Одно время я любил задавать знакомым священникам вопрос: «Что в вашем служении было самым страшным?» Вопрос, мягко скажем, непростой. И все батюшки отвечали по-разному.

Опытные, вдумчивые священники говорили, что больше всего скорбели, когда видели, как небрежно человек подходил к евхаристической Чаше и причащался без рассуждения. Или сами по каким-нибудь внутренним причинам не были должным образом готовы к службе, служили рассеянно.

Батюшки попроще самым страшным считали «бухгалтерию» – все эти думы о приходских счетах и рой финансовых и бытовых забот, который частенько вытесняет и молитву, и мысли о службе.

Молодые отцы страшились засилья «захожан» и упорного нежелания молодёжи идти в церковь.

И каждый в чём-то прав. Но один ответ, помню, меня поразил до глубины души.

– Самое страшное – это понедельник Светлой седмицы, – неожиданно заявил отец Николай. – А страшен он потому, что на утренней литургии никого нет в храме. Это счастье, если на службе стоят два-три человека, но иной раз причащать приходится только алтарников и клирос. Получается служба для самих себя! И в следующие дни храмы тоже почти пусты. Понятное дело: рабочая неделя, люди отдыхают после Светлого Христова Воскресения. Но всё-таки Светлая седмица – это череда сплошной радости. И поста нет, до причастия легко допускают – только приходи. Вот она, радость, кажется, её можно взять в ладони. Она бурлит в храме, да и сама природа ликует: солнечные лучи играют на Царских вратах, иконостасе, амвоне… Но людей нет – и сердце сжимается. Конечно, в последние годы стало полегче, народ нынче пошёл сознательный. А лет пятнадцать назад – даже вспоминать о том не хочется…

Отец Николай задумался, опустил голову.

– Иной раз даже подумаешь: неужели всё зря? – вздохнул батюшка. – Знаешь, люблю одну белорусскую народную песню, очень грустную, но поучительную. В ней есть такие слова: «Как у нашем у раю жить весело. Жить весело, только некому». Словно о нас писано. Знаю прекрасно, что грустить на Светлой – грех, но порой ничего не могу с собой поделать.
– А в других церквях тоже пусто?
– Почти везде, за исключением больших храмов, – поведал отец Николай. – Мы, бывало, на Светлой созванивались с другими батюшками, спрашивали друг друга: «Отец Михаил, у тебя сегодня сколько было народу? Десять человек? Ну ты, отче, богатый!» – «А у тебя, отец Николай?» «А у меня двое, а в прошлом году пришло трое». Вот такие невесёлые разговоры. Но не зря говорят, что печалью Господь испытывает наши сердца. Однажды и у нас случился праздник на Светлой седмице. Праздник очень необычный.

– Было это лет десять назад, – пустился батюшка в воспоминания. – В тот год на литургию в Светлый понедельник в храм даже бабушки не пришли. Что ж, дело тяжкое, но привычное. Начинаем с отцом Иоанном службу, всё как обычно. И вдруг вижу – в храм вошёл мужик. Пьяненький, слегка пошатывается на пороге. Постоял немного и направился прямиком ко мне.
– Батюшка, – просит, – хочу причаститься. Можно?

Я оглядел его. По виду, конечно, забулдыга, но одет более-менее чисто. От него разит алкоголем.

– Вы готовились? – спрашиваю с сомнением.
– А я не знаю, как готовиться, – отвечает мужичок. – Меня маленьким бабушка в церковь водила, с тех пор я почти ничего не помню.
– Сегодня не выпивали?
– Нет, не выпивал.
– Послушайте, – начал я примирительно. – Давайте вы сначала немного придёте в себя. Заодно приготовитесь к Таинству как следует, а завтра причаститесь. Хорошо?

У мужика на глазах аж слёзы заблестели.

– Батюшка, допустите к причастию! Мне сегодня нужно! Очень нужно!

Спрашиваю, к чему спешка, а он знай твердит, что кровь из носу, но должен сегодня причаститься. Смотрю на человека и не знаю, что с ним делать. Жалко его. Да и в великий праздник никого огорчать не хочется.

– Ладно, – говорю, – постойте пока здесь, сейчас вернусь. Только никуда не уходите.

Ушёл в алтарь, рассказал вкратце отцу Иоанну.

– Шатается? – нахмурился настоятель. – Нет, причащать нельзя.
– Батюшка, Светлая на дворе, – напоминаю собрату. – Поста нет. Ну а насчёт того, что человек не готовился… У нас нынче ни готовых, ни неготовых – вообще никого нет. А вдруг он больше никогда в жизни не заглянет в храм?

Настоятель задумался. Потом огласил вердикт:
– Ну, раз на ногах держится, пусть почитает Покаянный канон и Последование ко Святому Причащению. Если согласится, то Бог с ним, исповедуй и допускай до Чаши.

Я сообщил волю отца Иоанна нечаянному прихожанину.

– Конечно, всё прочитаю! – просиял он. – Только где бы их взять?

