Собрались ехать смотреть ледоход. Хватит сидеть в душной квартире, где батареи жарят, как в тропиках. И погода стоит изумительная, летняя, – это в апреле-то. Заблудилось солнце, перепутало их северные широты с югом, затопило в лучах непривычную к ласке северную землю, благодарную за самое малое.

Смешно вспомнить: Лиза в детстве не любила солнце. Нос обгорает и лупится – нужно то ладошкой прикрывать, то листок подорожника наклеивать. Просыпаясь от бьющих в глаза лучей, испытывала тревогу, раздражающее беспокойство: нужно торопиться, будто тебе чего-то меньше достанется, будто что-то важное мимо пройдёт – туда, где люди умеют жить настоящей, полной, жадной жизнью.

Сейчас Лиза буквально охотилась за солнцем. С тихим наслаждением подставляла свету и теплу лицо, принимала ясные дни, голубиное небо как редкий Божий дар. Примешивалась грусть: что жизнь скоротечна, что люди недостаточно хороши, не достойны этой благодати.

Муж Андрей был лишён интеллигентской мерехлюндии: солнце как солнце. Выкатился шарик на небо – хорошо, нет – значит нет. А поехали за город – значит поехали. Разомнёмся, машину бензином заправим, себя кислородом. Вербу нарвём. Из полутьмы прихожей полуутвердительно-полувопросительно крикнул:
– Возьмём Зотовых? Они нас всегда на праздники приглашают.

Лиза промолчала. Зотовы, соседи по лестничной площадке, всегда легки на подъём. Пока ехали, Ирка Зотова на заднем сиденье вертелась, не закрывала рта. «Ой, полянка с подснежниками, какие крупные! Давайте остановимся, нарвём!»

– Клеща подхватишь. Он сейчас самый голодный, злой, – урезонивал её муж Вася. А Лиза сказала:
– Подснежники занесены в Красную книгу.

Потом искали вербу, путали то с ольхой, то с ивой. Пришлось залезать в смартфоны – дожили, горожане в первом поколении.

– Которая ободранная – та и наша, – мудро определил Вася. – Вербное воскресенье на носу.
– Вербу тоже скоро занесут в Красную книгу, – сухо сказала Лиза.

– Если кое у кого плохое настроение, нечего было и ехать, – это Андрей, не отрывая глаз от дороги. Какой у него всё-таки красивый, высеченный профиль.

Но лес в розоватой дымке, не отстающее от машины солнце, тёплый ветер в опущенные окна, Иркин весёленький лепет – отвлекли от мыслей. Вот и полукаменный мостик – строили ещё в советское время.

А ледохода-то и нет. Вскрывшуюся реку перегородила единственная зеленоватая овальная льдина – как промытое селёдочное блюдо, как скользкий гигантский обмылок. Её развернуло наискось, она тёрлась о быки, скрипя и постанывая, качалась, плескалась истончёнными краями в воде, то погружаясь, то всплывая. Вдруг «блюдо» оглушительно треснуло – Лиза вскрикнула.

– У-у, противная льдина, – надула губки Ирка. Она наобещала разослать знакомым шикарные снимки «с природы».

Постояли. Льдину ещё больше развернуло, и за ней – насколько хватало глаз – вместо спокойной тёмной воды вся река ощетинилась, встала в спустившихся с верховий торосах. Но в неё же со всех сторон врывались десятки буйно грохочущих ручьёв – река на глазах прибывала, вспучивалась и разливалась вдоль берегов. Брюхатая льдина давила сверху, некуда было воде податься.

– Противная льдина, – повторила Ирка, сморщив носик. Избаловал Вася жену, смотрит круглым птичьим глазом с восторгом, обожанием. При любой возможности приобнимет супругу, чмокнет в ушко, обовьёт полненькую талию, прихлопнет по оттопыренной попке. «Ай, да Васька же!» – с досадой увернётся Ирочка.

Тем временем вода принялась подмывать берега, обрушивая комья жирной чёрной земли. Оглушительно трещал и соломой валился прошлогодний медвежий дудочник. Упала в воду прибрежная черёмуха, её закрутило течением, начало обмакивать в глубину, как поплавок. Появилась надежда, что они всё же увидят ледоход. Несколько машин тоже остановилось неподалёку, люди наводили телефоны.

Боковым раздробленным торосам удалось, толкаясь, мешая, топя друг друга, прошмыгнуть под мостом – он, бедный, завибрировал. Но льдина упрямо не двигалась с места – и стало понятно почему. Её изо всех сил удерживал стволик затопленной плакучей ивы.

Она не раскачивалась от течения, как другие деревья, – была натянута, как тетива. О страшном напряжении говорило лишь её почти незаметное глазу мучительное, струнное дрожание. Только уроненные в воду ветви, как множество рук, горестно полоскались в воде.

