Здравствуй, оружие!

Самолёт приземлился на военном аэродроме. Люк открылся, мы высыпали на поле. Тут же побежали оправляться. Потом – звонить родным. Низко над нами со страшным рёвом пролетели две «сушки».

Бойцы зашумели, замахали руками, надеясь, что лётчики их заметят. Но пилоты не отреагировали, не покачали крыльями, не выбросили тепловые ловушки. Они летели воевать и были серьёзны.

– Пошла жара! – в энтузиазме завопил кто-то.

Вид летящих «сушек» нас обрадовал. Небо наше. Значит, победим.

На полосе стояло несколько тентованных КамАЗов с луганскими номерами.

– Садимся в первый, держимся вместе, – предупредил наш командир Ставр.

Прозвучала команда, и мы ринулись в выбранный Ставром грузовик. В темноте приехали в Луганск.

Ночь. Улица. Вместо фонаря – фары грузовиков. Мы выстроились в шеренги повзводно. Нас напутствовал бородатый генерал.

– Друг с другом не ругайтесь. Чтобы не было разговоров «ты русский, ты чеченец». Все братья. Вместе сражаемся против нацизма. Не мародёрьте. Местных жителей не обижайте. Возвращайтесь живыми. Аллах поможет!

После окончания речи мы схватили вещи и пошли заселяться в огромное пустующее здание, то ли бывшую общагу, то ли заброшенную гостиницу.

– Чёрт, рюкзак порвался! – ругался в темноте боец, не догадавшийся заранее прошить хлипкие лямки китайской заплечной сумки, притворявшейся штурмовым рюкзаком и обольстившей ушлых армейских снабженцев.

Здание было старым, с узкими коридорами, гулкими лестницами и обваливающейся штукатуркой. В маленьких комнатах вплотную друг к другу стояли продавленные койки. Из плохо заклеенных окон тянуло сквозняком.

В толкотне и суете я потерял группу Ставра, и парни успели занять одну комнату. Свободной койки для меня не нашлось. Зато меня угостили рыбными консервами, которые привёз с собой Чукча.

– Это в анекдотах про чукчей ерунду рассказывают, – улыбнулся он. – А так-то мы, чукчи, нормальные.

Он не был настоящим чукчей. Приехал из Нижегородской области. А прозвище ему дали во время срочной службы. Дед Чукчи был алеутом. А прадед в одиночку уходил в море на каяке и охотился на китов с гарпуном.

– Парни, сдавайте по пятьсот рублей на завтрашний обед, – сунулся в комнату Ноль Пятый.

Все посмотрели на Ставра. Тот пожал плечами и протянул купюру Ноль Пятому. Все полезли за кошельками, даже практичный Барон, хоть и состроил недовольную гримасу. Собрав со всего дома деньги, Ноль Пятый испарился.

Всё же я решил проверить ещё один закуток – и там нашлась свободная койка. Моими соседями оказались двое. Молодой парень спал, измученный долгой дорогой. А маленький пожилой боец кипятил воду на газовой горелке.

– Меня Тайга зовут. Проходи, будем пить чай, – улыбнулся он. Зубов во рту у Тайги не хватало. Взгляд пронзительных глаз, светящихся из глубины морщинистого лица, был мрачен, будто их хозяин всю жизнь охотился на таёжных волков.
– Я в охране служил, – сказал Тайга, разливая чай и нарезая хлеб с халяльной колбасой. – У меня слух чуткий. Всё слышу. Мне видеть противника не нужно, по звуку стреляю. Ночь – лучшее время, чтобы воевать. Держись меня, не пропадёшь!

Мне показалось, что Тайга пошевелил кончиком большого уха. Я подумал: какой он странный, этот Тайга, какой кинематографичный. Мог бы играть лесного злодея или следопыта. Настоящий Дерсу Узала. Война собрала вместе таких разных людей, у которых в обычной жизни нет ничего общего. И вот они вместе пьют чай, едят халяльную колбасу и готовятся завтра умирать друг за друга. Разве это не удивительно?

Тайга вспоминал, как воевал в Чечне в 90-е. И как его записали в без вести пропавшие, а потом потеряли все документы. И пока он не восстановил их, был человеком-тенью, без имени и прошлого.