Ох, горе моё луковое. Открыл свечной ящик, достал молитвослов, передал человеку.

– Этот раздел, – пролистал я и положил закладку в виде свёрнутого листочка. – Затем нужно почитать вот здесь. Когда закончите, подходите. А книжку можете оставить себе.
– Всё понял, спасибо!

Служба продолжается, я стою у аналоя и невольно поглядываю на мужика. По-прежнему пошатывается, но читает исправно – крестится, перелистывает страницы. Спустя время подошёл на исповедь.

Не буду, да и не имею права говорить о том, что тогда услышал, – без слёз слушать невозможно. Исповедовал, благословил на принятие Святых Страшных Христовых Таин раба Божия Сергия.

Мужик вытер мокрые глаза, встал у амвона. Слушает службу внимательно, хотя я понимаю, что она ему нелегко даётся.

Причащаем нашего единственного случайного прихожанина, а мне почему-то сделалось страшно. Сколько я слышал историй о том, как Господь наказывал за неразумное причащение! Бывало, люди лишались разума, а иногда даже жизни. А здесь мы сами с отцом Иоанном дали слабину, разрешили принять Тело и Кровь Христову человеку, который даже в храм не ходит. А что если мы навлекли грех на него и себя?

Держу красный плат, готовлюсь утереть губы причастника, а сам молюсь про себя: «Господи, прости нас грешных! Допустили к Чаше только ради любви, ради великого праздника! Прости и пощади нас, неразумных!»

И вдруг я почувствовал всё, что сейчас ощущает этот неказистый человек. Вроде и работы лишился, и жена ушла, и вся жизнь полетела кувырком, но сейчас он стоит передо мной, а на душе у него ангелы поют. И у меня на душе тоже сделалось так радостно!

После причастия говорю Сергею:
– Только потом никуда не уходи. Впереди ещё крестный ход.

Мужик кивнул.

Так мы и вышли на крестный ход: сначала алтарник Саша с фонарём, за ним Михаил Алексеевич, наш староста, с престольным крестом, а следом Сергей, облачённый по случаю праздника в красный стихарь. Дальше наш хор – девчонки с иконами, пономарь Игорь со святой водой и мы с отцом Иоанном с Евангелием и трёхсвечником.

Когда служба закончилась, я отозвал Сергея в сторону.

– Ну давай, брат, рассказывай, что тебя к нам привело.
– Да вроде ничего особенного, – рассказывает Сергей. – Вчера сидели, пили с мужиками напротив вашей церкви, отмечали Пасху. А меня вдруг словно что-то прожгло: завтра хоть град с небес, надо непременно здесь причаститься. Даже сам не знаю, откуда такая мысль пришла, ведь в последний раз причащался в детстве. Самому смешно, гоню от себя эту идею, а она не отступает. Ну, думаю, если не просплю, точно приду. Сам удивился: в шесть утра встал без будильника, как штык. На сердце тихо и спокойно, словно в лесу ручьи журчат, а ноги будто сами в храм несут. Никогда такого со мной не было!
– Чудеса, да и только, – улыбнулся я.
– А ведь сегодня я вспомнил, что однажды сказала мне бабушка в храме, – промолвил мой новый знакомый. – Я тогда был маленьким и ничего не понял, и лишь сегодня всё открылось. Она говорила: «Вот, Серёжа, сейчас ты смотришь на всех, а однажды придёшь на праздник в церковь, и все будут смотреть на тебя, как на икону». И сегодня её слова сбылись в точности! Я иду в ризах, как икона, и вы все с меня глаз не сводите.

Поговорили мы с Серёжей, и я узнал от него, что среди бомжиков и бродяг есть немало верующих. Но они предпочитают ходить на службы по будням, когда немноголюдно, чтобы никого не смущать. А ещё Сергея знакомые зовут на подработки в другой город. Он планирует разыскать жену с дочерью.

– А знаешь, батюшка, какой грех самый омерзительный перед Богом? – вдруг спросил наш пасхальный хоругвеносец.
– И какой же?

Я ожидал услышать то, что обычно говорят люди: убийство, предательство, гордыня… Но Сергей сильно удивил:
– Богохульство.

Так я понял, что даже у человека, не посещающего храм и ведущего предосудительный образ жизни, есть чему поучиться.

– Надо жить, как трава растёт, – откровенничал Серёжа. – Вот, батюшка, смотри: мы, голь перекатная, – как та трава. И дождик чистый принимаем, и плевки – перед всем смиряемся. Зато трава первой зеленеет, а жухнет последней.
– Может, останешься у нас? А мы тебе работу подыщем.
– Нет, мне надо ехать, – вздохнул Сергей. – Но я обязательно зайду к вам. Наверное, на неделе загляну.

Однако ни через неделю, ни через месяц Сергей так и не пришёл. Больше я его никогда не видел. Но надеюсь, что у него всё сложилось хорошо. И часто вспоминаю тот удивительный понедельник, когда один человек заменил весь приход. И храм в тот день был по-настоящему полон.