Мы запрыгивали в «Урал» в полной темноте. Закидывали сумки, цинковые коробы с патронами, упаковки с едой, запаянные в плёнку «морковки» для гранатомёта.

– Быстрее, быстрее! – командовал ротный. – Все на месте? Так, парни, слушайте… Если кого-то убьют, получите джигурды, поняли?

Все угукнули, в том смысле, что сами всё понимают и погибать не хотят. Мы ехали на первое боевое задание.

За рулём был отчаянный водитель с позывным «Кабан». С виду на кабана он похож не был, скорее на волка или крупную гиену: высокий, худой, с прореженными в драках и приключениях зубами.

– Где случается джигурда, там я! – с гордостью говорил Кабан и вспоминал, как, находясь в тюрьме за незначительный проступок, умудрился попасть во внутреннюю тюрьму для тех, кто и так уже сидит. На фронте он чувствовал себя уверенно, носился с горящими глазами и таскал с собой «калаш» с глушителем. На водительскую дверь вешал броник, а фары, когда ехал на передовую, выключал.
– Кабан, как ты ночью видишь дорогу? – спрашивал я его.
– Вижу, – хищно прищуривался Кабан и поглаживал автомат.

«Урал» затрясся и поехал. Парни закурили. Я ничего особенного не чувствовал. Первое боевое задание, можно не вернуться обратно. Но ни волнения, ни страха, ни лишних мыслей. Только собранная и готовая к бою пустота внутри.

Дорога была разбита снарядами и разъезжена гусеницами, нас трясло и бросало из стороны в сторону. Сидевший рядом со мной Барон, чтобы не упасть, схватился рукой за металлическую трубу, на которой держался брезентовый тент. Барон был парнем тяжёлым, труба хрустнула и вылетела из сочленения, начала раскачиваться и бить нас по головам. Он схватил её и попытался отбросить, но в темноте попал мне концом трубы прямо в висок. Потекла кровь.

Я выругался, но решил, что это ерунда, разберусь позже. Тем более что мы куда-то приехали.

– Быстрее-быстрее прыгайте, грёбаный почеши! – кричал голос снаружи. – Здесь нельзя находиться! Накроют!

На улице шёл дождь, мы выпрыгивали из грузовика в жидкую грязь, хватали барахло и бежали к подвалу полуразрушенного жилого дома. Двигались молча и в полной темноте. Передавали коробки и мешки друг другу. Кто-то подсвечивал дорогу фонариком, но лишь чуть-чуть, чтобы не привлекать внимания.

Наконец все собрались в подвале. Снаружи зашумел двигатель, это «Урал» развернулся в темноте и уехал.

– Меня зовут Медведь, – сказал мужик с рацией и в камуфляже. Он действительно был немного похож на медведя. Крупный, невысокий. – Что такое? У кого кровь?

Парни начали озираться, и я тоже стал искать, у кого кровь, но оказалось, что речь обо мне. Меня подтолкнули к Медведю. Тот достал аптечку и протёр перекисью водорода мой висок.

– Грёбаный почеши! Даже доехать не могут нормально… Если ты собираешься с этим трёхсотиться, я тебя лично застрелю!

Я засмеялся. Делать вид, что обычная ссадина – это боевое ранение, мне не пришло бы в голову.

– Значит так: часть группы до рассвета выходит на позицию, часть остаётся в резерве, – скомандовал Медведь. – На улицу без нужды не выходить, а по нужде – бегом. Прилёты идут – полная джигурда! А сейчас спать.
– Вот там устраивайся, – произнёс силуэт в темноте и закурил. В комнате было тепло и душно. Вряд ли её когда-нибудь проветривали. Вряд ли это вообще возможно в подвале без окон и вентиляции.

Я был приписан к первой группе, поэтому поставил будильник на половину четвёртого, сбросил тяжёлую разгрузку, снял берцы и лёг на свободный матрас. Поспать пару часов – и удовольствие, и необходимость.

Утром, в полной темноте, переговариваясь вполголоса, мы собрали рюкзаки, взяли БК и продукты, навьючили на себя граники с «морковками» и вышли. Взводный Ставр за ночь успел сбегать на позицию и разведать маршрут.

