Пирог имени меня
03.02.2023 00:00
Это не морда, а контурная карта СССР

Пирог имени меняЯ человек безнадёжно плебейского происхождения. По отцу у меня все поголовно – крепостные крестьяне, которые потом, опять же, все поголовно стали колхозными. Что, в общем-то, одно и то же. По матери – вятские мещане, которые потом стали московскими служащими. Что тоже сами понимаете.

Кто-то работал контролёром в трамвае, кто-то торговал газетами в киоске. Один дорос до официанта в «Яре». Это был головокружительный взлёт. Но спился от гордости. Говорят, помирал, шепча «ай-нэ-нэ».

Словом, всё незатейливо, никакой тебе голубой крови.

А вот насчёт крови с молоком – это было. Хотя остались только обрывки легенд, нечто вроде скудных фрагментов берестяных грамот.

Как скудно шуршат наши родовые берестяные грамоты! Мой прадед по отцовской линии, например, на заре перед покосом съедал ведро огурцов и пять луковиц. Это у него называлось «пососать зеленцы». Вы можете на заре умять ведро огурцов и пять луковиц, а потом весь день косить? Я – нет. Если я сожру хотя бы одну десятую часть этой биомассы, покос не состоится. Даже если я съем семь огурцов и полторы луковицы, я буду не косить, а, кряхтя и охая, пардон, весь день минировать поле.

Больше о моём прадеде ничего не известно. Но, согласитесь, вряд ли какой-нибудь доходяга, какая-нибудь, как у нас выражались, «глиста диетолога» способна на такой огуречный перформанс. Сомневаюсь.

Моя прапрабабушка по материнской линии, к примеру, имела двенадцать детей и прожила дольше девяноста лет. Я не думаю, что на это способна, скажем, Ольга Бузова, несмотря на всю её сетевую прыть. Времена не те. Раньше острили «шутки шутками, но могут быть и дети», а сейчас – «шутки шутками, но детей может и не быть».

Насчёт национального разнообразия у меня тоже всё просто. Русские, мордва, татары – этого добра хоть хлебай половником. Ликующее евразийское разнотравье. Вы гляньте на мою фотку. У меня ж, товарищи россияне, не морда, а контурная карта СССР.

В нашей семье сохранилось несколько фотокарточек предков по обеим линиям. Не дальше уровня «пра». Мои плебейские «прапра» фотосессиями охвачены не были. Так вот, у всех прадедушек и прабабушек морды круглые, носы курносые. И все, как сказал бы классик, с «раскосыми и жадными очами».

Никаких в моей родовой берёсте французов, немцев, испанцев, персидских шахов, польских, прости господи, шляхтичей. Даже евреями судьба сурово обнесла. Хоть бы какой-нибудь завалящий болгарский румын, типа Киркорова, выщелкнулся. Нет. Черемис верхом на русском едет и нанайцем погоняет.

Получилось так, что я видел в жизни только одну настоящую дворянку. Настоящую – это значит ту самую, из дореволюционных. В натуре видел. Потом я встречал много людей, трындевших о своём дворянском происхождении, но это всё не то. Накипь.

Шли семидесятые годы. Мне лет одиннадцать-двенадцать. Застой. Вырезание лобзиком. Луис Корвалан. Максим Максимыч Штирлиц. В сентябре жгут листья в Москве. Школьная физкультурная раздевалка, пахнущая переполненным лотком для кошек. Плавленый свинец на пустыре. Фруктовое мороженое за семь копеек. И прочие реперные точки здоровой ностальгии.

Во дворе у нас была девочка, моя ровесница, из соседней школы. Звали её Алёна. Очень-очень симпатичная, озорная, острая на язык. Кличка – Шоколад. Дело в том, что она была ужасно похожа на Алёнку с одноимённой шоколадки. Ну, Алёнка так Алёнка, Шоколад так Шоколад.

У нас во дворе, среди тех, кто не из одного класса, не принято было интересоваться фамилиями. Только если ради клички. Иногда кличка шла из школы. Поскольку в нашу дворовую компанию входили и мои одноклассники и одноклассницы, у нас уже в принципе имелись готовые клички.

Вообще, система эта была очень и очень сложная. Иногда в школе практиковалась кличка, а во дворе – имя, только такое, которое похоже на кличку, типа Борян, Валерыч, Костыль, Вовака, Петрюган и тому подобное. Могло быть наоборот. Могли мерцать клички от имени, могли – от фамилии. Иногда создавались гибриды. Могло вообще всё это отходить куда-нибудь в сторону.

Я, например, в своём родном классе был Елик, или Ела, а во дворе – почему-то Елдос. А в соседнем дворе я неожиданно мутировал в Еву, то есть как бы в аббревиатуру: фамилия плюс имя. А дальше стали происходить семантические чудеса.
Как-то раз один острослов из соседнего двора, как сейчас помню, по прозвищу Сися, крикнул мне:
– Эй, Ева без подогрева, а где твой Адам?

