в пассивной форме. Это касается и меня. Я постоянно изучаю новые языки, и их количество растёт, но далеко не всегда рискую утверждать, что этим новым языком я владею свободно. Вообще-то никогда не слышал о рейтинге полиглотов, однако людей, увлечённых изучением языков, довольно много. Я занимался более чем пятьюдесятью языками. Некоторыми владею свободно, а на некоторых могу читать, а также понимаю речь.

– Какие иностранные языки кажутся вам сложными, а какие – лёгкими? За какое минимальное время удавалось выучить новый язык, и как вы понимаете, что вот, свершилось – выучил?
– Трудный язык – это язык, максимально далёкий от вашего родного. В моём случае это китайский. В нём совершенно другая логика, иероглифическая письменность и тоновая система. Например, китайское слово «май» в зависимости от тона может означать либо «купить», либо «продать». Сколько времени у меня занимает изучение языка на базовом уровне? Этот срок варьируется от двух недель, если язык, например, славянский или романский, до четырёх месяцев, если язык принадлежит к новой для меня языковой группе. А критерием успеха для меня является способность понимать юмор на новом языке.

– Вы вели передачу на канале «Культура», предлагая научить любому языку за шестнадцать часов. Кто из ваших звёздных студентов приложил самые значительные усилия и достиг наибольшего успеха? Почему после восьми сезонов передачу не стали продолжать?
– Разумеется, успехи у всех оказались разными. Очень хорошо пошёл китайский у Пелагеи, а немецкий – у Юли Пересильд. Здесь ведь всё зависело от мотивации, и у этих девушек она оказалась самой серьёзной. Они целеустремлённые. Однако после восьми сезонов мы решили закрыть программу, чтобы она не приелась. Решили, что восемь – оптимальный объём. Кстати, после этого я делал программу на телевидении Татарстана, вёл там курс татарского языка.

– А вы смогли бы научить абхазов абхазскому? Я слышал, что на территории бывшего Советского Союза именно этот язык является самым сложным. Якобы он идёт от языка хеттов или даже более древних хаттов. А по версии Геродота – и вовсе от древних египтян. Так ли это?
– Вы знаете, моя методика позволяет освоить любой язык и соответственно обучать ему. Так что и с абхазским можно справиться. Хотя языки народов Северного Кавказа на постсоветском пространстве действительно самые сложные – и фонетически, и грамматически. Однако вокруг них много мифов. С хеттским (индоевропейским), а также с древнеегипетским (семитской группы) они не связаны. Это автохтонные языки той территории, где на них говорят. (Автохтонный – местный, коренной. – Ред.)

– А видите ли вы связь между музыкой и языком? Можно ли, например, сказать, что существуют языки более музыкальные и менее. От чего это зависит? Говорят, что самый певучий язык – итальянский, а самый немелодичный – немецкий.
– Я думаю, сами немцы считают свой язык вполне мелодичным. Это же вопрос субъективного восприятия! Вообще, музыка, несомненно, связана с языком. Меломаны и люди со слухом, кстати говоря, имеют определённую «привилегию» при изучении иностранных языков. Сам я, прежде чем приступить к новому языку, сначала слушаю песни на нём. Вот почему любой язык я считаю музыкальным. Ведь в музыке множество жанров и направлений! Так же и у каждого языка своя мелодичность.

– А ещё считается, что характер народа отражается в его языке. Можете ли вы сказать, что первые выученные вами языки повлияли на ваш характер или мировоззрение? И оказывают ли на вас влияние двадцатый, тридцатый выученные языки?
– Такое влияние абсолютно неизбежно. Знание каждого языка и даже простое знакомство с ним позволяет более объёмно воспринимать мир. Известно, что люди, изучающие итальянский, начинают активно жестикулировать, даже когда говорят на русском! Что касается меня, не могу точно описать признаки такого влияния. И уж тем более я не вспомню, как это всё развивалось с первого по тридцатый. Но каждый из языков оставил во мне след, и не только в форме речи, но и в поведении и повседневных привычках. А ещё, конечно, это сделало меня более терпимым к психологическим особенностям людей разных культур. Минувшей осенью я создал Московскую академию практической лингвистики. Там мы обучаем языкам, переводу и всегда делаем особый акцент на культурных особенностях носителей разных языков.

– Многие изучают языки, чтобы читать зарубежную литературу в подлиннике. А вы знаете не только европейские, но также азиатские и древние языки. Какие самые необычные произведения вы читали в оригинале?
– С удовольствием читаю древнюю поэзию. В частности, на латинском – сатиры Апулея или эпиграммы Ювенала. А на языке урду – газели Мир Таки Мира и Вали Мухаммада Вали. (Урду – официальный язык Пакистана и части мусульманского населения Индии. Мир Таки Мир – индийский поэт XVIII века. Вали Мухаммад Вали – индийский поэт XVII века. Восточная газель – форма в персидской поэзии. – Ред.)