– Дно песчаное, скоро корни подмоет, иву унесёт – и увидим настоящий ледоход, – кашлянув, сказал Андрей.
– Противная ива, – сказала Ирка.

Все четверо стояли на середине моста, дружно держась за железные перила. Андрей, разговаривая и показывая вдаль, отрывал руку, потом возвращал её на место. Руки были расставлены широко – он вообще всё делал вольно, размашисто, несколько картинно. Рисовался, зная, что им любуются. Альфа-самец.

Лиза скосила глаза. Андреев мизинец (даже мизинец у него красивый, крупный, изящный) будто невзначай касался Иркиного розового мизинчика с облупленным лаком на крошечном ноготке. Мизинец оттопыривался с бесстыдной готовностью.

Перечитывая классику, Лиза наткнулась на скупо упомянутую Толстым полные плечи и грудь Анны – и даже вздрогнула и книгу отложила. Одна эта рука Анны была более эротична, обнажена, желанна и манка, чем все сцены в любовных романах. Сейчас вот эти замирающие, предвкушающие мизинцы – сказали ей больше, чем если бы она увидела откровенную сцену.

Ирка хохотала, будто не замечала прикосновений, и от её смеха – Лиза чувствовала – у Андрея поджимается тело. Красивое лицо его отрешилось, окаменело, взгляд был бессмысленным, невидящим. Такое лицо становилось у Андрея в момент близости. Такие лица, наверно, бывают у убийц. Не странно ли: любовь и убийство рядом?

В последнее время Лиза иногда поражалась своим наблюдениям. Но если бы она кому сказала о мизинцах, её бы посчитали параноидальной истеричкой.

Так назвал её Андрей, когда Лиза высказала свои подозрения. Она долго носила их в себе, прокручивала, боясь выглядеть дурой и ревнивицей на пустом месте, страстно хотела ошибиться. По его реакции поняла: не ошиблась. Андрей смешался, покраснел. Куда делось его надменное высокомерие, засуетился как мальчишка. Да, именно как мальчишка, застигнутый на месте мелкой пакости.

Что ж, была любовь, да вся и вышла. Вымыло её, как вымывает землю вешняя вода. Хватит. На Лизу опустилось равнодушие.

Ещё погуляли по Иркиному хотению, по Андрееву велению. Нарвали-таки в сыром логу подснежников: хрупкие тёмно-розовые стебли с бутончиками – дома в банке распустятся. В который раз вернулись на мостик.

Казалось невероятным, но гибкая, тёмная, пропитанная водой ива, хоть и согнуло её, стойко держала чудовищный напор стихии, рассерженной реки, тяжёлого льда. Не дождавшиеся автомобили разворачивались и уезжали, на их место прибывали другие.

Лиза сказала:
– Товарищи, мы тут самые упорные. Я, например, есть хочу. Знала бы – с собой бутербродов навертела.

По дороге им встречался кавказский ресторан. Рядом теплицы с ранней зеленью, грубо рубленные поленья под навесом, ароматно дымился огромный мангал – всё внушало доверие. Решили съездить поужинать и снова вернуться – зря, что ли, столько времени тратили?

Шашлык выглядел обильным и аппетитным. Но когда начали есть – половина мяса оказалась выкрашенными в оранжевом соусе и восточных приправах кусками толстого сала. Стало неприятно из-за обмана. Половину выплюнули в салфетки, Андрей вызвал официанта, выговаривал, тот пучил глаза и темпераментно махал руками.

Тут вошли и заняли столик в углу громкоголосые мужчины. Здоровались с хозяином и официантами за руки, хлопали по спине. Им вынесли целый поднос – невооружённым глазом видно, чуть обугленного прекрасного мяса, щедро усыпанного зеленью.

Стало ещё противнее, так что отодвинули недоеденный «шашлык» и пообещали больше сюда ни ногой. Обратную дорогу молчали – а что тут говорить? Вася было начал распространяться насчёт ненавязчивого сервиса – Ирка оборвала: «Помолчи, а?»

В последнее время Лизе снился один и тот же сон. Будто они с Андреем запарковались у супермаркета. Неудачно: нужно выезжать на оживлённую дорогу, с водительского места обзора нет из-за «катафалков» – тонированных джипов слева и справа. Как всегда в таких случаях, Лиза, вздохнув, выбирается из нагретого кресла и идёт работать лоцманом. Маячит руками: мол, всё чисто, образовался безопасный промежуток. Андрей рывком дёргает машину, едет прямо на неё и… не останавливается. Лиза хочет крикнуть и не может. Андрей выжимает газ, и глаза на каменном лице у него неподвижные, остекленевшие. А на Лизином законном женином месте торчит Ирка. Авто наезжает, толкает капотом Лизу… Она просыпается.
…Грязная обломанная ива по-прежнему торчала в воде – и уже стало понятно, что ничто её не вырвет из родной земли, что льдина скорее растает, чем ива сдастся. Изодранное дерево отряхнётся, выпрямится, пустит новые ветки и будет расти дальше, разве что согнётся сильней.

