Ехал в метро из одного неприятного места в другое и думал всякие мрачные взрослые мысли. Наверное, для наглядности их бы хорошо перечислить, но не хочу – стыдно. И не то чтобы я замышлял нечто ужасное – увы, обычный для взрослого человека поиск компромисса, выбор меньшего из зол. Собственно, это нормально и правильно: выбрать меньшее зло, безусловно, лучше, чем выбрать большее. Но что-то важное при этом в душе всё равно умирает. Особенно кисло это выглядит в исполнении мужчины. Он же вроде бы сильный, а страдают от его компромиссов те, кто слабее. Опять же – я не к тому, что компромиссы никогда не нужны, а к тому, что тошно.

И вот в таком «весёлом» настроении еду я в метро. Стою, держась за поручень. А напротив – папа с дочкой. Его я особенно подробно не запомнил. Вроде бы одет чуть более молодёжно, чем соответствует возрасту и фигуре. Держит дочкин самокат, чтобы не упал. Самокат большой и ярко-розовый. Это отдельная тема, почему девочкам всё розовое покупают. Невозможно поверить, что им всем это нравится. Ну, неважно.

А дочке, как я сказал, лет пять. И едут они, судя по её наряду, с какого-то детского праздника. Платьице у девочки явно не повседневное. Сидит она, свесила ножки в золотистых сандаликах, которые не достают до пола. На голове у неё занятная штука – шляпкой не назвать, заколкой вроде тоже. В общем, надо лбом прикреплена мягкая игрушка – рыжий лисёнок, сантиметров двенадцать высотой. Поскольку на празднике девочка наверняка бегала, играла, её причёска растрепалась, и этот лисёнок смотрел уже почти назад.

Ну, я глянул, улыбнулся ей коротко, да и отвернулся, чтобы не беспокоить отца. А потом заметил, что она упорно смотрит на меня. Причём серьёзно так, насупившись, даже челюсть вперёд выдвинула.

Ну, думаю, не понравилась ей моя улыбка, бывает. Или бородатых не любит – тоже не редкость, что делать. А она смотрит и смотрит. Тяжело, пристально, мрачно. Так проехали несколько станций. Папа тронул дочь за плечо.

– Вставай, выходим.

Она встала, одёрнула платьице, но прежде, чем пройти за отцом с самокатом к дверям вагона, вдруг обняла меня, незнакомого человека, крепко-крепко и сказала, глядя куда-то вбок:
– Не грусти.

Отпустила и ушла не оглядываясь.

И так это было неожиданно и сильно! Никакого расположения ко мне я в ней до того и предположить не мог. И даже своё «не грусти» она сказала не ласково, не с жалостью, а как-то властно. Словно знала, что со мной сейчас происходит и что вообще со всеми нами будет. Именно так, как мне было надо.

И никакого вульгарного ясновидения. Просто она наделена под завязку важнейшим женским даром интуитивного понимания и сочувствия. Эмпатией, как сейчас говорят. Мужчинам тоже вроде не запрещено, но у нас это в максимальной степени никогда не работает.

Ну и вот, казалось бы, что мне эта чужая девочка? Никуда мои проблемы не делись. А однако же не смог я в тот день выбрать меньшее из зол, не пошёл на разумный компромисс, стал с упорством дятла, выдалбливающего жучков, искать третий путь, как остаться человеком. Может, и не найду, не такой уж я оптимист, но, если бы не она, я бы точно сдался. Ещё тогда.