– До революции в гимназиях дети изучали латынь и древнегреческий. В советское время в школах эти языки уже не преподавали, да и вообще, за исключением спецшкол, изучение иностранных языков было поставлено не очень. Как вы считаете, какие языки было бы полезно изучать детям сейчас? Есть ли смысл вернуть изучение классических, пусть и «мёртвых» языков?
– Древние языки, в первую очередь латынь, я никогда не называю «мёртвыми». Они великолепно структурируют мышление и прекрасно помогают осваивать новые языки. Вы спрашиваете, надо ли вернуть латынь. Я бы вернул, хотя бы на базовом уровне. А из современных языков, помимо, естественно, английского, немецкого и французского, советую обратить внимание на испанский, португальский, китайский, арабский и корейский. У них большое будущее.

– Про современные языки понятно. Даже понятно, почему португальский, а не итальянский. На португальском разговаривают 213 миллионов бразильцев и ещё по тридцать миллионов в Мозамбике и Анголе. Но вы ставите корейский выше японского, почему?
– Корейский стал очень перспективным и популярным языком. Всё это происходит благодаря корейским технологиям, экономической привлекательности и растущей популярности корейской культуры. Грубо говоря, владея корейским, вы всегда найдёте себе интересную работу.

– Дмитрий Юрьевич, вы переводили президентам – от Горбачёва до Путина. Мне кажется, что синхронный перевод на таком уровне – это ответственная и нервная работа. Испытывали ли вы когда-нибудь затруднения, не зная, как передать мысль или, допустим, шутку президента?
– Довольно редко. Ведь речи и реплики политиков обычно предсказуемы. А вот что касается экспромтов, тут важно пройти по лезвию ножа – с одной стороны, перевести максимально точно, с другой – не скатиться в буквализм. Затруднения, разумеется, случаются, и тогда способны помочь только собственная находчивость и чувство такта. А также владение разными языками. У меня бывали ситуации, когда французские официальные лица, прекрасно владевшие английским, принципиально отказывались говорить по-английски. И вот тут меня выручало знание французского.

– Вас не смущает чрезмерное вторжение иностранных языков в нашу жизнь? Сегодня мы видим вывески на жуткой смеси английского и русского, слышим странное арго, на котором разговаривают подростки, компьютерщики, чиновники. Причём у каждой группы свои заимствования, превращающие язык в непонятный винегрет. Нет ли вреда в слишком быстрой трансформации языка?
– Надо понимать, что так было всегда. У каждого поколения свой жаргон, это возрастная потребность отличаться от тех, кто старше. Социальные сети тоже вносят свой не всегда позитивный вклад. Но вред языку это, конечно, наносит. Однако единственный способ защиты – общее повышение культурного уровня, а не вытеснение неких конкретных слов.

– Ну вот вы сами легко понимаете молодых, или случается, что их жаргон ставит вас в тупик?
– У каждого языка есть сотни возрастных, региональных и профессиональных вариантов. Естественно, невозможно понимать всех и всегда. Но чем больше языков знаешь, тем более гибким становится восприятие и на родном языке.

– Вы учили своих детей говорить чисто или ничего от них не требовали?
– Своих детей я с раннего возраста приучил много читать и смотреть хорошее кино. Это – лучшее средство для того, чтобы язык наших детей был правильным и выразительным.

– Правда ли, что вся ваша семья – переводчики? Бабушка, родители, ваша жена Анамика, уроженка Индии, и даже старший сын Демьян. Если так, были ли у вас шансы не стать переводчиком?
– Можно считать, что у меня таких шансов не было. Судьба была предопределена. Но это не означает, что в лингвистику только так и попадают. Далеко не у всех моих коллег такая биография, тем не менее они прекрасно работают в профессии. Так что семейное наследие – это счастливый шанс, но далеко не обязательное условие.

– Бывает ли, что вы дома переходите с близкими на другие языки?
– Бывает. Иногда в семье перебрасываемся фразами на разных языках.

– Ваша супруга – из Индии. Как вы познакомились? Легко ли ей было переехать за вами в Россию? Ощущаете ли вы разницу менталитетов или, будучи в каком-то смысле «человеком мира», не обращаете на это внимания? Приходится ли дома переходить на хинди? Знают ли хинди ваши дети?
– Моя супруга Анамика Саксена приехала в Россию со своим отцом – переводчиком русской классической литературы на хинди. Разница в менталитете, конечно, есть, но я не припомню, чтобы это вызывало какие-нибудь проблемы. Различия наблюдаются скорее в бытовых вопросах, например в кулинарных предпочтениях. Но и это не проблема. Дома у нас хинди периодически звучит. Дети знакомы с этим языком в разной степени, а старший сын вообще до трёх лет говорил только на нём. Русский и хинди – из общей индоевропейской семьи, и у них есть сходные черты. Кстати, его изучение не вызывает особых затруднений.

– Я встречал людей, уверенных, что у них нет никаких способностей к изучению иностранных языков. Что бы вы могли им сказать?
– Я бы им сказал: вы ведь говорите по-русски? Значит, нет ни малейшего препятствия на пути к тому, чтобы заговорить ещё на паре других языков. Здесь важны две вещи – методика и мотивация, то есть понимание, зачем это вам нужно.