Сегодня Турция – одна из немногих в Европе стран, которая к нам хорошо относится. Турция, конечно, не совсем Европа. Как и мы. Но мечтала ей стать. Как и мы. А её не взяли. Как и нас. Сейчас Европа зовёт: давайте, дескать, турки, будем вместе Россию душить. А они не хотят душить. Хотят с русскими сотрудничать, бизнес делать. На Европу обижены, а Америку вообще не любят, хоть сами состоят в НАТО.

В общем, нужно было мне улетать из Турции, но мой рейс, как и другие российские рейсы, отменили. И даже перелёты с экзотическими стыковками через Грозный, Махачкалу и Кишинёв стали недоступны. А цены на оставшиеся прямые рейсы «Турецкими авиалиниями» взлетели до небес. Попадались билеты и по 150 тысяч, и дороже. К счастью, удалось найти сравнительно недорогой перелёт Даламан – Стамбул – Белград – Москва.

Сербы – последние официальные европейцы, летающие в Россию. На них давят, а они держатся. Сократили число вылетов, но не отменяют. Прислали мне письмо: дорогой клиент, мы ваш рейс выполнить не можем, но, если хотите, отправим на сутки раньше, согласны?

Я согласился. Хотя несколько дней пришлось понервничать: крупная российская газета написала, что сербы вообще отказались летать в Россию. К счастью, это оказалось неправдой.

И вот я в Стамбуле. В центре города частным порядком висели несколько украинских флагов.

– Кто повесил? – спросил у турок.
– Мы не знаем, – ответили. – Мы Россию поддерживаем, а с русскими, которые в наших хостелах сейчас сидят, не согласны.

В хостелах и правда поселилось много русских ребят, в основном сотрудников компьютерных компаний, которые с началом войны сбежали за границу. Сейчас они делают вид на жительство в Турции или ждут рабочего приглашения из Европы. Радуются, что вовремя «успели свалить», но тревожатся из-за неопределённости своего будущего. Разговоры у них, как у белоэмигрантов: «Ах, господа, что теперь будет с Россией?» «Какая разница, она в руках варваров! Её будущее во мгле!»

Поддерживать эти разговоры я не стал: у меня рейс на Белград. Нужно было успеть в аэропорт, но Стамбул – гигантский город, попробуй пробейся через него. Поездка на такси в пересчёте по текущему курсу стоила дорого, а заплатить банковской картой невозможно. Я поехал на трамвае, потом на автобусе, и ещё на одном. В турецком транспорте нужно расплачиваться пластиковым билетом, продающимся в автомате на остановке. Но автоматы стоят не везде, а принимать наличные водители отказываются.

– Нельзя за деньги! Вылезай! – сердился шофёр. Но я уже знал, что можно обратиться к пассажирам.
– Граждане, – размахивая наличными, крикнул я по-русски, потому что турецкий давно забыл, не был здесь 14 лет. – Нужна ваша помощь. Я дам денег!
– Чего тебе, брат? – отозвались с передних сидений два парня из Туркмении. Они давно поселились в Стамбуле, а в аэропорт ехали, чтобы встретить знакомых. Туркмены помогли мне оплатить проезд.

Очередь на регистрацию в зале вылета изгибалась неспешной толстой анакондой, и хвост её терялся в стеклянных джунглях аэропорта. Я встал за молодыми турками, но вскоре выяснилось, что турки создали альтернативную очередь, а точнее, лезут без очереди. Сербы и русские сомкнулись плечом к плечу, туркам пришлось отступить, и я остался один. Но грозная чёрная анаконда из милости проглотила меня, закрутила своими кольцами и выплюнула на стойку регистрации. Путь был открыт.

Я летел в Белград, грыз принесённое стюардессой эконом-печенье и думал: я опытный путешественник, у меня долгая стыковка – десять часов в аэропорту, компания перенесла мой рейс, наверное, я могу в качестве компенсации попросить доступ в бизнес-зал или хотя бы талоны на еду…

Но на аэропорт Белграда опустилась ночь, и абсолютно всё было закрыто.

– Добро дошли! – без улыбок встретили нас сотрудники полиции и испарились. В пустых залах не было никого. Работал только автомат, продающий воду и газировку за сербские динары.

Мои надежды на еду и бизнес-зал растаяли. Немногие транзитные пассажиры разбрелись кто куда. Московская блогерша в красивой шляпе поругалась с уборщиком в аэропорту: дескать, всё замечательно, и куда ей теперь? Потом звонила по телефону, жаловалась. Кто-то неудобно примостился на лавке или упал грудью на стол закрытого ресторана.

Каждый сам кузнец своего комфорта. Обойдя коридоры аэропорта, пустого и гулкого, как жестяное ведро, я лёг спать на свободный диванчик в детской комнате. Рядом уже устроилась еврейская семья, они раньше других пассажиров сориентировались в обстановке. Под утро еврейская мама встала и, видимо, из сострадания накрыла меня одеялом.

В семь утра аэропорт начал просыпаться, открылись первые лавочки. Судя по табло, наш рейс задерживали. Я посчитал, сколько стоят по текущему курсу булочки в кафе, и решил, что покупать булочку за тысячу рублей стану лишь в крайнем случае. В кармане ещё оставалось несколько долларовых купюр, а вот банковские карты «Виза» и «Мир» работать отказывались.

Названия карт говорящие. Импортная «Виза» у меня ассоциируется с холодными и высокомерными консульскими работниками. Вы перед ними заискиваете: ой, дайте мне визу, я хороший, безвредный, не собираюсь у вас оставаться, а только прошу разрешения потратить у вас свои деньги, они у меня есть, честно-честно. И вас милостиво принимают или указывают на дверь.