Все, конечно, засмеялись, и я стал на некоторое время Адамкой.

Через пару дней шутник Сися выдал:
– Эй, Адамка, а где твоя дамка?

И я стал Дамкой. А потом однажды ребята из соседнего двора пришли в наш, где я продолжал быть Елдосом. «Елдос» им понравился, и произошла моя, так сказать, междворовая унификация.

В общем, всё это забавно. Нам нравилось называть, переименовывать, играть словами. Сейчас этого стало меньше. Нет практической выгоды, наверное. Чего зря силы тратить?

И вот однажды, когда мы гуляли во дворе своей компанией человек в десять, пошёл дождь. Вторая половина мая. Дождь пах сливочной помадкой. Хорошо, уютно. Мы все забежали в подъезд. Уселись на батареях. Похихикали, а потом от нечего делать стали выяснять, у кого какая фамилия и что она значит.

Дело дошло до Алёны. Саша Купцов (разумеется, Купец), спросил:
– Эй, Шоколад, а твоя как фамилия?

Алёна помолчала и очень тихо ответила:
– Фаульбаум, а что?
– Как-как?
– Фа-уль-ба-ум. Вынь трусы-то из ушей!

Все смеются.

– Ого! Ты нерусская, что ли?
– Какая надо, такая и есть.
– А почему фамилия такая?
– А твоё какое дело?
– Да никакого. Я так просто. Интересно.
– Интересно – это когда шершень в рот залетит.

Всеобщий смех.

– Не сердись, Шоколад.
– Сердится тот, у кого в бане штаны украли.

Опять же смех.

В июне почти все ребята разъехались. Остались почти только мы с Алёной. Где-то к концу месяца она пригласила меня на день рождения. Точных дат не помню.

Я пришёл в очень большую коммунальную квартиру. Подарил Алёне какой-то косметический наборчик, который соорудила моя мама. Алёна взяла меня за руку и бегом сопроводила в большую комнату. Помню: два поворота и направо.

В комнате был полумрак. Стены я толком не разглядел. Помню большой стол и двух пожилых женщин за ним.

Это сейчас я говорю: пожилые женщины. А тогда ничего не мог сказать. Сформулирую так: это были вечные египетские сфинксы, вышедшие на временную советскую пенсию. Одна из них, та что справа, повернула голову с мощной гривой в нашу сторону и сказала голосом простуженного Левитана:
– Здравствуйте, молодой человек. Вы явились на наш зов. Ваша дама сердца ждёт подвигов своего рыцаря. Вы готовы к этому?
– Да, – ответил я, чувствуя, что очень хочу писать.
– Тогда, рыцарь мой, пройдя по коридору налево и сотворив обряд орошения полей, вы вернётесь в наш замок и свершите то, чего возжелает своим непорочным сердцем ваша дама. Не так ли?
– Так ли.
– Идите же, дитя моё, и орошайте.

Свершив обряд орошения полей, я вернулся в замок.

Ко мне повернулся второй сфинкс, тот что слева, и сказал голосом смертельно уставшей Зыкиной:
– Итак, вы готовы на подвиг ради вашей Прекрасной Дамы…
– Да.
– Тогда взбивайте яйца! – нечеловечески воскликнул сфинкс. Я был в шоке.

Через пару десятилетий всё выяснилось. Мы с Алёной каким-то странным образом держали связь вплоть до начала двухтысячных. Она мне всё и рассказала.

Сфинксов звали Шарлотта Семёновна Фаульбаум и Генриетта Петровна Шпиль. Первая – бабушка Алёны. Дворянка, ведущая родословную с эпохи Петра. Естественно, немка по происхождению. Генриетта Петровна – тоже из этих, хотя ведущая родословную с более поздних екатерининских времён. По самым важным праздникам, уже лет сорок, у них была традиция печь пирог шарлотку по имени сами понимаете кого. И пекли. Пекли до самого конца. Который наступил для обеих в конце девяностых. Разница в датах их смерти была семь дней.

Я запомнил их трения по поводу приготовления шарлотки.

– Ты положила именно четыре яйца?
– Четыре.
– А яблок пять?
– Пять.
– Ну, и не ангел ты мне больше. Потому что на пять яблок надо шесть яиц.
– Ну, и ты мне не ангел, ангел мой Шарлотта, ибо в четыре яйца вкладывать нам надо семь яблок.
– Семь на четыре – это…
– Это…

Дворянка Шарлотта Фаульбаум каждый год пекла свой пирог шарлотку в коммуналке в Москве. Пирог имени себя. Я был этому свидетелем. Мне наплевать на её дворянство. Я плебей. Но – уважаю.

Владимир ЕЛИСТРАТОВ
Фото: Shutterstock/FOTODOM

Опубликовано в №4, январь 2023 года