Проводница, кряхтя и отдуваясь, один за другим выносила из душного тамбура круги бледно-жёлтого сыра, похожие на лунный диск, каким он бывает в полнолуние.

– С вас сто долларов, – подытожила она и расплылась в улыбке. – Небось, всю семью угостите. Приятного аппетита!

Софико, пряча круги в большой мешок, лишь передёрнула плечами: никого она кормить не собиралась. Её ждали на рынке, а сыр с малой родины предназначен на продажу. Через её руки уже прошли банки с аджикой, связки чурчхелы, канистры с сухим красным вином. Всё это её родная сестра правдами и неправдами выжимала из маленького приморского сада, чудом уцелевшего, когда в курортном абхазском городке разместили военную базу.

Грузинка Софико родилась в Гудауте, там же окончила школу и выскочила замуж. С мужем они развелись рано, и девушка, не успевшая получить сколько-нибудь стоящую профессию, в поисках лучшей доли принялась колесить по Советскому Союзу, пока не осела в Питере. С собой Софико прихватила сына, родившегося, как она шутила, с фотоаппаратом в руках. Гордясь доставшейся ей от мужа забавной фамилией «Шалимова», она и имя сыну придумала созвучное. Он смешно именовался Шалим Шалимов, уменьшительный вариант – Шали.

Сын быстро рос и, как говорят, подавал надежды. Софико на всю жизнь сохранила пристрастие ко всему грузинскому, эту же любовь она старалась передать сыну. Шали, правда, в Грузии ни разу не был, попасть туда вовсе не стремился, считал себя космополитом и маме подчинялся плохо. Окончив факультет журналистики и счастливо женившись, он давно жил отдельной жизнью. Шали никак не мог отучить мать от сельской манеры каждое утро повязывать голову чистым платком. Вот аул! Примиряло его с этим только то, что в русских деревнях бабы тоже носили платки.

Софико так и осталась патриоткой Грузии – стоило ей встретить в Северной столице соотечественника, как она мысленно наделяла его всеми возможными достоинствами и любым путём пыталась заставить окружающих разделить её восхищение.

Правда, тут случались и досадные недоразумения. Однажды Шали вместе с мамой зашёл в видеолавку. Первым делом спросили у хозяина о современном грузинском кино – а вдруг появились новинки?

В лавке обнаружился ещё один этнический грузин. Завязался общий разговор: то, сё, Данелия, Чиаурели, Махарадзе, Абуладзе. Они провели в лавке полдня. Возможно, это был гипноз. Покинув магазин, сын Софико не обнаружил своего любимого фотоаппарата. Вернулись в лавку, а грузина и след простыл. Реакция матери последовала незамедлительно:
– Он не грузин!

В другой раз в редакцию, где трудился Шали, без спроса припёрся некий фанатик фотографии. Тоже грузин. Шали, завладев вниманием свежего слушателя, начал нагружать его обширными познаниями. А когда расстались, даже не заметил, что фотофанатик удалился из редакции, унеся с собой его сумку с камерой и прочими штуками, необходимыми для работы.

Пришлось парню согласиться на предложение старого приятеля, давно предлагавшего со скидкой приобрести его подержанную камеру.

Приехав на встречу и выйдя из троллейбуса, Шали тут же, на остановке, вручил приятелю деньги, получил аппаратуру и поторопился влезть в подошедший транспорт. Уж очень ему хотелось скорее добраться домой, чтобы опробовать приобретённую технику.

Была зима, стояли морозы. На ступеньках троллейбуса толпился народ, поэтому там скопилась скользкая жижа. Шали оступился, зацепил какую-то старушку и, падая, сильно шарахнул сумкой с камерой по раздвижным дверям. Расколотая камера теперь так и лежит дома.

Короче говоря, жизнь преподала ему немало уроков, кто-нибудь даже счёл бы всё это тревожными знаками. Но расстаться с фотографией Шали не согласился бы ни за что на свете, ведь это его призвание.

Что касается грузинских корней, парень пребывал в уверенности: они никак не связаны с его выбором профессии. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Хотя Грузия, помимо прочих достоинств, известна сильной школой фотографии. Но Шали никак не предполагал, что главная история ещё впереди.

А пока он приехал в городок Устюжну, что в Вологодской области, снимать провинциальные храмы. Правда, столкнулся с тем, что ради его съёмок никто не собирается прекращать процесс. Верующих в церковь не пускали, а придел, который приглянулся Шали, был занят телом умершей. Ждали отпевания. Тогда фотограф направился в главное помещение храма, но и там стоял гроб. Никто никуда не торопился, и Шали провёл съёмку прямо с телами. «Ну точно «Вий», – подумал он.

