Великолепный Гриша
09.08.2022 00:00
С такими способностями не век же ему работать сантехником

Великолепный ГришаГриша Гаркушин всю жизнь радовался – только неизвестно чему. В детстве его лягнула в грудь лошадь, которую он дёрнул за хвост, чтобы напугать. Лошадь паслась на заболоченном лугу и, размышляя, наверное, о чём-то неторопливом, так же медленно переходила с места на место, волоча за собой приминавшую траву верёвку. Другой от мелькнувшей перед глазами смерти притих бы, задумался о своём поведении, но только не Гриша: уже вечером он ходил по родной Паровозной улице и показывал всем желающим быстро набухавший на груди кроваво-сизый синяк.

– Чему ты, дурак, радуешься? – увещевали его старшие парни, все сплошь футбольные болельщики. – А если бы она тебя в голову ударила? Отлетела бы башка, как футбольный мяч.

Много подобных случаев было у него и во взрослой жизни. И в реке Гаркушин тонул, и с третьего этажа на стройке вываливался. И всегда у него появлялся повод порадоваться: и тому, что река – не море, можно и выплыть, и тому, что третий этаж всё-таки не пятый.

К осени с Паровозной улицы исчезал тополиный пух, вновь воцарялся тяжёлый запах мазута от прибывавших на станцию товарных составов. Зимой на морозе сильнее гудели и стучали маневровые «кукушки», звуки эти прокатывались по всей улице, словно она была продолжением состава, и казалось, что однажды её так же подцепят и вместе со всеми домами, заборами и огородами уволокут на выходную стрелку.

Жизнь в это время замирала, но Гриша Гаркушин и здесь оставался прежним. По улице он ходил, улыбаясь встречным, и столько сердечной бесхитростности было в его лице, что все невольно улыбались в ответ. Охваченные своими заботами люди редко о нём вспоминали, словно он жил не в одном с ними отрезке времени, но встретив, виновато торопились пожать протянутую руку. Даже самым хмурым, похмельно встречавшим утро, при виде Гриши становилось легче, точно приоткрывалась во мраке дверь и на крыльцо гостеприимного дома падала полоска света.

В школе Гаркушин учился хорошо. Вызванный отвечать, торопливо стуча по доске крошившимся мелком, легко решал любую задачу. Особенно его любила вызывать к доске молодая учительница и классный руководитель Нина Петровна. Она работала в школе первый год, здесь всё для неё было внове, да и сама жизнь, закончив один отрезок, началась как бы заново, а этот стоявший у доски вечно радостный Гаркушин служил подтверждением того, что впереди у неё много счастливых лет.

К огорчению Нины Петровны, Гаркушин не пошёл учиться ни в институт, ни даже в техникум. Отслужив действительную, устроился сантехником в строительное управление и с тех пор кочевал с одной стройки на другую, устанавливая раковины и унитазы.

Многих это удивило – даже возникло предположение, что на самом деле лошадь лягнула Гаркушина не в грудь, а в голову. Но вскоре о нём привычно забыли. Помнили лишь учительница Нина Петровна и одноклассница и соседка Таня Грибоедова.

Жил Гаркушин по-прежнему на Паровозной улице. Здесь затеяли строительство, начали сносить старые дома, и на работу он ходил мимо завалов из кирпича и брёвен, над которыми прочно держался тленный запах порушенного жилья. Домой возвращался поздно, когда над городом сеялся мелкий дождь, а пустынные улицы казались шире и просторнее обычного.

Проходя мимо школы, он не знал, что почти каждый вечер за ним из окна учительской наблюдала постаревшая Нина Петровна, которая чувствовала перед бывшим школьником какую-то одной ей известную вину. Домой после смерти мужа она не спешила, подолгу задерживаясь за проверкой тетрадей. Сначала она жалела умершего молодым мужа, потом себя, оставшуюся бездетной, а теперь всё её внимание было обращено на Гришу. Она не перестала верить, что когда-нибудь он изменит свою судьбу, пойдёт учиться, не век же ему с такими способностями работать сантехником. Порой ей даже хотелось распахнуть окно и окликнуть Гаркушина, чтобы одним своим видом подтолкнуть его к решительному поступку. Но Гриша, промелькнув под окнами в засаленной кепке, с козырька которой срывались капли, быстро сворачивал за угол и спешил дальше домой.

Он переходил железнодорожные пути, спускался с насыпи и шёл по родной Паровозной улице, снова не ведая, что здесь за ним наблюдала Таня Грибоедова.

– Проиграл ты свой самый главный матч, – говорили ему состарившиеся парни, не переставшие, однако, увлекаться футболом. – Нахватал мячей в ворота, а в ответ не забил ни одного, – и, заметив на лице Гриши расплывшуюся, как в половодье, улыбку, сердито заключали: – Дурачок неписаный.