– Пошли быстрее. Соблюдайте дистанцию, – командовал он.

Мы с опаской поглядывали в небо. Каждая предательски мерцающая звезда могла оказаться вражеским дроном. Последствия такой встречи – сброшенная на голову граната или обстрел из арты. Поэтому дистанция должна быть не меньше трёх метров, а лучше пять: чтобы, если ранит одного бойца, не зацепило остальных. Но луна спряталась, по небу гуляли тучи, и в кромешной темноте не было видно идущего впереди. Поэтому я старался не отставать, наугад ступая в лужи и грязь. Лишь бы не на «лепесток»!

Мы шли и шли, кое-где сворачивали в сторону, потом стали подниматься.

– Вон там у дороги вэсэушники прикопаны. Одна нога торчит, – показал Ставр. Но я в темноте ничего не увидел.

Хотел спросить: почему прикопаны? Почему не похоронить по-человечески? Но догадался сам – здесь некому это сделать. Местных жителей в посёлке не осталось. Военным не до того. Никто не будет возиться с вражескими телами на дороге, которую постоянно обстреливают. Землёй присыпали, и довольно.

– Всё, пришли! – сказал взводный, и мы один за другим нырнули в просвет в лесопосадке. На ближайшую неделю это наш дом.

Секретная лесопосадка

Посветлело, но рассвета не было. Тучи сгустились. Лил дождь. Грязь хлюпала под ногами. Мы вошли в лесопосадку. Посадка тянулась налево и направо, а шириной была метров тридцать, не больше.

– Вот наше место. Выбирайте окопы, располагайтесь. Можете поспать, – сказал Ставр.

Наше место выглядело как большая помойка. Валялись консервные банки, пластиковые бутылки, пустые пакеты. Ощущение, что здесь гудел развесёлый пикник, после которого забыли прибрать.

– Почему так грязно? – спросил я. – Может, почистить?
– Ничего не трогай, – ответил Ставр. – Это маскировка. Позиция заброшена. Здесь стояли украинцы, потом элэнэровцы. А может, наоборот. Считается, что сейчас здесь никого нет. Пусть все так и думают. Вражеские дроны летают, фотографируют. Важно, чтобы пейзаж не менялся.

Парни разошлись по посадке, каждый присмотрел себе окоп и забрался внутрь. Я же в сомнении бродил между деревьев, не понимая, куда деваться.

– Ну-ка, не отсвечивай, – сказал Ставр. – Вот сюда залезай и там сиди.

Окоп был похож на медвежью берлогу. Поверх ямы лежали толстые палки, ветки и старые одеяла. Яма была побольше, и на дне тоже скопилась вода. Подобрав валявшуюся лопату, я начал копать. Дождь прекратился, тучи расползлись. Стало теплее, я повесил на ветку грязный плащ и влажную куртку. Зарывался в землю всё глубже. Чтобы вода не заливалась внутрь, вырыл отдельный сток и накрыл его найденной среди мусора деревянной решёткой. Теперь и обувь можно почистить от грязи, и дождь не страшен. Вытянул на растяжках одеяло, чтобы закрыть вход и защитить от осколков.

С наступлением дня начались обстрелы. Буфф, буфф, буфф! – работали с нашей стороны. Вроде «Василёк», миномёт 82-го калибра. Вщ-щ-щ, хрясь! – это стреляли по нам. Кажется, «польки». Хотя нет, «польки» – бесшумные. Слышишь только «хрясь», когда взрывается рядом с тобой.

Неприятель обстреливал позиции элэнэровцев, находившихся неподалёку. Но иногда снаряды и мины ложились рядом с нами. Вж-ж-ж… – я нырнул в окоп – хр-р-ряс-с-сь! Окоп тряхнуло, на меня посыпалась земля.

Взрывы погремели и затихли. Я выглянул из норы, немного подождал, потом взял лопату и продолжил закапываться.

