Любить девок хорошо, да не всегда

Вообще, многие дамы из рода Гамильтонов становились героинями громких романов. Самая известная среди них – Эмма, та самая «леди Гамильтон», о которой поётся в песне: «как она ждала, как она звала, как она пила виски». Страсть, которую питали друг к другу Эмма Гамильтон и британский вице-адмирал Горацио Нельсон, является хрестоматийной любовной историей.

Однако в России имеется своя девица Гамильтон, красавица Марья, трагическая история которой затмевает все похождения британской любительницы виски.

Русская Марья Гамильтон действительно происходила из древнего шотландского рода. Жили Гамильтоны на Руси со времён Ивана Грозного, правда, их фамилию часто переиначивали: Хамильтоны, Гамонтовы и даже Хомутовы.

Девица Марья появилась при дворе Петра I в 1712 году, поскольку будущая супруга императора Екатерина взяла её к себе во фрейлины. Пётр, известный многочисленными любовными похождениями, заметил молодку и положил на неё глаз. Впрочем, это не считалось предосудительным, ведь не жениться же на ней император собрался. Так, утешиться в объятиях иной раз… По-настоящему императора в жизни интересовали лишь «мил-друг Катенька», будущая императрица Екатерина I, да Анна Монс, немка, которая ходила в фаворитках лет десять.

По слухам, Марья Гамильтон присутствовала при венчании Петра и Екатерины в Исаакиевском соборе, там она будто бы упала в обморок от духоты, и жених лично вынес девушку из храма на руках. Тогда-то он её и заприметил.

Но это лишь легенда. В действительности всё наверняка обстояло намного прозаичнее. Екатерина прекрасно знала о похождениях мужа и лично поставляла ему своих лучших фрейлин. Так ей было спокойнее.

Андрей Константинович Нартов, личный токарь Петра I, которого император уважал, так вспоминал появление Марьи: «Впущена была к Его Величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую, обняв, потрепал рукою по плечу, сказал: «Любить девок хорошо, да не всегда. Инако, Андрей, забудем ремесло». После сел и начал точить».

Тем не менее Марья некоторое время действительно ходила в любовницах Петра, но потом государь к ней охладел и переключился на другие объекты. И растерявшаяся Гамильтон, юная девица, ждавшая от этой жизни большой любви и женского счастья, стала искать другие варианты. Ведь при царском дворе вариантов много! Однако сватов почему-то никто не засылал…

В гротах Летнего сада

Теперь о вариантах. Пётр имел при дворе штат денщиков. Их отбирали по физическим параметрам, это были всё молодые, статные, привлекательные дворяне в гвардейских мундирах, иногда даже не обделённые интеллектом. Позднее их всех перевели во флигель-адъютанты, так звучало импозантнее.

Царским денщиком служил и Иван Орлов. У Петра он даже ходил в любимцах, хотя ничем не выделялся, кроме смазливости и внушительных мышц. Самодержец ведь не только женскую красоту ценил.

Марья, брошенная Петром, потянулась к Орлову, и тот вроде бы ответил взаимностью, начав ухаживания. Впрочем, какие уж там ухаживания, чай не Версаль. Внешность обманчива: молодой офицер оказался пьющим, малообразованным и жестоким мужиком. С Марьей он признавал лишь два вида обращения: грубый секс, а в остальное время – оскорбления и избиения.

Хотя случались и прекрасные моменты, когда возлюбленные уединялись в гротах Летнего сада и предавались страстным объятиям. Ведь тесные комнатки в государевых домах, где жила прислуга, для этого не предназначались, а личными будуарами обладали лишь самые привилегированные придворные.

У Марьи, впрочем, положение было пристойное: она даже имела двух личных слуг. Екатерина по-прежнему её привечала, так что Гамильтон допускалась в покои государыни и пользовалась её доверием.

Наивная Марья, очевидно, верила в любовь денщика. Её роман с Иваном то затухал, то вновь разгорался – зависело от того, сколько мужик сегодня выпьет. Вообще, будь Орлов посообразительнее, он бы задумался о том, что спать с любовницей царя, пусть даже бывшей, – не самый разумный поступок. Они, конечно, прятали свои отношения, но какие тайны могут быть при дворе! Вдобавок Марья страшно его ревновала.

В общем, дворцовые интриги вокруг них разрастались. Орлову доносили, что Машка изменяет ему с другими денщиками, а Марье нашёптывали, что Иван хаживает к Авдотье Чернышёвой, ещё одной бывшей любовнице Петра Алексеича.

Второе могло быть правдой. Чернышёва имела сильный мужской характер, но при этом считалась аппетитной дамой, так что любители находились. Сам государь называл Авдотью Ивановну «бой-бабой».

