В ту пору я был романтическим мальчиком, оканчивавшим среднюю школу, писавшим наивные стихи и мучительно раздумывавшим, «делать жизнь с кого».

Наш захолустный райцентр не предполагал большого выбора. Местное ПТУ механизации сельского хозяйства, железнодорожный техникум в соседнем городке, три областных института – мед, пед и сельхоз… И, как высший пилотаж, столичный Минск, кажущийся мне ныне чистенькой и скучной деревенькой.

Как и всякая творческая личность, я был влюбчивым. Но маленьким и невзрачным, что, увы, не оставляло ни единого шанса на традиционный успех.

В ту пору я искренне полюбил симпатичную умную девочку на год моложе себя. Не могу сказать, что девочка меня совсем отвергла. Она относилась ко мне с ласковым терпеливым уважением, которое питало мечтательного юношу надеждами долгие годы.

Чего я хотел от девочки? По нынешним меркам немногого – ходить с ней под ручку по центральной улочке городка, читать стихи в зарослях цветущей сирени, а ещё ездить вместе на велосипедах на речку… Там у меня был собственный рай – поросший цветущими кувшинками затон с маленьким островом. Велосипеды мы могли спрятать в зарослях ольхи, потом переплыть на остров и проводить часы наедине в буйном разнотравье средней полосы… И время ползло бы по камышовому стеблю медлительной улиткой, растягивая минуты в часы, а часы в годы, потому что у девочки была отличная фигурка, и я любовался бы ею и чувствовал бы себя самым счастливым человеком, настолько счастливым, что стремления учиться, дерзать, уезжать в столицы и чего-то там такого добиваться утратили бы для меня всякий смысл.

Я мог бы поступить в местное ПТУ механизации сельского хозяйства, продолжал бы строчить наивно-чувственные вирши и стать единственным признанным в городке поэтом.

К тому времени я уже печатался еженедельно в местной районке и был на слуху у райцентровской интеллигенции.

И девочка стала бы моей женой… И мы бы прогуливались с ней вечерами по единственной центральной улице и слышали вслед: «Вот идёт наш поэт со своей красивой женой… Какая удивительная пара!»

Много лет спустя я с благоговейным изумлением и ужасом подумал о том, что, сложись моя жизнь именно так, я стал бы образцовым однолюбом. В ту пору я желал именно этого!

Но девочка продолжала взирать на мои страдания с благосклонно-отстранённым равнодушием, что заставляло меня отчаянно карабкаться по жизненным кручам, поехать в далёкий Ленинград и поступить в элитный вуз с конкурсом пятьдесят человек на место…

Приезжая в райцентр на каникулы, я продолжал любить девочку. Тогда мне казалось, что её сердце по-прежнему не принадлежит никому и у меня есть шанс. Ещё немного, и я окончу академию, надену морской мундир с золотыми погонами и офицерским кортиком. И вот тогда-а-а!..

А ещё я стал печататься в центральных «толстых» журналах, и обо мне заговорили в Ленинграде. Какой там райцентр! Какая районка!

Родители девочки утешительно говорили моим родителям, что надо ещё чуточку подождать, потому что их дочь пока наивна и «слишком мала для любви». И все соглашались ждать, когда девочка повзрослеет. И все ждали. А девочка тем временем пошла во Дворец культуры и записалась в танцевальный ансамбль! И когда я увидел восхищённый взгляд, которым она смотрела на своего художественного руководителя, похожего на тореадора, – я понял, что в этом противостоянии у меня не было ни единого шанса.

Что меня спасало всякий раз? Меня спасли альма-матер, Ленинград, Петербург, Севастополь, Крым, Африка, Афганистан, Абхазия.

Меня спасли мои книги, которые я стал писать безжалостно искренне, и поэтому у меня появились сотни тысяч личных моих читателей, которые меня тоже спасли.