На посадку был заранее доставлен рулон линолеума для защиты блиндажей и окопов от дождя. Я отрезал от рулона несколько кусков, приладил их на стены и дно берлоги. На стенах он не хотел держаться, но я вырезал из веток колышки с сучками и прибил ими линолеум, как гвоздями. Ну вот, теперь у меня в окопе евроремонт. Не бетонированная натовская крепость, конечно, но сухо и чисто. Оружие хранить не стыдно. И сам не простужусь.

Закончив с окопом, выбрался наружу. На краю посадки находился наш наблюдательный пост, укрытый защитным тентом. Парни кипятили воду на горелке, спрятав её в пустой корпус от «джавелина», чтобы огонь и пар не было видно.

– Вот в той стороне укропы, – показал Ставр. – Они будут наступать во-о-оН туда. И мы ударим сбоку. А если пойдут на нас, то примем бой. Здесь у нас всё есть – ПТУРы и даже «Корд» прикопан, он броню пробивает. Вот там элэнэровцы стоят, в ту сторону не стреляем. И вообще никуда не стреляем. Позиция секретная, палить её нельзя.

Я сунулся ближе к горелке, чтобы налить кипятка и заварить чай, но тут Ставр встрепенулся:
– Слышите жужжание? Дрон летит. Так! Все замерли. Прижались к деревьям. Притворяемся грибами.

Мы замерли, прижались и притворились грибами.

Ночные сапёры

Жужжание стало слабее, потом затихло. Дрон улетел. Лагерь ожил. Парни заварили доширак, кинули в него тушёнку. У меня появилось время оглядеться.

Посадка представляла собой полосу худых деревьев и кустов. Наверное, специально посадили, пришло мне в голову, чтобы защитить поле от ветра и эрозии почвы. А теперь эта земля долго будет бесплодной. На поле торчали подсолнухи, уже обгоревшие, скрюченные, видевшие, в отличие от меня, реальный бой. Среди подсолнухов таились мины и неразорвавшиеся снаряды. А за полем стоял неприятель, готовый в любой момент пойти в атаку.

Рядом с наблюдательным постом поселился Тихий. Устроил себе хорошо оборудованную нору, выстелив её пленкой. Даже находясь в укрытии, он слышал, что происходило на посту. Тихий всё делал основательно и продуманно. Его автомат выглядел чистым, будто не было ни дождя, ни грязи. Дуло защищала резиновая ручка от тачки.

На краю поля соорудил гнездо снайпер Чукча. Оттуда местность хорошо просматривалась через прицел СВД. Если Чукча хотел, то мог быть ещё более тихим, чем Тихий, и совершенно невидимым. Даже открыто стоя среди деревьев со своей винтовкой, он был частью леса, как индеец с луком и стрелами. Вот он есть, и вот исчез – не найдёшь.

– Дежурим по очереди, – объявил Ставр. – Днём по одному, ночью по двое.

Задача была простой – сидеть под тентом, наблюдать за полем и слушать треск телефона. Аппарат старинный, проводной. Этот провод, называвшийся «тапик», соединял штаб и соседние позиции. Из-за обстрелов тапик обрывался, и связистам приходилось идти вдоль него и искать обрыв, что дело непростое и опасное. Зато такой разговор нельзя перехватить и у тапика не садились батарейки.

Периодически телефон трезвонил – штаб интересовался, как дела на позициях. Все отвечали по очереди. Если спрашивали нас, дежурный отвечал «у нас порядок» или делился наблюдениями. Но часто нас даже не спрашивали, ведь наша позиция была секретной и как бы не существовала. Вся движуха проходила на хорошо известных противнику «тридцатке» и «пятёрке», с ними же чаще всего пропадала связь.

Чтобы не спотыкаться о протянутый через лагерь провод, я прикопал его в грязь. И армейский телефон хотя бы внешне стал беспроводным.

На позиции валялось много военного хлама. Я нашёл старую каску и тут же её примерил. Каска советская, дизайн не менялся со времён Великой Отечественной. Если деды воевали в таких, может, и я смогу?

– Брось ты её, – увидел меня Ставр. – Это резервистам ЛНР такие выдавали. Ни от чего не защищает и на голове болтается, как ведро. Думаешь, случайно её тут оставили? Мы потом тебе нормальную найдём.