Дальше ему предстояло поснимать в городке исторические каменные кресты, и тут Шалим столкнулся с тем, что трудно установить их подлинность. Как понять, когда крест высечен из камня – век назад или позавчера? Спросил об этом уличную торговку.

– Откуда мне знать, сынок? Возьми лучше стакан крыжовника, – предложила она.
– Да не люблю я его.

– Возьми, чего я тут стою? На десятку, – намертво вцепилась торговка в прохожего с фотоаппаратом. Он сдался и больше в провинцию не ездил.

В его объектив попадали то глупые модельки, то конкурс «Славянский базар», то великий Барышников на пару с Майей Плисецкой, то сразу весь Петербург с высоты птичьего полёта. Для последней съёмки Шали пришлось подняться на вертолёте и преодолеть свой смертельный страх высоты.

Для любого объекта Шали умел находить не свойственный ему свежий ракурс, иной поворот. Он заставлял зрителей взглянуть на приевшиеся вещи новыми глазами. Наступил момент, когда талантливый начинающий фотограф уже не мог оставаться в ранге любителя. Солидный, известный в городе журнал под концептуальным названием «Синий» доверил не кому-нибудь, а именно Шали сделать фото для новогодней обложки. Гонорар светил очень солидный.

Воодушевлённый Шали вооружился камерой, штативом, комплектом осветительных приборов, позвал самых дорогих в городе моделей и провёл фотопробы. Погода установилась что надо: низкое северное солнце косыми лучами цеплялось за позолоту Исаакиевского собора на заднем плане, грим моделей не растекался на морозном зимнем воздухе даже под жаркими лучами юпитеров. Пробные оттиски мастера удовлетворили. Шали назначил съёмки на один из ближайших дней.
И тут ему позвонил сын.

Оказалось, Софико отправилась на любимый Кузнечный рынок, отыскала там настоящего грузина и купила у него круг свежайшего домашнего сыра сулугуни. «Сынок будет доволен. Это не подделка, угощу его!» Затем, зная характер Шали и не желая слушать отговорки, женщина вызвала внука и вручила круг ему: «Передай папе, он любит. Это – настоящий домашний сулугуни, от натурального грузина. Очень вкусно».

Мальчик притащил сыр отцу на следующий день, прямо на съёмку. Съёмка была проходная, почти бесплатная, и фотограф работал расслабленно. «Папа любит грузинский сыр!» Шали ничего такого не любил, ела бы мать сама свой сыр. Он не мог понять, почему нужно сохранять привязанность к сулугуни, если человечество изобрело моцареллу и чеддер, не говоря уже о рокфоре и пармезане. Но его собственный сын стоял рядом, мальчишка старался, вёз ему сулугуни от мамы, и сердце Шали дрогнуло.

– Ну ладно, кидай сыр в мой рюкзак.

Тот торопился убежать по своим подростковым делам и быстро засунул сыр в рюкзак. Там же лежала дорогая аппаратура Шали, необходимая ему для съёмок обложки «Синего». Но если о технике он помнил всегда, то о сыре забыл в ту же секунду.
И вот утро съёмочного дня. Крыша, с которой видна добрая половина города, едва проснувшиеся модели, величественный Исаакий, дорогущий свет. Камера, штатив, приборы, вышколенные ассистенты. И… выливающийся из рюкзака фотографа белый жидкий след. Шалим не сразу догадался, что это сок от давешнего сулугуни. Так вот почему не фурычит камера. Какой позор!

Трясущимися от гнева пальцами Шали схватил новомодный пейджер и передал матери через оператора: «Мама, ради бога, что такое ты мне прислала?» На экране тут же высвечивается ответ: «Самый лучший на рынке грузинский сыр, сынок, только его надо хранить в холодильнике. Это не та ерунда, которую продают остальные. Купила у настоящего грузина. Не благодари».

Шали бесился: «Ах, вот что это. Спасибо, мама! Нужно было мне в рюкзак ещё красного сухого налить, хотя бы пол-литра. Да и пара кусочков шашлыка не помешала бы. Это было бы очень по-грузински. Банкет с собой. Ничего, съёмка подождёт».
Раздражённый Шали позвонил конкуренту и за дикие деньги арендовал у того камеру. Вышло дорого, но что делать, не терять же заказ.

Испорченную камеру Шали надолго сдал в ремонт.

– Вкусный был кефир? – спросила участливая приёмщица. Шали она знала много лет.

Цену ремонта Шали объявили позднее. Чувствуя себя полным идиотом, он заплатил за починку едва ли не больше, чем стоила бы новая камера. Одновременно Шали неожиданно начал ощущать себя истинно грузинским фотографом. Ну разве с русским такое могло случиться?

Довольная Софико аплодирует проснувшемуся самосознанию сына. Лучше поздно, чем никогда. Да здравствует сулугуни!