Мне хотелось послушать его, но усталость, горячий чай и большой бутерброд с колбасой сделали своё дело. Я заснул.

Утром нас отвезли в воинскую часть, где выдали оружие. Вскрывали деревянные ящики с автоматами и раздавали.

– Подсумок можешь выкинуть, он не нужен, – сказали мне парни. – Магазины в разгрузке будешь носить. Штык спрячь, он как нож бесполезен, слишком хрупкий. И в штыковую ты вряд ли пойдёшь. Но не теряй, его потом сдать нужно будет.

Я попытался прицепить к автомату ремень, но это оказалось непросто. Кроме меня, ещё несколько бойцов первый раз держали в руках боевой автомат и запутались в ремне. Но большинство встретило оружие радостно, как встречают старых друзей. Тут же в строю договорились, кто пойдёт получать снайперскую винтовку, кто пулемёт, кто гранатомёт, кто подствольник.

– Пулемётчиком быть опаснее всего. Его первым стараются убить, – важно заявил Барон и пошёл за пулемётом. Вместе с ним отправился Гога.

Тихий и Чукча взяли снайперские винтовки. Крас и Старок – гранатомёты. Алекс получил подствольник с гранатами.

В каждой боевой группе должно быть два снайпера, два пулемётчика и два гранатомётчика. К последним прилагаются вторые номера, чтобы таскать боекомплект и гранаты, а в случае гибели первого номера подобрать оружие и продолжить бой.

– Будешь вторым номером гранатомётчика. Поможешь Старку, – сказал мне Ставр. Сам он хотел быть снайпером, но командиру винтовка не положена, поэтому пришлось взять автомат.
– Парни, кому симки местные? Сдавайте деньги, – объявил Ноль Пятый.

Получить луганскую сим-карту хотелось, но поборы выглядели подозрительно. Деньги собирали в лагере, чтобы отблагодарить командиров, собирали на обед, которого не было, сейчас ещё на симки.

– Не бери, – отмахнулся Ставр. – Успеешь. Всё равно связи не будет.

Я крепко сжал автомат. Мне он нравился. Красивый, ладный, весь чёрный, приятно тяжёлый. Ну, здравствуй, подумал я. Надеюсь, подружимся.

В располаге

Мы долго ехали. Пейзажи поменялись. Попадалось всё больше сгоревших и разрушенных домов. Местные жители махали нам руками. Или долго и печально смотрели вслед.

Располага находилась в длинном коридоре первого этажа. Раньше здесь были учреждения или магазины, но после взятия города они перестали существовать. На потолке, балках, стенах виднелись следы пуль и осколков. На месте окон были приколочены листы фанеры, а сверху натянуты ковры. Нам дали не комнату, а кусок коридора, который мы сами должны были превратить в жилое помещение. От соседей нас отделяли натянутые на верёвке занавески. Несколько кроватей стояло на кирпичах, но на всех не хватало.

Мы сходили к старшине и получили коробки с патронами и гранатами, запасные магазины.

– Ты когда-нибудь кидал гранату? – спросил меня Тихий.
– Никогда.
– Тогда не бери, от греха подальше. Возьми лучше ещё шесть магазинов. И патроны. Вот эти с зелёными головками, бронебойные, тоже можешь поставить. Броники пробивают на раз. Главное – себе в ногу случайно не выстрели, сгоришь целиком.

Я немного расстроился, что не дают гранату. Граната нужна обязательно, чтобы не попасть в плен. Но Тихий прав, мало ли чего можно ожидать от новичка? Случайно кольцом зацеплюсь – и привет всей группе. Мне рассказывали историю, как тяжело контуженного парня отнесли в медицинскую палатку. В суете боя забыли проверить карманы. Он пришёл в сознание и обнаружил, что вокруг него ходят странные фигуры, говорят что-то непонятное. Решил своей повреждённой головой, что попал в плен. Достал гранату, выдернул чеку – и подорвал себя вместе с другими ранеными.

Город был сильно разрушен, но ещё сохранял следы прежней красоты. Здесь были высотные дома и парки, заводы и железная дорога. Мы пошли в частный сектор, предполагая, что доски и электрический кабель для проводки найдём скорее там, чем в квартирах.