Здесь же валялась вторая, изрезанная осколками, будто бумажная. С некоторым сожалением я снял каску и повесил на ветку дерева. Чтобы найти нормальный шлем, нужно убить иностранного наёмника. Например, во время штурма или если наёмники сами побегут на наш пулемёт.

В одном из окопов лежали ПТУРы, «шмели» и прочие опасно выглядящие трубы, в основном иностранного производства. Я надеялся, что они исправны.

За постом находился капонир – огромный окоп для пушки или танка. Он был пустым, и мы его использовали для туалетных нужд. Тихий пошёл по нужде, и вернулся с ПТУРом, который обнаружил случайно. Положил его в окоп к остальным. Тихий – вообще из тех людей, кто может выйти из лагеря на пять минут и обратно привести трёх пленных и прикатить полевую кухню.

Некоторое время я разглядывал поле в бинокль. Вдалеке виднелся подорванный «Урал», вроде наш, как сказали парни. А ещё редкие деревья и невысокий домик, уже непонятно, наш или вражеский.

Наступил вечер. С 2 ночи до 4 утра мы со Старком должны были заступать на дежурство. Я лёг в окоп, чтобы поспать несколько часов. Поставил будильник на телефоне. Спал в одежде и спальнике. Подо мной лежали кусок линолеума и коврик, а сам окоп был закрыт одеялом. Так что ночной холод не страшен. Я почти выспался.

Вышел на пост, там меня уже ждал Старок.

– Вот, держите! – протянул нам рацию Ставр. – Эту штуку потерять нельзя, если что – только уничтожить. Она очень ценная, противник её перехватить не может. Раз в час выходите на связь с ротным и докладываете, что у вас всё в порядке. Канал слушает генерал – имейте в виду.

Кроме рации, нам достался тепловизор Тихого. Не самая дорогая модель, но в безлунную ночь можно хоть что-нибудь разглядеть.

Мы со Старком заварили чай и сели на пустой корпус от «джавелина». Старок – гранатомётчик, а ещё язычник. Он носил на шнурке языческий символ, и, подозреваю, его позывной тоже означал что-нибудь древнее, языческое.

Страха перед боем он не испытывал, о своей судьбе не волновался, ведь в языческом загробном мире с воинами всегда происходит что-то хорошее. Но погибать тоже не собирался и уже планировал своё будущее.

– В вагнера запишусь, – говорил Старок. – В Африку поеду воевать. Там жарко, наверное? Зато не холодно!.. Или, может, жениться лучше?

Я не знал, что ему посоветовать. Оба пути таили опасность.

В стороне раздался шум. К лагерю кто-то шёл. Вроде свои, но нужно быть внимательным.

– Стой, кто идёт! – мы передёрнули затворы.
– Парни, не стреляйте! Мы сапёры, будем ночью мины мимо вас таскать. Заранее предупреждаем.

Сапёров оказалось шесть человек. Недавно призванные резервисты ЛНР. Прошли трёхдневный экспресс-курс молодого подрывника и теперь должны отнести полсотни противотанковых мин, каждая весом по 20 килограммов, проползти на животе через поле и расставить их напротив позиции противника. Желательно до утра.

Выглядели сапёры взмокшими, и понятно почему. Их старший сел с нами покурить.

– Я эти мины вот здесь вертел, – доверительно сообщил он. – Я вообще не сапёр. Просто ребят охраняю. Таскать с ними не буду, ну на хрен. Так-то я инвалид. У меня в затылке пластина, я в бок ранен, в руку и в ногу.

Жалко бойца: весь изувеченный, уставший от войны, дома побыть не успел. Но речь о выживании республики. Не будет воевать – враги разрушат его дом, убьют родных. Безвыходная ситуация: умри с оружием в руках или умри безоружным.

Мы угостили парней чаем. Сапёры выглядели как обычные деревенские ребята. Ничего героического в их виде не было: форма не по размеру, встрёпанный и слегка ошарашенный вид. Этой ночью они совершали подвиг.

Парни ушли в темноту, унося свои мины, каждая как мельничный жёрнов. Я вызвал по рации командира и сообщил: у нас порядок.