Дочка прыгала перед отцом, умоляла: «Папа, купи золотой браслетик, хоть самый тоненький! Все девочки в классе в золотяшках, только я…»

А всё жена: отдадим дочку в английский лицей, учителя так хвалят её успехи! А лицей рассчитан на детей богатеньких «буратин». Мальчики там – при фирменных часах, девочки – в камушках, уши проколоты чуть не с яслей. С ними ли тягаться их простой семье? Жена – швея, он – техник-смотритель в ЖЭКе.

Дочка прыгала, на шею бросалась, обнимала мягкими прохладными ручками – какой отец не растает? Он строго разнимал объятия, а у самого сердце таяло, как сахар в горячем чае. Даже на его, Николаева, скромную зарплату можно было ужаться, накопить. Но ведь вот какое дело…

Прикладывался глава семьи к рюмке. Вернее, к стакану. Нет, под забором не валялся, не буянил. Тихий домашний пьяница, никого не задирал, не бил. Наоборот, жена его, обмякшего от принятых градусов, била да плакала, плакала да била.

…Николаев – клиент наркологического диспансера. Вот сидит он на кушетке, с готовностью заворачивает рукава рубашки и показывает давние почерневшие гематомы. Тяжеленька рука у супруги, характер крутенек! Да и в весовой категории она солиднее раза в полтора. Но ведь и есть за что удары получать. Стыдно сказать, однажды Николаев нашёл в домашней аптечке и сжевал упаковку спиртовых салфеток для инъекций – там 70 процентов чистого медицинского спирта. Душа горела.

Как же так? – спросите, ведь должна быть ответственность. Почему донельзя себя распускаешь, в руки судьбу свою не берёшь? Однако если человек такой вопрос задаёт, бесполезно ему объяснять. Это как больного ругать за то, что больной.

Зачем люди пьют? Не могут без этого, потому и пьют. Вот вам, допустим, зажми нос и рот, воздух перекрой – долго продержитесь? Сначала будете терпеть, потом задёргаетесь, а после всё на свете отдадите за глоток воздуха. Здесь то же самое, только не нос и рот – клапан в душе перекрыт. Получится у вас втолковать что-нибудь о самодисциплине человеку, у которого смертное удушье и он сам за себя не отвечает?

Николаев, когда что-нибудь рассказывает о себе, застенчиво улыбается. Лицо его рдеет нежным девичьим румянцем. И сам – нежный, слабый, шея торчит из пижамы трогательно-белая, как стебелёк. Опускаются, подрагивают длинные пушистые ресницы. Жена когда-то была без ума от этих ангельских ресниц, буквально выскочила за них замуж. Вот тебе и ресницы…

В семье, где человек пьёт, свободных денег не водится. У Николаевых их хватает только на хлеб-молоко-квартплату. Ещё ипотека – расширились на двухкомнатную, поскольку не дело дочке-подростку рядом с мамкой и папкой спать. Ей двенадцать. А она, кобылка тяжёленькая, то и дело виснет на шее: «Папочка, браслетик!» Прямо наваждение какое-то у девчонки, вроде порчи. Летом она подрабатывала в столовке, мыла посуду, накопила сколько-то. У жены всегда имелась заначка. Если поднатужиться и прибавить – хватит на дочкину маленькую мечту.

В доме к тому времени воцарились мир и лад – Николаева в очередной раз закодировали, и он держался уже полгода. С долгами наконец рассчитались.

Я встретил его на улице, он бежал на работу. «Давненько вас не видел», – говорю. «И не увидите, – пообещал серьёзно так, уверенно. – Всё, отпил я своё. Не было бы счастья, да горе-несчастье помогло. Помните золотой браслетик?»

…Итак, Николаева закодировали, и в их маленькой семье воцарились мир да лад. Но умерла матушка. Поминки, соседи, друзья с соболезнованиями – тут и трезвенник сорвётся. Один способ прекратить запой – ящик водки под кроватью. Выбить клин клином. Тот случай, когда пожар залить бензином всё же удаётся. В общем, продул Николаев и свою зарплату, и женину заначку, и вытряс из копилки дочкины рублишки.

А когда пришёл в себя… Жена – ладно. Дочку видеть нет сил: пригорюнилась, поникла, плечики опущенные. Поняла уже, что не ждать ей браслетика. А у матери-покойницы в комоде завалялись часики, подделка под золото, ещё советские. Так он что сделал: снял корпус, убрал лишние два звена – как раз на худенькую девчоночью руку. Браслет красивый, богатый – как гибкая змейка, как крошечный золотой поезд из тяжёленьких вагончиков. Вот тебе, дочь, настоящий золотой браслет. Не полезут же пробу искать.

Жена только головой покачала: вещь дорогая! Что ж, рассудила, значит, так тому и быть – от свекрови наследство осталось. Дочка чуть с ума не сошла от радости, папку задушила в худеньких объятиях. Не могла наглядеться, так и эдак вертела на запястье обнову. Ни у кого такого браслетика нет! Убежала хвастаться к подружкам. А уж поздно было.

Девять вечера, десять. Никогда дочка так на прогулке не задерживалась. В общем, нашли девочку в больнице в беспамятстве. Браслета нет, запястье ободрано до мяса – кровавый браслет-шрам остался на всю жизнь. Она же, глупенькая, налево и направо тарахтела, что папка настоящее золотое украшение купил. Кто-то клюнул на сверкнувшее в свете фонарей «золото». Кто – так и не нашли. Видеокамер тогда ещё не было всюду натыкано, как нынче. А девочка не то что грабителя описать – родных отца с матерью не узнаёт.

И вот с того дня Николаев – ни капли. До работы и после работы катает коляску с дочкой-инвалидом. Умом всё понимает. Ну не пропей он деньги, купи дочке настоящее золото – и что? Не ограбили бы её? Другие всю жизнь килограммами обвешиваются – и ничего. А тут клюнули на фальшивку.

Понял: знак судьбы это. Бог пальцем погрозил. Смотреть на водку с той поры не может. Зубами заскрежещет – и отворачивается. С души воротит, тошнота подступает к горлу. Водка для него отныне – враг, гадина, сообщница того, кто на дочку напал. Если он с водкой подружится – и он предатель, пособник и участник.

Доктора с прогнозом осторожничают, но дочка недавно его узнала. «Папа, – говорит, – ты такой хороший, когда не пьяный. Не надо мне никаких браслетов, ты только не пей, ладно?»