Другое дело «Мир». Это про наше миролюбие, про широту души. Мы, русские, все за мир. И ветераны, которые помнят, чем была для нашей страны Великая Отечественная. И патриоты, для которых мир – это когда нас боятся и уважают. И государственные деятели, пытающиеся сохранить мир любой ценой, пока не убеждаются, что это невозможно. И солдаты, мечтающие победить и вернуться домой. И генералы, с болью следящие за крутящимся счётчиком потерь. И даже те, кто ради идеалов гуманизма готов сдать все государственные завоевания вместе с самим государством и перечеркнуть жертвы солдат и генералов. Они тоже за мир.

Мы за мир. Но нашу карту «Мир» пока не везде принимают.

Раз карты не работают, решил я, пойду к братьям-славянам. Глядишь, не оставят голодным. Стойка «Сербских авиалиний» уже начала работать. Сербы без удивления выслушали мою просьбу выдать купоны на еду и принесли два бумажных пакета. Стандартный набор бюджетного пассажира – бутерброд с тонким ломтиком варёной колбасы и бутылочка воды. Продержусь.

Наконец объявили посадку. Мы сели в самолёт с портретом Николы Теслы на хвосте, и я задремал. Проснулся – как в стихотворении Маршака: это что за остановка? За окном иллюминатора был всё тот же белградский аэропорт. Но пейзаж немного изменился. Вокруг стояли бело-голубые машины с надписью «ПОЛИЦИJA», а чуть в стороне – чёрные угловатые машины спецслужб. Рядом кучковались люди в бронежилетах, балаклавах и с автоматами.

– Дамы и господа, в связи с полицейской проверкой прошу бу-бу-бу. Вылет бу-бу-бу, – неразборчиво сообщил пилот по внутренней трансляции.
– Что случилось? Почему стоим? – жаловались пассажиры.

Но я уже понял, почему. Нас заминировали.

Конечно, я в это не верил. Но слышал, что сербам постоянно поступают угрозы, чтобы перестали летать в Россию. Ведь сербы выламываются не только из шаткой концепции «весь мир против России», но даже из более скромной «вся Европа против России». Поэтому «Сербские авиалинии» получают телефонные звонки о том, что их летящий в Москву самолёт заминирован.

Хочешь или не хочешь, сигнал нужно проверять. Мало ли? Время такое, что ради европейской солидарности и правда взорвут гражданский лайнер.

Наш самолёт подцепили тягачом и потащили подальше от аэровокзала. Всё по инструкции. Чтобы, если взорвёмся, здание с другими гражданами не пострадало. Когда самолёт оказался посреди поля, нас отцепили.

– Прошу выходить, – пригласила на выход стюардесса.

Пассажиры сгрудились у выхода и один за другим ступали на трап. Спецназовцы в чёрных балаклавах подавали руки старушкам и женщинам с детьми.

С двух сторон рулёжной полосы выстроились военные с автоматами. С одним из них, опешившим от неожиданного натиска, тут же сфотографировалась блогерша в шляпе.

Прямо на бетонной полосе устроили мобильный досмотр пассажиров. Туда притащили прицеп с рентгеновским сканером багажа. Рядом ждали сапёры с собаками, мобильными детекторами взрывчатки, зеркалами на длинных ручках и прочими устройствами для поиска опасных предметов. Дальше скопились машины: пожарные, «скорые», автобусы, автомобили спасателей и ответственных лиц.

Нас просветили, обнюхали и посадили в автобусы. Одинокий самолёт остался посреди поля для дополнительной проверки.

Всех завели в большую комнату, видимо, в дальнем крыле аэропорта. Никого не выпускали. На табло у выхода на улицу светилась надпись «Излаз затворен». На входах и выходах встали молчаливые автоматчики. Должно быть, опасались, что бомба может находиться у кого-нибудь из пассажиров в животе, и не стоит им разгуливать по всей территории вокзала.

Люди были голодными, но терпеливо сносили неудобства. Расселись на полу, на лестнице, на ступенях остановившегося эскалатора. Некоторым места не хватило, они просто стояли и тихо переговаривались друг с другом. Сотрудники компании принесли ворох пакетов с бутербродами. Пассажиры рванулись было к ним, но быстро опомнились. Не стали устраивать давку, а благородно передавали пакеты детям и бабушкам в инвалидных колясках.

Особого шума не было. Негромкие беседы о политике на сербском: про Сребреницу, Косово и Украину, конечно. Кто-то выстраивал на планшете в ряды цветные шарики, кто-то включил на телефоне отрывок выступления Путина о продаже газа за рубли. В толпе пассажиров чуть потерянно бродила красивая шляпа.

Через пару часов ожидания нам принесли ещё по одному пакету с бутербродом. Получается, что с утра я съел уже четыре. И в целом был готов сидеть на холодных ступенях лестницы сколько потребуется.

В сумерках нас снова посадили на самолёт. Мину так и не нашли, никто из сидящих в зале пассажиров не взорвался. И это было прекрасно, несмотря на потерю целого дня.

Перелёт до Москвы был неблизким – через всю Европу и Прибалтику, не приближаясь к Украине и югу России. У авиакомпании, похоже, закончились пакеты с бутербродами, и нам раздали по одному печенью. Правда, была возможность купить за евро кофе с круассаном.

– Доллары возьмёте? – спросил я.
– Не принимаем, – флегматично ответил стюард. После заявления Путина кому они теперь нужны?
– Давайте картой «Мир» попробую заплатить, – предложил я.

Стюард потёр карту о считыватель, карта пикнула, но оплата не прошла.

– «Мир» не работает, – сочувственно вернул мне карту стюард. – Пока не работает. Может, потом когда-нибудь.

И тележка с кофе и круассаном уехала прочь. До лучших времен.