Меня спас развод, и даже коммуналка, и даже «Славики из мглы», потому что иначе я всё ещё разгребал бы на даче нескончаемую компостную яму, и стареющая жена отбирала бы у меня ежемесячно выстраданную «военную пенсию».
Меня спасла новая холостая бесшабашная жизнь с питерскими белыми ночами, крымскими отпусками…

Меня спасли кубинские пляжи с бесконечными диско-барами, брутальным ромом, вонючими сигарами, качелями из камазовской автопокрышки, привязанными к двум пальмам на океанском побережье, тоненькой гибкой Анной-Марией, которая навсегда останется для меня семнадцатилетней Пятницей-аборигенкой…

Меня спас греческий остров Кос, где я прожил целый месяц с такой же бесшабашной подружкой Юлькой. По утрам мы завтракали с гречанкой, хозяйкой мини-гостиницы, в прошлом училкой русской литературы, потом несколько часов плавали в чистейшем море, потом забирались в гору, подолгу сидели у надгробья знаменитого Гиппократа, потом спускались в отель и вместо обеда занимались любовью и спали в обнимашках. Вечером аспирантка Юлька писала свой «диссер», а я пил вино с греческими рыбаками на набережной в заведениях, так похожих на маленькие балаклавские кофейни Куприна… А ночью мы снова пили вино на балкончике, и я тогда спросил Юльку, когда в её милой головке впервые появились те самые очень грешные мысли.

И она рассказала, что в двенадцать лет влюбилась в школьного физрука, похожего на молодого киноактёра Бандераса (ох уж эти тореадоры). И страдала Юлька по «Бандерасу» целый год, а в тринадцать подловила физрука в раздевалке и не просто призналась в любви, а потребовала, чтобы тот грубо ею овладел.

И вот тут физрук моей Юльке вставил по полной – и не в прямом, а в переносном смысле, сказал, что, если она немедленно не прекратит маяться дурью, он вызовет её родителей и…

Всю ночь отвергнутая Юлька ревела в подушку в своей девчоночьей спаленке… А её родители за стеной тоже думали, что их девочка ещё «мала для любви».

Позднее я узнал, чем закончился роман с тореадором-хореографом. Откуда узнал? Повзрослевшая девочка сама рассказала о моём блистательном сопернике в письме, уже со зрелым женским юмором. Рассказала и о том, что, узнав всю правду, её родители примчались на машине в соседний городок, где гастролировал фольклорный ансамбль, вырвали её из лап коварного соблазнителя, но не стали предавать дело огласке в маленьком ханжеском райцентре…

Кстати, моя сестра и её подружка в двенадцать лет влюбились в учителя математики, тоже похожего на испанца Хулио Иглесиаса (ох уж эти испанцы!), но с тоненькими кривыми ножками…

Девчонки после школы подкарауливали своего кумира, тихонько шли за ним следом и мечтали – вот подует сильный ветер, тонюсенькие ножки математика подломятся, и тут же они его подберут, отнесут в укромное местечко и станут трепетно выхаживать…

А ведь ради той девочки я готов был стать однолюбом. Но благодаря ей же не стал им тогда, зато стал однолюбом в шестьдесят, благодаря маленькой дочке.

«Никогда не поступай в жизни как все, всегда принимай решения, которых от тебя не ждут», – учил меня друг Валера – спецназовец ВДВ, вставший на ноги после взрывного перелома трёх смежных позвонков, защитивший четыре диплома, живущий одновременно в Софии, Вене и Барселоне, заработавший четыре состояния и три раза разорившийся дотла.

Порой во мне просыпается Дракула, и в такие минуты хочется срываться в ночной город, чтобы тащить на рассвете в сумрачную берлогу новую и новую добычу, заряжаясь её безумной ядерной энергетикой. Иногда я ужинаю со своими молодыми поклонницами в маленьких укромных ресторанчиках, подпитываясь самими предчувствиями того, что с ними может вот-вот произойти…

Всё чаще в соцсетях ко мне обращаются юноши с просьбой дать совет по поводу неразделённой любви, и я отвечаю им, что не надо приписывать девушкам качества, которыми они не обладают, не надо без памяти влюбляться в формы, не видя за ними содержания. Будьте самими собой, и ваши девушки вас отыщут, но помните при этом – так уж устроен мир – девушки всё равно любят тореадоров.