– Сюда не заходите, – махнул рукой в сторону деревянного дома сопровождавший нас солдат. – Там женщина живёт, мы её не трогаем. А вот на той улице никого не осталось. Деревянный брус, доски, дрова, железные печи, кровати, ковры и всё тяжёлое несите к грузовику. Под ноги смотрите. Тут много раз проходили, но так бывает – сто человек пройдут, а сто первый подорвётся.

Мы разошлись в разные стороны. От вида заброшенных домов стало грустно. Я заходил в них, наступая берцами на осколки посуды, обломки мебели и старые тряпки. Стены, а кое-где и крыши были проломлены. Валялись книги и детские игрушки.

В одном из раскрытых настежь гаражей я поднял с пола советскую медаль «За долголетний добросовестный труд». На лицевой стороне были изображены серп и молот, за которыми солнечными лучами сияла надпись «СССР», а под ней оливковая ветвь – символ мира. Наверное, здесь жил хороший человек, много трудился, построил дом, надеялся оставить его детям. А от трудов всей его жизни остались руины завода, руины дома и втоптанная в грязь старая медаль.

Мне было неловко рыться в чужих вещах, поэтому я не стал ничего брать. Но в одном из домов нашёл старый, чуть отсыревший матрас. Вот и лежанка для меня. Вышел на улицу и помог парням закинуть в грузовик доски, железки, листы фанеры, кабели.

Вернулся в здание части. На кухне стоял стол, работал телевизор. За столом обычно сидели вернувшиеся с боевого задания бойцы и угрюмо курили, уставившись в мерцающий экран. Ставили ди-ви-ди, найденные в разрушенных домах. Смотрели всё подряд: военные фильмы, детективы, мультики. Странное зрелище: сидят крепкие коротко стриженные мужики в камуфляже и молча без улыбки смотрят «Приключения поросёнка Фунтика». Или делают потише звук и сами что-нибудь рассказывают:
– Снаряд рядом взорвался, меня волной подбросило. Я пролетел немного, упал. И ничего мне. Даже синяка нет. Повезло.
– Да-а, повезло. А помнишь Тяпу? Ему руку оторвало.
– Да ну? Эх. Не повезло.
Над столом висела копия картины Шишкина «Утро в сосновом лесу» в тяжёлой раме. На картине изображены медведи, сидящие на поваленных соснах. Такие же серьёзные, как собравшиеся под картиной мужики. Если бы медведи курили, сходство было бы удивительным.

Родина увеличивается

Из лежавшего на столе телефона играла популярная на фронте песня про «Лето-арбалеты». Парни отдыхали, расположившись на койках или у стола с чайником, и слушали байки, которые травил Барон.

– Пулемётчиком быть опаснее всего! У нас в группе был парень с позывным Реднек, пулемётчик. Ему до дембеля три дня оставалось. Захотелось для «ТикТока» видео снять. Вышел под Северодонецком в поле, поставил телефон, начал позировать с пулемётом. Так ему снайперша прямо в глаз попала. Видео это сохранилось. Мы его пулемётную разгрузку забрали на память, потом в ней по очереди ходили.
– Эх, освободим Киев, все трофеи себе берите, – щедро развёл руками Барон. – А мне только Настю оставьте.
– Какую ещё Настю?
– Настю Каменских. Которая «Потап и Настя», певица. Нравится мне.
– Можем тебе и Потапа оставить, – со смехом предложили Барону.
– Потапа не надо, – сморщился он.

Вечером в располаге бушевали религиозные дебаты.

– А вы знаете, о чём сура Аль Фатих? – обращался к слушателям Старок, когда-то изучавший ислам, но теперь считавший себя язычником. – Не следуй путём заблуждающихся и проклятых! Заблуждающиеся – это христиане, а проклятые – евреи.
Камень был в огород Барона, утверждавшего, что он из еврейской семьи. Хотя, глядя на его круглое розовое лицо, это сложно предположить.
– Кто?! Что?! – возмутился Барон. – А ты сам знаешь, за что Каин Авеля убил?

Ставр с Тихим пили чай и скептически улыбались спорщикам. Чукча спал, с головой завернувшись в спальный мешок. Крас сидел на топчане, жевал бутерброд и читал «Бесов» Достоевского, старую книгу, обнаруженную в заброшенном доме.