На досуге пожевать воск

От этого Марья места себе не находила. Что она только не делала, лишь бы Орлов крепко держался только за её юбку. Женская любовь готова на полное безумство! Чтобы не обременять любимого лишними хлопотами, она дважды вытравливала из себя плоды запретной страсти. Это делалось не только ради Орлова – официально являясь «девицей», Гамильтон не могла позволить себе родить. Она ходила к лекарям и брала у них снадобья якобы «от запору». Эти «лекарства», как ни странно, способствовали досрочному разрешению от бремени.

Ради своего Ванюши Марья практиковала не только прерывание беременности. Она регулярно осыпала его дорогими подарками и снабжала золотыми червонцами. А ведь девица Гамильтон вовсе не была богата. Когда закончились средства, она от отчаяния даже залезла в личные вещи Екатерины! И понемногу выносила из покоев высочайшей особы то, что на глаза попадалось.

Не будучи в силах совладать с чувствами, Марья прибегла к обычной придворной стратегии – сплетням. Почему-то женщине пришло на ум, что бравого денщика можно отвадить от Чернышёвой, если тот узнает о ней нечто крамольное. И тогда Марья рассказала Ивану, что, мол, Авдотья распространяет чёрные слухи о царице: якобы Екатерина любит на досуге пожевать воск, и от этого у неё на лице появляются угри.

Вообще-то злословить о внешности супруги самодержца – это деяние, предусмотренное специальным указом Петра. Наказание за такое – смертная казнь.

Орлов, напуганный тем, что теперь и он замешан в страшных сплетнях, сам бросился к государыне Екатерине и всё рассказал. Екатерина, впрочем, лишь удивилась, как далеко порой заходит молва.

И хотя в этот раз, казалось бы, пронесло, Орлов уже ступил на скользкий путь доносительства.

В том же 1717 году Иван лично вручил государю донос, где собственноручно перечислил вероятных врагов Петра Алексеевича и их деяния. Государь положил бумаги в карман сюртука, чтобы в свободную минуту внимательно изучить написанное любимым денщиком. Но вечером Пётр не обнаружил бумаг и осерчал не на шутку, посчитав, что Орлов струсил и выкрал свои же доносы. Тут же велел денщика отыскать. Орлов был так перепуган, что, не разобравшись, кинулся в ноги царю и тут же выболтал всё: я не брал бумаги, государь! Казни за что хочешь, вот хоть с девкой Гамильтон я нахожусь в связи – это признаю, но бумаги не брал!

Озадаченный Пётр призадумался. Как раз накануне ему доложили о найденном при чистке выгребной ямы мёртвом младенце, завёрнутом в дворцовую салфетку… А ведь за умерщвление младенца полагается казнь самая лютая! Да и ревность никто не отменял. Пётр явно не пришёл в восторг от того, что его бывшую любовницу оприходовал какой-то денщик.

У девицы Гамильтон учинили обыск, в результате которого обнаружились «алмазные и протчие вещи Её Величества». Началось следствие. В Петропавловскую крепость заключили и денщика, и фрейлину.

Бумаги пропали

Марью отправили к дознавателям, которые применили на ней и дыбу, и батоги… Всё по законам того жестокого времени. Не выдержав истязаний, подозреваемая во всём призналась: и в наветах на государыню, и в кражах, и в том, что жила с Орловым во блуде, и изведённых внутри себя двоих младенцах… А третьего она действительно придушила.

Её вынуждали дать показания на Орлова – мол, он в курсе всего, – но девица лишь рыдала и кричала, что тот ничего не знал и ни в чём не виноват.

В отличие от неё Иван на допросе сразу запел как соловей. Вспомнил «тугой» живот Марьи, а ведь он тогда что-то подозревал, но она его переубедила. Наболтал о куче любовников, которые у неё были, и не его это дети вовсе… Кстати, донос Орлова позже сыскался: через порванный карман бумаги провалились за подкладку сюртука Петра I.

…На дознание вызвали служанку Марьи Гамильтон Катерину Терновскую. Она и поведала страшную историю умерщвления младенца.

В 1717 году Марья в третий раз понесла от Орлова, но теперь микстура «от запору» почему-то не подействовала. В ноябре женщина стала рожать.

«Пришла Марья в свою палату, где она жила, ввечеру, и притворила себя больною, и сперва легла на кровать, а потом вскоре велела мне запереть двери и стала к родинам мучиться; и вскоре, встав с кровати, села на судно и, сидя, младенца опустила в судно. А я тогда стояла близ неё и услышала, что в судно стукнуло, и младенец вскричал; тогда я, Катерина, охнула и стала ей, Марье, говорить: – Что ты, Марья Даниловна, сделала? – Я и сама не знаю, – отвечала та, – что делать? Потом, став и оборотясь к судну, Марья младенца в том же судне руками своими, засунув тому младенцу палец в рот, стала давить, и приподняла младенца, и придавила».