Резко похолодало. Скукожившееся, покрасневшее солнце уже прощально скакало на верхушках зубчиков елей, как мячик на заборе. Лиза передёрнула озябшими плечами.

– Как хотите, пора домой.
– Ещё чуток подождём, – решил Андрей. – Когда я час назад предлагал ехать – ты отказалась. Я тоже принципиальный и не собираюсь идти на поводу у женских капризов.

Ирка канючила, умоляюще складывала ладошки домиком: «Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ещё немно-ожко!» Детское, кукольное её личико сделалось таким, будто она вот-вот заплачет. Вот от таких баб сходят с ума мужики, всё на свете отдадут, чтобы затащить в постель. И по всему выходило, что Лиза – тиран и деспот, бездушная бой-баба, – а Ирка бедная овечка.

Да эта овечка всю жизнь только тем и занималась, что гектары вокруг своими копытцами вытаптывала, цветущие и плодоносящие луга превращала в безжизненные пустыни. Лиза задумалась: можно ли было назвать цветущими лугами их с Андреем отношения? Можно. Пока не появилась эта.

Дети. Сын сказал, что не оставит отца. В нём уже проглядывал будущий Андрей. Дочка, напротив, объявила бойкот отцу, демонстративно вскакивала из-за стола и хлопала дверью, запиралась в комнате. Женская солидарность против мужского предательства. Семья, разорванная пополам шалой бабёнкой. Лиза как-то видела в застолье: Ирка рвала булку своими чистыми розовыми пальчиками и запихивала куски в крошечный, влажный, блестящий от слюнки рот.

И вот этой бросить под ноги пятнадцать лет жизни, счастье детей? Видимо, и у Андрея включились мозги. Просил прощения, клялся, предложил венчаться, искал храм, договаривался с батюшкой.

Зачем Лиза согласилась сегодня взять Зотовых? Хотела проверить чувства – ну вот, получай.

Вася рядом что-то рассказывает, сам же смеётся. Вася есть Вася. Ничего не замечает под самым носом, вот кто счастлив, чистая душа. Лиза повернулась и не говоря ни слова пошла. Недалеко в синюю «Тойоту» садилось семейство с тремя детишками – тоже надоело ждать. Упрямая ива сегодня всем испортила ледовое шоу.

Лиза попросилась до города – её посадили, всучив в руки сонного тяжёленького, пахнущего молоком малыша. Боже, есть ведь на свете счастливые люди!

А им с Андреем разве не завидовали, не называли счастливыми – когда, ошалев от радости от рождения дочки, он приволок к роддому гигантские, рвущиеся в небо связки шаров – и отпустил их? Бледные замученные мамочки в окнах заворожённо смотрели вслед уплывающим в небо розово-голубым гроздьям. Скажи кто-нибудь тогда Лизе, что её – что их ждёт, – возмутилась бы чужому злопыхательству: не может быть! Ах, всё на этом свете может быть!

Андрей выжал газ – машина рванула с места. Удар, Лизин беззвучный, как бывает во сне, крик, звон в ушах. Какой невыносимый, режущий уши звон. Открыла глаза.

Утро уже. Вчера, как пришла, свалилась на диван. Всё решила для себя, мысленно обрубила, отсекла. И, решившись, вдохнула и закричала от боли в распрямившихся лёгких: как, оказывается, мучительно – сделать первый свободный вдох!

А звонок живой, настоящий, телефонный. В трубке захлёбывается Вася, он и так косноязычен, а тут глотает от волнения слова.

Андрей и Ирка стояли на мосту. Он вприпрыжку побежал в машину за кофтой для Ирки. В отличие от Андрея, ему было не наплевать на замёрзшую жену. Когда бежал обратно, увидел, что льдина вдруг тронулась с места, крутанулась и ударилась о центральную опору моста. Вроде не сильно ударилась, но прямо на глазах мост легко подломился, бетонные плиты сложились буквой V, обнажив скрученный скелет арматуры.

Из Васиных слов было непонятно: то выходило, что мост ломался долго, очень долго, целую вечность, как в замедленной съёмке, в кошмарном сне. И тут же перебивал себя, что всё произошло в доли секунды: вот только мост стоял целый – и уже нет его.

Ирка жива-целёхонька, но сильно напугана и переохлаждена. Андрея выловили ниже по течению в километре – спасибо, мужики рядом случились.

– Значит, сломалась-таки ива, – задумчиво сказала Лиза. – Не выдержала.
– Какая ива? – не понял Вася. Решил – шок, с горя это. Не стоит пока говорить, что у Андрея повреждён позвоночник и прогноз неблагоприятный. Пойдёт Лиза проведать любимого мужа – сама всё узнает. – Давай бери карандаш, записывай больницу, этаж, палату.