– Тихо все! – крикнул Гога. – Путин выступает.

Гога подключил к радиоприёмнику самодельную антенну из провода. Приёмник прочихался и продолжил голосом президента: «…Сегодня мы подписываем договоры о принятии в состав России Донецкой Народной Республики, Луганской Народной Республики, Запорожской области и Херсонской области…»

Все затихли. Смолкли даже голоса соседей за перегородкой. Из-за занавески высунулось несколько бородатых голов.

«…Повторю: это неотъемлемое право людей, оно основано на историческом единстве, во имя которого побеждали поколения наших предков».

Мы сидели на койках и слушали. Наступали серьёзные перемены. Ещё утром мы воевали за границей, а сейчас – в своей стране. Родина взяла и расширилась. Догнала нас. И теперь любая атака противника – это атака на территории России. Значит, спецоперация автоматически становится войной.

Путин говорил долго и внятно. О претензиях Запада на мировое господство, о его колониальной политике и лицемерных двойных стандартах. Про власть доллара и уничтожение традиционной культуры и ценностей по всему миру. Про наш справедливый и свободный путь.

Я подумал, что к словам президента мне нечего добавить. И лишь жалел, что эта речь произнесена так поздно. Её бы сказать лет двадцать  назад! Но тогда эти идеи и формулировки считались маргинальными. Их могли себе позволить только старушки-коммунистки, стоявшие у метро с боевыми листками и портретами Сталина. А теперь старушки-кликуши оказались пифиями, жрицами-прорицательницами. Они видели опасное и драматическое будущее, в которое летела страна. Спустя двадцать лет его увидел и президент. А может, увидел раньше, но только сейчас набрался смелости назвать вещи своими именами.

«Сегодня мы сражаемся, чтобы никому и никогда не пришло в голову, что Россию, наш народ, наш язык, нашу культуру можно взять и вычеркнуть из истории…»

Может быть, он не мог раньше. Может, раньше мы сами не были готовы к этим словам. Но впереди большая схватка.

Речь закончилась. Бородатые головы исчезли за занавеской. Парни расходились молча, каждый думал о своём. Россия только что приросла четырьмя новыми областями – Донецкой, Луганской, Херсонской и Запорожской. Но теперь их нужно освободить и защитить.

Я подошёл к столу и налил чай. На улице послышались выстрелы. Потом взрывы. Что такое? Учебная стрельба? Или… началось? По коридору побежали люди.

– Хохлы прорвались в город? – предположил кто-то негромко. Противник должен был отреагировать на решение российских властей о присоединении территорий. И, похоже, отреагировал.

По коридору пробежал Назар, крича:
– Всем построиться по боевой! Группа Ставра, по боевой! Всем собраться в коридоре!

Мы бросились надевать берцы и разгрузки, хватали и заряжали автоматы и пулемёты. Выскочили в коридор, застёгиваясь на ходу. Рядом с нашим зданием шла безостановочная пальба. Назар что-то кричал в рацию.

– Ты, ты и ты… занимаете оборону у въезда, – командовал Белуга, размахивая руками, как регулировщик на перекрёстке. – Вы четверо – налево, пулемётчик с вами.

Он успел отправить во двор половину роты, когда пальба вдруг затихла. Рация ещё немного побубнила и тоже замолчала. Я стоял в коридоре вместе с остальными, сжимая в руках автомат.

– Отбой боевой, – наконец сказал Калуга. Со двора начали возвращаться парни, таща на ремнях автоматы и пулемёты. Расходились по комнатам, разочарованно кидали оружие на кровати.
– Что случилось? – спросил я Ставра.
– Да так… – неохотно ответил он. – К вагнерам пополнение прибыло. Потренироваться решили. А нас не предупредили. А что мы могли подумать? Они из пулемётов и гранатомётов стреляли. Мы чуть в ответ палить не начали. Сейчас бы такая война началась!

Как часто войны начинаются из-за непонимания, подумал я. Наша страна долго и честно пыталась решить вопрос миром. Может, даже слишком долго и слишком честно. Теперь будем палить, будет большая война.