А Гриша и правда даже во взрослой жизни не переставал радоваться всему на свете – снегам, ветру, деревьям, людям, лошадям, будто кто-то шёл перед ним по земле и разводил руками всё злое. Эта радость вливалась в него широким потоком, бурлила внутри, завихрялась, как в омуте, омывала все жилочки, очищая от заскорузлой грязи, и вновь устремлялась на простор.

Впрочем, Гриша не всегда пребывал в своём радостном настроении, иначе правы бы оказались люди, называвшие его дурачком. И он бывал хмурым и раздражительным, и у него, точно переворачивался с боку на бок, менялось настроение. И вот на этом другом боку одолевали его приступы непонятной тоски. Всё казалось, что где-то существует бесконечно близкий ему человек, который, страдая, ждёт от него помощи, призывает его издали, как бы с окутанного туманом противоположного берега, но нет туда ни брода, ни лодки. И чем больше он думал о нём, тем отчаяннее слышался его зов, яснее представлялось, как тоскует он там в одиночестве, без близкого участия и поддержки, и тем сильнее рвалось из груди сердце, стараясь самостоятельно покинуть тело и поспешить навстречу.

Что это был за человек, почему ему требовалась помощь, как он вообще связан с его жизнью, Гриша не знал. Только в одном не сомневался: человек существует. Эти приступы так мучили Гаркушина, что даже во сне ему виделось, как он бродит в тумане по заросшему мокрой осокой берегу, ищет брод, путается ногами, падает на сырую от близости воды землю и взахлёб безутешно плачет от бессилия чем-нибудь помочь.

Однажды осенью с Гаркушиным произошёл ещё один необыкновенный случай, давший ему повод порадоваться. Осень выдалась холодная, дождливая, леса стояли поникшие, осыпаясь листвой, на болотах было по-сиротски пусто, и даже птицы старались облетать их стороной. В такую погоду Гриша отправился за клюквой и заблудился.

Спасатели нашли его через неделю сидевшим на продавленной кочке, рядом с мешками с клюквой, которую он успел собрать. Гриша так замёрз, что туманная сырость, клубившаяся между чахлых сосен, казалось, скопилась от его дыхания.
Встречать Гаркушина собралась, опять вспомнив о нём, вся Паровозная улица. В толпе стояла Таня Грибоедова, и, когда из подъехавшего автобуса вытащили сначала четыре мешка клюквы, а затем и ослабевшего Гришу, Таня бросилась к Гаркушину, обняла, уронив голову на его плечо, и расплакалась.

Сегодня семья Гаркушиных живёт в новой девятиэтажке на бывшей Паровозной улице, а ныне Тополином бульваре, застроенном, не без помощи Гриши, новыми домами. Из окон их квартиры видно поле, за полем лес, а ещё дальше – уходящие к горизонту клюквенные болота, где Гаркушин в своё время заблудился. Каждые выходные Гриша собирается в дорогу. Таня не пускает его на болота, и он ходит только в лес по грибы.

Он идёт полем, где пасутся лошади, улыбается им, вспоминая детские годы, идёт лесной тропинкой. В воздухе влажно пахнет грибами, засверкав между деревьями, всходит солнце, но земля ещё окутана белёсым туманом, пробивающимся из кочковатых низин. Гриша снова наполняется радостью. Она опять вливается в него широким потоком, он вдыхает её, но полностью не выпускает весь дух, оставляя внутри про запас. И когда радости скапливается слишком много, он садится под берёзу, под её засквозившие на небесной синеве ветви и смотрит на падающие листья.

Он словно настраивает себя на песенный лад, и, хотя не поёт, всё вокруг находит в нём отклик, всё отзывается, как тронутая струна, своим звучанием. Вот летит с дерева лист, раскачиваясь лодкой, когда одна волна, качнув, передаёт её другой. Вот синеет небо с той пронзительней ясностью и глубиной, которой ему уже не обрести до следующей весны. Скоро затянет небеса тусклая свинцовость, и так печально потянутся по ним птичьи стаи, так прощально-горько будут они оплакивать с высоты свою покинутую родину! Так было до него, так будет и после. Но всё равно, как хорошо на свете, как радостен этот миг на земле!

Гриша может просидеть без движения целый день, но грибов всё равно приносит много. И тут нет ничего странного. Потому что все окрестные боровики, подосиновики и рыжики незаметно собираются вокруг него на своих коротких ножках. И, собираясь, кряхтя, незаметно лезут в его корзину, пока она не наполняется под самую завязку.

Владимир КЛЕВЦОВ,
г. Псков
Фото: PhotoXPress.ru

Опубликовано в №30, август 2022 года