Трупик новорождённого был завёрнут в дорогую салфетку и брошен в яму с нечистотами. Вскоре яму стали чистить и обнаружили ужасную находку.

Дышать стало тяжко

Пока в Петропавловской крепости шли допросы по «делу о девке Гамонтовой», Пётр находился в Москве и был занят делами совсем иного толка. Ему было не до денщика с фрейлиной. В 1717–18 годах государя больше занимала предательская деятельность сына, царевича Алексея, который, по утверждению следствия, пытался свергнуть всемогущего батюшку с престола с помощью австрийцев и шведов. Те посулили наивному Алексею восшествие на российский престол, а потом передумали. В итоге царевич прошёл через застенки и пытки, был приговорён к смерти, но скончался от мучений в Петропавловской крепости 26 июня 1718-го.

Его смерти предшествовали репрессии. В Москве, Санкт-Петербурге, Суздале и других городах разжигались костры, ставились плахи и столбы для колесования. Людей, которых подозревали в связи с царевичем Алексеем, казнили сотнями, от пыток погибли тысячи. Не щадили ни стариков, ни детей, пострадали простолюдины и даже бояре древнего рода. В Москве четыре дня, с 14 по 17 марта 1718 года, без перерыва казнили виновных и невинных. Затем Пётр с государыней Екатериной покинули древнюю столицу, поскольку «дышать здесь стало тяжко».

По прибытии в Петербург императрице доложили об аресте фрейлины и показали найденные при обыске вещи. Екатерина обнаружила среди них свои украшения и даже одежду, чему немало удивилась.

Марья просидела в Петропавловке в кандалах до марта 1719 года, гадая о своей участи. Разобравшись с сыном-предателем, государь вспомнил и о Гамильтон. Приговор был суров: четвертование. Надо отметить, что Марье «повезло». По более древним, допетровским законам полагалось «за погубление незаконных детей и за иныя такия ж злыя дела живых закапывают в землю, по титки, с руками вместе, и отоптывают ногами, и оттого умирают того ж дня или на другой».

Не спешите ужасаться этим русским обычаям. В странах, считающих себя «цивилизованными», в ту эпоху казнили ещё страшнее.

Сама государыня Екатерина пыталась переубедить Петра, чтобы тот смягчил приговор фрейлине, но он остался непреклонен. Марья натворила столько, что хватило бы на несколько смертных приговоров. Девушкой она была преданной, влюбчивой, вот только не шибко умной.

Пётр, конечно, мог даровать жизнь девице Гамильтон, но почему-то этого не сделал.

Особый царский саквояж

Вообще, у Петра, впоследствии названного Великим, было немало увлечений, кроме государственного обустройства, строительства флота и токарного дела. У него имелась особая тяга к смерти и всему, что с этим связано.

Путешествуя по Европе, Пётр как-то раз попал в анатомический театр голландского профессора Рюйши и пришёл в полный восторг. Чувства настолько переполняли царя, что он, к ужасу окружающих, чмокнул в животик забальзамированную девочку, а потом с упоением присоединился к препарированию трупов.

С тех пор государь даже обзавёлся особым саквояжем с медицинскими инструментами. Он не упускал случая кого-нибудь прооперировать, не особо задумываясь об исходе, а уж драть зубы придворным просто обожал! С особой страстью он копался в трупах, тщательно изучая анатомию. Как-то раз император даже принудил бояр наблюдать вскрытие младенца. Бояре зрелище не оценили, выразили возмущение, и тогда особо недовольных Пётр заставил кусать трупик малыша…

14 марта 1719 года Марья с утра облачалась особенно тщательно. Надела белое платье и украсила его чёрными шёлковыми лентами. Возможно, девица надеялась в последнюю минуту смягчить сердце самодержца.

Пётр I действительно поднялся на эшафот и что-то шепнул палачу. Как оказалось, он попросил не четвертовать красавицу, а всего лишь отрубить голову. Так государь проявил свою милость. Не обращая внимания на слёзы и мольбы Марьюшки, он отвернулся. Кат одним ударом отсёк несчастной голову. Пётр поднял её с земли, поцеловал в уста и тут же провёл небольшой урок анатомии, рассказывая окружающим о строении шеи. Потом ещё раз поцеловал, бросил голову у эшафота и отбыл восвояси.

Заспиртованная голова Марьи Гамильтон полвека хранилась в подвале Академии наук. Но это совсем другая история.
А Орлов отделался годом в тюрьме и затем был признан невиновным. Его отпустили и пожаловали в поручики гвардии.